– Я все объяснил леди в приемной.

– Надеюсь, вы меня простите, мистер… мистер Джордах, – сказал Бейнбридж, рассеянно глядя на фотографию Эйзенхауэра на стене, – но в заявлении о приеме Уэсли ясно указано, что его отец умер.

Ах эта сука, подумал Томас, вонючая, мерзкая сука.

– Ну, как видите, я жив.

– Я, конечно, вижу, – нервно продолжал Бейнбридж. – Само собой, я все вижу воочию. Но, должно быть, здесь вкралась какая-то ошибка, совершенная клерком, хотя, конечно, трудно понять, каким образом…

– Меня не было в стране несколько лет, – объяснил Томас. – Кроме того, нельзя сказать, что нас с женой связывают добрые отношения.

– Ах вон оно что, – Бейнбридж постукивал пальцами по маленькой бронзовой пушечке у него на столе. – Конечно, не принято вмешиваться в чужие семейные дела… Я никогда не имел чести встречаться с миссис Джордах. Мы с ней только переписывались. Это ведь та самая миссис Джордах? – приходя в замешательство, спросил Бейнбридж. – Та, которая занимается антиквариатом в Нью-Йорке?

– Может, среди ее клиентов и есть антиквары, – ответил Томас. – Я этого не знаю. Дело не в этом, я хочу увидеть своего сына.

– Они закончат строевую подготовку через пять минут, – сказал Бейнбридж. – Я уверен, что, увидев вас, он очень обрадуется. Очень обрадуется. Встреча с вами – вот что ему, прежде всего, требуется сейчас… в этот момент…

– Почему вы так говорите? Что с ним случилось?

– Понимаете, он – очень трудный мальчик, мистер Джордах. Очень трудный. У нас с ним постоянно возникают проблемы.

– Какие такие проблемы?..

– Он чрезвычайно… ну… он чрезвычайно драчлив. – Бейнбридж был ужасно доволен, что сумел наконец подобрать нужное слово. – Он постоянно завязывает драки. С кем угодно. Неважно, сколько лет противнику и какого он роста. В прошлом семестре он даже ударил одного преподавателя. Преподавателя естественной истории. Тот целую неделю не мог вести занятия. Он очень ловко… как бы получше выразиться… орудует своими кулаками, юный Уэсли. Конечно, нам нравится любой мальчик, демонстрирующий обычную, нормальную агрессивность в школе, такой, как наша, но Уэсли…– Бейнбридж вздохнул. – Его несогласие с чем-нибудь приводит не к обычным школьным потасовкам, а к настоящим дракам, и нам даже приходилось после них отправлять наших воспитанников в госпиталь, причем даже из старшеклассников. Буду с вами до конца откровенным, в нем преобладает злобность взрослого человека, и мы, педагоги, считаем его весьма опасным.

Ну вот, бурлит кровь Джордахов, с горечью подумал Томас, кровь Джордахов, черт бы ее побрал.

– Мне не хотелось бы вас огорчать, мистер Джордах, но весь этот семестр Уэсли проходит испытательный срок и в связи с этим лишен всех привилегий…– сказал Бейнбридж.

– Ну, полковник, – заговорил Томас. – У меня хорошая новость для вас. Я собираюсь предпринять кое-что в отношении Уэсли и решить все ваши проблемы.

– Рад это слышать от вас! Я очень рад, что вы намерены все взять в свои руки, мистер Джордах. Сколько раз мы писали его матери, но, судя по всему, она настолько занята, что у нее нет времени даже нам ответить.

– Я намерен забрать его из школы сегодня же, – сказал Томас. – И вам больше не нужно будет беспокоиться о нем.

Рука Бейнбриджа, лежавшая на маленькой игрушечной пушечке, задрожала.

– Нет, я не предлагал ничего столь радикального, сэр, смею вас заверить. – Голос у него тоже дрожал.

Сражения в Нормандии, битвы в долине Рейна давно ушли в прошлое, и теперь это был просто старик в военной форме офицера.

– Ну а я вам предлагаю, полковник, – решительно заявил Томас.

Бейнбридж поднялся из-за своего стола.

– Боюсь, что… это не положено, – сказал он. – У нас должно быть письменное разрешение от матери. В конце концов мы имели дело только с ней. Она оплатила обучение за целый учебный год. К тому же нам нужно знать, какие отношения связывают вас с этим мальчиком.

Томас, вытащив бумажник, извлек из него свой паспорт, положил его на стол перед Бейнбриджем.

– Ну, кто здесь на фото? – спросил он.

Бейнбридж открыл книжицу в зеленом переплете.

– Конечно, это вы, – сказал он, – и ваша фамилия Джордах. Но, с другой стороны… Поймите, сэр, мне просто необходимо связаться по этому поводу с матерью мальчика…

– Мне не хочется отнимать у вас драгоценное время, полковник.

