– Так вот. Я вложил их в дело.

– Ты – человек башковитый в отношении бизнеса. Еще когда был пацаном.

– Я вложил эти деньги в дело на твое имя, Том, – подчеркнул Рудольф. – В свою компанию. До настоящего времени больших дивидендов не было, но я постоянно все время пускал их в оборот. Твои акции уже в четыре раза покрыли свой номинал, и их ценность все растет и растет. Короче говоря, в настоящий момент у тебя капитал в шестьдесят тысяч долларов в акциях.

Томас большими глотками судорожно допил стакан. Закрыв глаза, долго тер их пальцами.

– Сколько раз за последние два года я пытался найти тебя! – продолжал Рудольф. – Но телефонная компания сообщила мне, что твой телефон отключен, а когда посылал письма по твоему старому адресу, все они возвращались с припиской: «Адресат выбыл в неизвестном направлении». А мама, пока не попала в больницу, никогда мне не говорила, что вы переписываетесь. Я читал спортивные страницы в газетах, но, судя по их сообщениям, ты исчез бесследно.

– Я вел свою кампанию на Западе, – сказал Томас, открывая глаза.

Перед его взором салон утратил свои четкие очертания.

– Вообще-то я был доволен, что не смог тебя найти, – признался Рудольф. – Я знал, что стоимость акций будет и дальше расти, и я боялся, что ты не сумеешь преодолеть соблазн и распродашь их преждевременно. Я и сейчас не советую тебе продавать их.

– То есть ты хочешь сказать мне, что завтра я могу куда-то пойти, сообщить, что у меня есть акции, что я хочу их загнать, и найдется такой покупатель, который немедленно выложит мне за них шестьдесят тысяч баксов наличными?

– Я же сказал, что не советую тебе…

– Руди, – сказал Томас, не слушая его. – Ты просто отличный парень! И, может, мне нужно взять обратно все свои оскорбительные слова в твой адрес, произнесенные мною за последние два года? Но в данный момент я не слушаю ничьих советов. Я хочу только одного: дай мне адрес того учреждения, куда я могу прийти и где меня ждет этот парень, готовый выложить за мои акции шестьдесят тысяч долларов наличными.

Рудольф, понимая, что спорить с ним бесполезно, сдался. Написал на клочке бумаги адрес офиса Джонни Хита, протянул его Томасу.

– Поезжай туда завтра же, – сказал он. – Я позвоню Хиту. Он будет тебя ждать. Только, прошу тебя, Том, будь благоразумным.

– Обо мне не беспокойся, Руди. Начиная с этого момента я буду таким благоразумным, что ты меня и не узнаешь. – Томас заказал еще по стаканчику. Он поднял руку, чтобы позвать официанта. Пола его пиджака распахнулась, и Рудольф увидел за его поясом рукоятку револьвера. Но он ничего ему не сказал. Он сделал для брата все, что мог. Больше он уже ничего не сможет для него сделать.

– Подожди меня минутку, а? Мне нужно срочно позвонить.

Томас вышел в холл отеля, отыскал телефон-автомат, в справочнике нашел телефон компании «Транс Уорлд Эрлайнс»1. Набрав номер, осведомился у девушки в справочной, какие самолеты и каким рейсом отправляются завтра в Париж. Она сообщила, что есть самолет, вылетающий в восемь вечера.

– Не нужно ли зарезервировать для вас билеты? – спросила она.

– Нет, благодарю вас, – ответил Томас. Потом набрал номер общежития Ассоциации молодых христиан. Дуайер долго не брал трубку, и Томас уже со злости хотел было повесить трубку и забыть о Дуайере.

– Хелло! – послышался наконец голос Дуайера. – Кто это?

– Том. Слушай меня внимательно…

– Том! – радостно воскликнул Дуайер. – Неужели это ты? А я здесь так волнуюсь, так переживаю, все жду звонка от тебя. Боже, я уже думал, тебя нет в живых!

– Не заткнешься ли на минутку…– осадил его Том. – Послушай, что скажу. Завтра вечером с аэропорта Айдлуайлд вылетает самолет компании TWA в Париж. Ты должен прибыть туда к кассе предварительной продажи билетов в шесть тридцать. С багажом, как полагается. Понял?

– Ты хочешь сказать, что ты заказал для нас билеты на самолет?

– Нет, пока не заказал. – Томас искренне в душе желал, чтобы Дуайер не очень сильно перевозбуждался. – Мы их купим на месте. Для чего светиться моему имени в списке пассажиров целый день?

– Конечно, конечно, Том, понимаю.

