Я больше не могу ни говорить, ни слышать, только чувствовать.

Только быть в его руках…

Я просыпаюсь от шума воды. Порывисто поднимаюсь на локте, собирая легкую простынь, и оглядываюсь по сторонам. Я привыкла просыпаться в одиночестве и посторонний звук удивляет меня. Но, слава богу, амнезией я не страдаю. Да и прошедшая ночь вылечит какой угодно недуг, такое не забудешь.

Интересно сколько времени?

Я буквально выключилась, что со мной бывает нечасто. А тут блаженный коктейль — и приятная усталость во всем теле после всего, что сделал со мной Чертов, и чувство, что отдохнула каждая клеточка моего организма. Я не просто выспалась, а как будто перезагрузилась.

Я сладко потягиваюсь в кровати и слышу легкий смешок. Стоит перевернуться, уткнувшись подбородком в подушку, как глаза находят массивный силуэт Чертова. Он стоит в проеме хозяйской ванной комнаты и смотрит на меня с хитрым прищуром. В его глазах пляшут довольные дьяволята, он закусывает нижнюю губу и делает шаг ко мне.

— Я уже раздумывал над тем, чтобы разбудить тебя.

— У тебя бы поднялась рука?

Он усмехается. Подходит вплотную к кровати и присаживается на корточки, чтобы заглянуть мне в лицо. Мужская ладонь находит мои волосы, Чертов заправляет прядку за ухо и продолжает массировать мою кожу. Нежно и в то же время наступательно. Это стоит включить в список изощренных пыток, которые обязаны быть запрещены какой-нибудь резолюцией ООН со сложным названием.

— Не поднялась бы, — произносит он тихо. — Но уже приходила охрана. Я открыл им, они помялись на пороге и свалили. Минут через пять пришла домработница или кто она, я не понял…

— Мила?

— Да, кажется так.

— Что ты ей сказал?

— Что я сделал вчера всё, чтобы ее хозяйка уснула довольная и обессиленная.

— Нет, — я качаю головой, не принимая его слова. — Ты не мог.

Гад смеется.

— Тебе, я смотрю, весело, — шиплю без злости. — Сначала обессилил, а теперь издеваешься.

Он тянется вперед, не позволяя сказать хоть что-то еще. С легкостью перебарывает меня, хотя я выставляю локти и не хочу сразу даваться в его наглые ручищи. Но куда там! Он нажимает и с обидной для моего упрямства ловкостью побеждает. Я оказываюсь в его объятиях и через два выдоха начинаю таять. Дьявол! Как был им, так и остался. В этом вопросе точно ничего не поменялось. Мне тут не выиграть. Никак… Я больше не могу играть в борьбу, даже фальшивое сопротивление изображать не хочется.

— Я сказал ей, чтобы она зашла позже. Сказал, что она может пройти в спальню, если хочет, и проверить тебя. Но только тихо, потому что ты сладко спишь.

— Сладко? Ты сказал “сладко” при постороннем?

Теперь я подкалываю его с хитрой улыбочкой.

— Не верю, Чертов. Ты слишком брутален для этого. Ты только со мной позволяешь себе “сладко” и то иногда. Очень и очень иногда.

Я треплю его волосы, чувствуя, что больше не могу говорить серьезно. Мне вообще больше не хочется разговаривать, я подставляю шею под его карамельные поцелуи и беззаботно смеюсь.

По матрасу расходится легкая вибрация. А потом начинает играть ритмичная мелодия.

— Мой телефон, — говорю, встряхивая головой. — Где он?

— Тут, — Чертов находит его у изголовья и передает мне.

— Папа, — произношу и бросаю на него обеспокоенный взгляд.

Я не боюсь признаться во всем отцу, меня тревожит другое. Приходится спуститься с небес на землю и вспомнить, что мой отец и отец моего ребенка — враги. И это не эмоциональная формулировка с шекспировским послевкусием, это правда жизни. Они воевали друг с другом по-взрослому, не боясь пролить реальную кровь. И они, черт возьми, проливали ее! У Саши остался как минимум один шрам после покушений, которые организовал Самсонов. А у моего отца… Я не знаю, я не спрашивала, но не удивлюсь, если Чертов тоже свирепо огрызался в свое время.