Порывшись во внутреннем кармане, он вытащил из него пакет и извлек бумаги, составленные при задержании Терезы в полицейском участке, а также доклад частного сыщика по поводу Терезы Джордах, или же Терезы Лаваль.

– Вот, прошу ознакомиться, – сказал он, протягивая документы полковнику.

Бейнбридж бегло просмотрел доклад сыщика, потом, сняв очки, потер устало глаза.

– Ах, боже мой! – Он поспешно вернул бумаги Томасу, словно опасаясь, что побудь они еще несколько минут в его кабинете, то так навечно и останутся в архиве школы.

– Ну, вы все-таки намерены удерживать мальчишку? – резко спросил Томас.

– Конечно, это меняет дело, – сказал Бейнбридж. – Кардинальным образом.

Полчаса спустя они выезжали через центральные ворота военной школы «Хиллтоп». Солдатский сундучок Уэсли стоял на заднем сиденье, а сам он, в военной форме, сидел на переднем рядом с Томасом. Довольно крупный для своего возраста парнишка, с желтоватой, как у больного, кожей, весь в прыщах. Мрачный взгляд черных глаз, большой, резко очерченный рот с тонкими, мягкими губами придавал ему сходство, скорее, с Акселем Джордахом, чем с его отцом Томасом. Когда его привели к Томасу, он не проявил никаких особенно восторженных чувств и абсолютно равнодушно, не выказывая ни радости, ни огорчения, воспринял сообщение о том, что его забирают из школы, и даже не поинтересовался, куда повезет его Томас.

– Завтра, – сказал ему Томас, когда серое здание скрылось у них за спиной, – ты наденешь нормальную одежду. И имей в виду: здесь, в школе, у тебя была последняя драка.

Мальчик молчал.

– Ты меня слышишь?

– Да, сэр.

– Не называй меня сэром! Я твой отец!

ГЛАВА ПЯТАЯ

1966 год

За своей работой Гретхен то и дело на несколько минут забывала, что сегодня у нее день рождения – ей исполнилось ровно сорок. Сидя за звукомонтажным аппаратом, она напряженно вглядывалась в стеклянный экран, двигая то один, то другой рычажок. Она накладывала звуковую дорожку на пленку. На руках у нее были грязные хлопчатобумажные белые перчатки, сплошь в пятнах от эмульсии. Следы от пленки. Она быстро метила красным карандашом куски и отдавала их ассистентке, чтобы та склеивала и складывала в коробку по порядку. Из соседних монтажерских на этаже их здания на Бродвее, где арендовали помещения и другие кинокомпании, до нее доносились обрывки голосов, зловещие хриплые крики, взрывы, оркестровые пассажи и пронзительный визг, когда крутили назад пленку на большой скорости. Но она была настолько поглощена своей работой, что не слышала никаких посторонних шумов. Обычная обстановка монтажной – щелкающие, гудящие аппараты, искаженные звуки, круглые жестяные коробки с пленкой, сложенные на полках.

Она делала уже третью свою картину в качестве главного монтажера. Сэм Кори научил ее всему, что знал сам, когда она была у него ассистенткой, и потом, высоко отозвавшись о ней в разговоре с режиссерами и продюсерами, тем самым сделал ей рекламу, благословил Гретхен на самостоятельную работу. Обладая высоким профессионализмом, к тому же наделенный богатым воображением, без всяких амбиций и стремления занять место режиссера, что неизменно могло вызвать только зависть со стороны окружающих, Гретхен пользовалась на студии большим спросом и теперь могла сама выбирать то, что ей нравится, из всего того, что ей наперебой предлагали.

Картину, над которой она в данный момент работала, снимали в Нью-Йорке, и безличностное разнообразие этого города пленило ее, освежило после никогда не меняющейся, обманчиво веселой атмосферы «одной большой семьи» в Голливуде, где все знали друг о друге. В свободное время она продолжала заниматься политической деятельностью, которой отдавала львиную долю своего досуга в Лос-Анджелесе после гибели Колина. Со своей ассистенткой Идой Коуэн они ходили на разные митинги, где произносились пламенные речи за и против войны во Вьетнаме, горячо обсуждалась проблема перевозки учеников на школьных автобусах. Она подписывала десятки петиций, пыталась уговорить знаменитых людей в кинобизнесе тоже поставить свои подписи. Вся эта суета помогала ей избавиться от чувства вины за то, что она бросила учебу в Калифорнии. К тому же Билли уже достиг призывного возраста, и мысль о том, что ее единственного сына могут убить там, во Вьетнаме, была для нее просто невыносимой. У Иды не было сыновей, но она проявляла еще большую, чем Гретхен, активность на политических сборищах, антивоенных демонстрациях, распространяла куда больше петиций, чем она. Обе они носили на блузках и на отворотах пальто значки со словами «Запретим атомную бомбу!».