– Нет, мать, это не поза, – возразил он. – И я давно уже не мальчик, к твоему сведению. Я взрослый мужчина и считаю, что все вокруг прогнило. На твоем месте я временно вообще забыл бы обо мне. Если тебе трудно платить за мое образование, то можешь не присылать деньги. Если я тебе не нравлюсь, если ты винишь себя за то, что я стал таким, ты, возможно, права, а может быть, и нет. Мне, конечно, жаль, что приходится разговаривать с тобой в таком тоне, но я не хочу быть лицемером. Мне кажется, ты будешь куда счастливее, если перестанешь вообще беспокоиться обо мне, вернешься к моему дорогому дяде Рудольфу и твоему дорогому Эвансу Кинселле, а я вернусь на бейсбольную площадку и продолжу игру. – И он, резко повернувшись, зашагал по тропинке к бейсбольной площадке.

Гретхен смотрела ему вслед, покуда он не превратился в маленькую серо-голубую фигурку вдали, потом и сама медленно, тяжело ступая, поплелась к припаркованному автомобилю Рудольфа.

Больше незачем было оставаться на весь уик-энд в Уитби. После тихого семейного обеда в компании Рудольфа и Джин она села на утренний поезд и возвратилась в Нью-Йорк.

В отеле ее ждала записка от Эванса. Он сообщал, что сегодня вечером не сможет с ней вместе поужинать.

1967 год

Джонни Хит сидел в самолете, летевшем в Даллас, и рылся в бумагах в своем пухлом портфеле. Рудольф, сидевший рядом, рылся в своем, таком же пухлом. Он должен был вскоре представить на городской совет бюджет на следующий год и, недовольно нахмурившись, листал предварительную смету Счетного департамента. Цены неуклонно росли. Полиции, пожарникам, преподавательскому составу государственных школ, мелким чиновникам – всем им полагалось повышение зарплаты. К тому же у него нешуточную тревогу вызывал рост числа людей, получающих пособия по социальному обеспечению, особенно среди негритянского населения города. В ближайших планах было строительство завода по очистке городских стоков. Все поголовно протестовали против роста налогов, искали всевозможные лазейки, а федеральная финансовая помощь и помощь штата оставались на прежнем уровне. Ну вот, даже на высоте тридцати тысяч футов приходится заниматься финансовыми вопросами, подумал он.

Джонни Хит в кресле рядом тоже занимался финансовыми вопросами, но ему было легче, так как приходилось ломать голову над своими собственными деньгами и капиталом. После смерти отца Брэд Найт перевел свой офис из Тулсы в Даллас, и сейчас они летели в Техас, чтобы поговорить о судьбе своих капиталовложений в его нефтяную компанию «Питер Найт и сын». Такова была главная цель их поездки. Брэд утратил прежнее чутье опытного бизнесмена, и им с Джонни приходилось вкладывать деньги в одну пустую скважину за другой. Да и те нефтяные колодцы, которые вступили в эксплуатацию, то и дело сталкивались с целым рядом катастрофических неприятностей – то в нефти появлялась соленая вода, то обрушивался глинистый сланец, то у геологоразведчиков на пути возникали непредвиденные твердые геологические формации, и для бурения требовались дополнительные затраты. Джонни Хит, проведя свое негласное расследование, пришел к выводу, что Брэд «химичит», дает в отчетах ложную информацию и ворует таким образом у них деньги, и большие деньги, причем занимается этим уже давно. Представленные Джонни Рудольфу цифры показались тому вполне убедительными, но он не торопился принимать против Брэда какие-либо меры, пока все не выяснит с ним при разговоре с глазу на глаз. Разве мог человек, которого он так давно знал, оказаться такой свиньей? Просто невероятно, даже несмотря на Вирджинию Калдервуд.

Самолет приземлился, но в аэропорту Брэда не было. Он не пришел их встретить. Вместо себя он прислал своего помощника – крупного, высокого мужчину в соломенной шляпе, в матерчатом пиджаке в полоску, с узким галстуком-шнурком. Он от лица мистера Найта принес им извинения (тот был занят на каких-то важных переговорах, по словам помощника), отвез их в своем «кадиллаке», оснащенном кондиционером, по шоссе, на котором то и дело от адской жары возникали странные миражи, до отеля в центре Далласа, где Брэд снял им номер с гостиной и двумя спальнями.