Да, отец утешал меня. Он говорил вещи, из которых можно сделать вывод, что он готов к переговорам. Но вдруг он всего лишь хотел успокоить меня. По-мужски оберегал от жестокой жизни, а сам не собирался отдавать Чертову хоть миллиметр нашей семьи.

Что тогда?

— Ответь, — бросает Чертов, замечая, что я медлю.

— Да-да, — я несколько раз киваю и после глубокого вдоха нажимаю зеленую кнопку.

— Таня? — отец тут же отзывается. — Ты в порядке?

— Доброе утро. Да, со мной всё хорошо. Мне стоило написать или…

— Он с тобой?

Я смотрю на то, как Чертов отодвигается к ряду больших подушек. Он утыкается в них плечом, продолжая держать меня за руку. Я же начинаю нервничать из-за тона отца. Он пытается звучать ровно, но меня не обманешь, я слышу его беспокойство. Все же он не доверяет Саше.

— Да, пап.

— Он угрожал тебе?

— Нет… Боже, нет, — я качаю головой, хотя он не видит меня. — Не произошло ничего против моего желания, я говорю тебе чистую правду. Тем более охрана рядом. Они бы вмешались, если бы я захотела.

Чертов протягивает ладонь.

Я сомневаюсь, потому что голос Самсонова далек от миролюбивого. Но я поддаюсь ему, надеясь, что они все-таки найдут общий язык. Или хотя бы не пошлют тонну проклятий в адрес друг друга.

— Папа, Саша хочет поговорить с тобой.

— Саша? — Самсонов не понимает о ком я, ему требуется несколько секунд, чтобы соотнести это имя с Чертовым. — Ах… Ну пусть Саша говорит.

Я отдаю трубку. Следом опускаюсь, опираясь на бедро Чертова, и жалею, что вечно выставляю громкость на всю мощность. Я даю слабину и не хочу слышать их разговор, лучше потом по лицу Чертова понять, как он сложился. Но динамик работает выше всяких похвал, я даже протяжный выдох отца различаю.

Черт, он зол.

Или сбит с толку?

Опасается, что еще придется защищать меня?

— Виктор, — Саша звучит сдержанно и спокойно.

— Ты же отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Она сейчас очень хрупкая.

— Я знаю. Я не делаю ничего плохого.

Я провожу ладонью по его бедру, чувствуя, что он слегка заводится. Все-таки Чертов не терпит давления, тем более от другого мужчины, у него на уровне рефлекса срабатывает механизм сопротивления. Не прогибаться и не оправдываться, наоборот, начинать давить в ответ.

???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

— Ты трезв?

— Абсолютно.

— Хорошо, — отец растягивает слоги, как делает, когда параллельно размышляет о важном. — Я доверяю дочери. Она привела тебя в свой дом, и этому никто не посмел мешать. Но сегодня твои люди затребовали встречу в моем офисе. Что происходит, Капо? Чего ты хочешь?

— Я отзываю наши сделки.

— Что это значит?

— Это значит, я хочу вернуть выкуп. Мои люди приедут, чтобы оформить все официально.

Повисает пауза.

Неуютная, звонкая.

Я прекрасно понимаю смятение отца, я сама еще не до конца осознала решение Чертова. Он вчера что-то говорил на эту тему, но я запуталась в собственных ощущениях. Вчера его поцелуи были намного важнее.

— Давай поговорим потом, — добавляет Чертов, — когда документы будут подписаны. Ты не должен верить мне на слово.

— И не собираюсь.

Самсонов добавляет еще что-то, но это уже не разобрать. Звучат гудки, после который Чертов опускает сотовый на тумбочку. А я пытаюсь понять, из-за чего не могу успокоиться.

“Но мой отец не требует выкуп.”

Выплывает из памяти.

Боже, его так задели мои слова?

— Пора завтракать, малышка, — Чертов переводит тему прежде, чем я успеваю заговорить об этом. — У тебя сегодня есть дела?

— А что?

— Хочу забрать тебя. Я кое-что придумал, тебе должно понравиться.

— У моей охраны точно случится инфаркт.

— Давай возьмем Милу с собой, — он подшучивает, поднимаясь на ноги. — Она будет каждые пять минут отсылать отчет о моих действиях.

— А она нам не помешает?

— А она легко краснеет?

Чертов качает головой, замечая, что я не следую его примеру и не встаю с кровати. Тогда он подтягивает меня вместе с одеялом к краю.