– Будь на том месте, где я сказал. Вовремя.

– Обязательно буду. Не беспокойся.

Томас повесил трубку.

Он вернулся к столику, настоял на том, чтобы заплатить за выпивку их обоих.

На улице, залезая в подъехавшее такси, крепко пожал руку брата.

– Послушай, Том, – сказал Рудольф. – Давай как-нибудь пообедаем на этой неделе. Я хочу тебя познакомить с моей женой.

– Замечательная идея, – откликнулся Томас. – Я позвоню тебе в пятницу.

Сев в машину, он сказал водителю:

– Угол Четвертой авеню и Восемнадцатой улицы.

Он удобно развалился на сиденье в такси, прижимая к груди бумажный пакет с вещами. Надо же, когда у тебя в кармане шестьдесят тысяч долларов, все приглашают тебя на обед. Даже родной братец.

1963 год

Шел дождь, когда Гретхен подъехала к дому, и не просто дождь, а настоящий тропический ливень, калифорнийский ливень. Упругие струи прибивали к земле цветы, словно серебряные пули, отскакивали рикошетом от черепичных крыш, потоки жидкой грязи с отутюженных бульдозерами холмов скатывались на огороды и в бассейны. Колина уже два года нет в живых, но она по-прежнему машинально заглядывает в открытый гараж: нет ли там его машины.

Бросив свои книги в «форде» 1959 года выпуска, она поспешила к входной двери. До нее всего-то несколько ярдов, но ее волосы под дождем тут же промокли насквозь. Забежав в дом, она сняла пальто, стряхнула воду с волос. Сейчас всего четыре тридцать, еще день, но в доме было темно, и она включила свет в прихожей. Билли на уик-энд ушел с друзьями в поход на горную гряду Сьерра, и теперь ей только оставалось надеяться, что погода в горах лучше, чем здесь, на побережье.

Гретхен порылась в почтовом ящике. Счета, рекламные проспекты, письмо из Венеции, почерк – Рудольфа.

Она пошла в гостиную, включая повсюду на ходу свет. Сбросив мокрые туфли, налила себе виски с содовой, уселась на кушетке, поджав под себя ноги, – все же здесь тепло и уютно, в этой ярко освещенной теперь комнате. Ей уже не чудились, как прежде, тревожные шорохи теней из темных углов комнаты. Тяжбу с бывшей женой Колина, это настоящее сражение, она выиграла и теперь из этого дома никуда не уедет.

Суд постановил выплачивать ей временное материальное пособие от штата до окончательного определения размеров состояния Колина, и теперь она уже не зависела в финансовом отношении от Рудольфа.

Она открыла его письмо. Какое длинное! Когда он был в Америке, то предпочитал звонить по телефону, а теперь вот, когда путешествует по Европе, привык к услугам почты. По-видимому, у него сейчас очень много свободного времени, так как он пишет ей довольно часто. Она получала от него письма из Лондона, Дублина, Эдинбурга, Парижа, Сен-Жан-де-Луза, Амстердама, Копенгагена, Женевы, Флоренции, Рима, Искьи, Афин, а также из крошечных гостиниц в городках, о которых никогда и не слышала, где они с Джин останавливались всего на одну ночь.

«Дорогая Гретхен, – читала она. – В Венеции идет дождь, а Джин ушла, чтобы нащелкать снимков. Она утверждает, что такая погода – самая лучшая, чтобы прочувствовать до конца Венецию: кругом одна вода, снизу вода, сверху вода. Я же уютно устроился в отеле и меня не тянет к искусству. Джин одержима идеей сделать серию фотографий о людях, находящихся в тяжелых жизненных обстоятельствах. Старость, жизненные невзгоды, а особенно то и другое вместе, утверждает она, раскрывают характер страны лучше, чем что-либо другое. Я даже не пытаюсь с ней спорить. Лично я предпочитаю видеть красивых молодых людей, сидящих на ярком солнце, но я ведь только ее муж-филистер.

Я до конца наслаждаюсь сладкими плодами ничегонеделания. После стольких лет суеты и тяжкого труда я обнаружил в самом себе счастливого, склонного к лени человека, которому довольно лицезреть и два шедевра в день, а потом приятно затеряться в чужом городе, часами просиживать за столиком в кафе, как какой-нибудь француз или итальянец, притворяться, что я что-то смыслю в искусстве, торговаться с владельцами художественных галерей из-за новых картин современных художников, о которых пока никто никогда и не слышал, чьи картины, вероятно, превратят мою гостиную в Уитби в комнату ужасов, когда я вернусь с этой коллекцией домой.