Отель был новый, и номера были декорированы так, чтобы, по мысли дизайнера, затмить все, что существовало в этой области в эпоху Второй империи1.

На длинном столе у стены выстроилась батарея из шести бутылок бурбона, шести – шотландского виски, шести бутылок джина и водки плюс бутылка вермута, ведерко, набитое кубиками льда, несколько дюжин бутылочек кока-колы, целая корзина лимонов, громадное блюдо с какими-то диковинными фруктами и масса стаканов и стаканчиков разных размеров и конфигурации.

– Пиво и шампанское – в холодильнике, – сказал помощник, – если это вам больше нравится. Вы у нас уважаемые гости мистера Найта.

– Мы завтра улетаем, – сказал Рудольф.

– Мистер Найт распорядился, чтобы я устроил вас с комфортом, джентльмены, – ответил помощник. – Не забывайте, вы находитесь в Техасе!

– Если бы у защитников Аламо1 оказалась под рукой вся эта выпивка, то они держались бы там до сих пор, – сострил Рудольф.

Помощник вежливо засмеялся, сообщив им, что мистер Найт наверняка освободится к пяти часам вечера. Сейчас было только чуть больше трех.

– Не забудьте, – сказал он прощаясь, – если вам что-то понадобится, то немедленно звоните мне в контору.

– Вот она, показуха, – сказал Джонни, обводя рукой апартаменты и длинный стол с горой выпивки.

Рудольф почувствовал легкое раздражение из-за Джонни – вечно он суется со своими подозрениями.

– Мне нужно сделать несколько звонков, – сказал он. – Когда придет Брэд, постучи.

Рудольф вошел в свою спальню, закрыл за собой дверь.

Первым делом он позвонил домой. Он старался звонить Джин хотя бы трижды в день. Рудольф все же внял совету Гретхен и теперь не держал крепких напитков в доме, но ведь в Уитби было полно магазинов, торгующих ими, и еще больше баров. Но сегодня у него не было никаких причин для беспокойства. Джин казалась такой беззаботной, такой веселой. Она везла Инид на детскую вечеринку, первую в ее жизни. Два месяца назад Джин попала в аварию, будучи в нетрезвом состоянии за рулем, а их малышка сидела на заднем сиденье. Машину она разбила вдребезги, но за исключением нескольких пустяковых царапин ни одна из них серьезно не пострадала.

– Ну как там, в Далласе? – спросила она.

– Техасцам, по-видимому, нравится, – ответил Рудольф. – Но для остального человечества он просто невыносим.

– Когда возвращаешься?

– Постараюсь быстрее.

– Давай поторапливайся, – сказала Джин. Он не сказал ей, почему они полетели с Джонни в Техас. Не хотел ее расстраивать, пока до конца не прояснит ситуацию.

Потом позвонил в мэрию и подозвал к телефону своего секретаря, молодого, чуть женственного, никогда не унывающего молодого человека. Сегодня он не был таким безмятежным, как обычно. Утром перед зданием редакции газеты «Сентинел» состоялась шумная студенческая демонстрация из-за опубликованной в нем редакционной статьи в пользу продолжения существования в университете кафедры подготовки офицеров-резервистов. Рудольф сам лично одобрил статью, так как она была написана в умеренном тоне и не призывала к принудительной военной подготовке. По его мнению, на кафедру должны были приходить те студенты, которые хотели связать свое будущее с военной карьерой, и те пылкие патриоты, готовые в любую минуту в случае необходимости выступить на защиту своей страны. Но голос разума, увы, так и не сумел переубедить студентов, заставить их смягчить свою позицию. В окна полетели камни, и пришлось вызывать полицию. Секретарь сообщил, что ему звонил президент университета Дорлэкер, он был в дурном настроении и возмущался, говорил дословно следующее: «Если он мэр, то почему его нет на рабочем месте?» Рудольф не хотел раскрывать перед секретарем характер своей деловой поездки. В его офисе, оказывается, побывал шеф местной полиции Оттман, он был сильно удручен случившимся.