— Ах, только сегодня вечером вас ждет особое представление! Нимфы, приказываю вам станцевать для наших гостей, парами!

Ага, вот это уже имело смысл. Те актрисы, судя по всему, изображали нимф. Когда еще несколько так же одетых девушек отделились от толпы и начали танцевать вокруг фонтана, Памела вынуждена была признать, что они весьма привлекательны. Она наблюдала за представлением, понемножку отхлебывая вино и думая о том, что никогда прежде не видела такого количества изумительных волос. «Нимфы» кружились и изгибались в грациозном хороводе, а их роскошные гривы волновались, как настоящие.

Чудовищные статуи Аполлона и Артемиды ожили одна за другой. Но похоже, главными в сегодняшнем спектакле были именно нимфы, привлекавшие куда больше внимания собравшихся, нежели говорящие убогим белым стихом статуи. Памела даже поймала себя на том, что притопывает ногой в ритм музыке, сопровождавшей танец. Что ж, представление оказалось и вправду недурным, подумала она, снова наполняя бокал.

Когда танцующие девушки запели, Памела была приятно удивлена. Лиричность их песни была несравнима с той чушью, которую бормотали механические статуи. А голоса! Они звучали просто невероятно. Зачарованная Памела вслушивалась в песню, как бы возвращавшую давно ушедшие времена, когда люди действительно верили, что боги и богини гуляют рядом с ними и даруют смертным исполнение всех желаний. Несмотря на циничную оценку окружавшей ее толпы, Памела почувствовала, что захвачена представлением, захвачена настолько, что ей захотелось отодвинуть стул и присоединиться к завораживающему танцу.

А уж это, подумала с пьяненьким смешком Памела, было бы крайне глупо. Особенно на ее каблуках от Джимми Чу, высотой в три с половиной дюйма. Но почему-то необычное желание покружиться вместе с фальшивыми нимфами не удивило ее. Памела посмотрела на полупустой графин; должно быть, все дело в вине.

Темп танца возрос, а от окружавшего нимф блеска у Памелы все расплылось перед глазами — да так, что когда она потянулась за бокалом, то неверно оценила расстояние и промахнулась. Она словно в замедленной съемке видела, как бокал на тонкой высокой ножке упал на мраморную столешницу и алые, как кровь, капли полукругом расплескались по полу вокруг нее. Памела с виноватым видом схватила льняную салфетку и попыталась промокнуть быстро расползавшееся по столу пятно. К счастью, бокал упал в противоположную от нее сторону, иначе она прокляла бы все, испортив каплями кьянти роскошное платье. Черт побери, что же она натворила… Она подумала, что ей следовало бы оставить официанту дополнительные солидные чаевые, слишком энергично провела салфеткой по столу — и осколок стекла вонзился в подушечку указательного пальца.

— Ох! — Памела затрясла рукой, пытаясь утихомирить жгучую боль. — Ох, пропади все пропадом!

Она поверить не могла, что из такого маленького пореза может вылиться столько крови. Ее даже немного замутило, когда кровь смешалась с пролившимся кьянти.

Она прижала к пальцу уже насквозь промокшую салфетку, но даже острая боль свежего пореза не смогла отвлечь ее от завершающей части замечательного представления нимф. Они были так грациозны, а их шелковые голоса пробуждали те эмоции, которые Памела обычно старалась подавить… и в ней зашевелилось желание… желание чего-то такого, что она даже не могла… или не хотела назвать…

Искренние желания. Что ж, ей хотелось бы, чтобы она не проливала вино и не ранила палец. Но в то самое мгновение, когда в уме Памелы возникла эта мысль, она поняла, что ошиблась. Желать чего-то столь банального после такого прекрасного танца выглядело почти богохульством. И когда Памела открыла сумочку и достала влажную салфетку, чтобы обернуть палец, ее вдруг наполнила грусть из-за того, что самым искренним желанием ее сердца оказалось желание избежать незначительного инцидента. Нет, ее сердце пока что не настолько опустошено. Конечно, Дуэйн не уничтожил его целиком и полностью.

Эти слова эхом отдались в ее теле в такт пульсу, который Памела ощущала в порезанном пальце. Дуэйн не убил в ней романтику; она бы никогда не позволила ему этого.

Поддавшись порыву, Памела вскинула голову и уставилась на нимф, улыбавшихся и приседавших в реверансе, как прима-балерины, в то время как толпа бешено аплодировала. А потом с губ Памелы сорвалось то, о чем она постоянно думала после разговора с Вернель.

— Мое самое сильное желание в том, чтобы мой безмозглый бывший муж не уничтожил во мне склонность к романтике, хотя, по правде говоря, боюсь, что ему это удалось. И если ты хочешь помочь мне…

Памела немного помолчала, пытаясь вспомнить имя богини — ей казалось, что более разумно обратиться с просьбой о возвращении в ее жизнь романтики именно к богине, а не к богу, — а потом, чувствуя себя немножко глупо, хотя никто в шумной толпе не мог расслышать ее слова, закончила:

— Ух… Артемида, ты могла бы привнести романтику в мою жизнь.

Потом, вспомнив об отвратительном жиголо с золотой цепью, она добавила:

— И еще, Артемида, я так устала от мужчин, воображающих себя богами! Так что если хочешь даровать исполнение желания, пошли мне для разнообразия мужчину, действительно похожего на бога.

— Как это могло случиться? — воскликнула Артемида, затащив ошеломленного брата в относительно тихое местечко. — Обычная смертная завершила ритуал!

Аполлон тупо кивнул.

— Она даже произнесла твое имя.

Артемиде захотелось придушить его.

— Думаешь, я не знаю? Я это почувствовала! — Прищурившись, она огляделась по сторонам. — Где этот жирный глупый Бахус? Это его рук дело. Это все из-за его глупости; надо заставить его разобраться с этой путаницей.

— Разобраться? — Аполлон наконец отвел взгляд от смертной женщины, по неведению обязавшей древнюю богиню выполнить ее заветное желание. — Разве ты не собираешься вознаградить ее?

Богиня открыла рот, чтобы возразить… но тут же и закрыла. Брат был прав. Выхода не оставалось. Связь была выкована, затем должным образом запаяна. И Артемида ощущала ее тяжесть, как будто на нее надели железные кандалы.

— Ладно, хорошо. Это случилось. И теперь ничего не остается, кроме как выполнить причуду смертной женщины и покончить с этим.

Аполлон промолчал, лишь снова перевел взгляд с гневного лица сестры на смертную. Он не мог удержаться и все смотрел и смотрел на нее. Она обернула вокруг раненого пальца какой-то лоскуток и все еще пыталась — впрочем, безуспешно — промокнуть пролитое вино.

«Она может снова порезаться», — подумал Аполлон, и ему вдруг захотелось броситься к столику девушки и предостеречь ее.