Когда за окнами потянулись поля, в вагон вошла девушка с пачкой книжек и газет. Книгоноша была закутана в пуховый платок, перевязанный крест-накрест. На ногах у нее красовались обрезанные валенки. Лицо девушки приняло одухотворенное выражение, словно она вознамерилась исполнить ораторию Баха, но вместо этого девица звонко запричитала:

– Исключительная книга «Как кормить мужа»! Сто рецептов недорогой и вкусной кухни! Салат из макарон, компот из помидор, маринады из апельсин и оладьи из огурец.

Я подивился своеобразному обращению с великим и могучим. Несколько теток закопошились в своих сумках. Судя по всему, им не терпелось изучить все тонкости кормления зверя по имени «муж», а заодно подправить пошатнувшиеся семейные отношения. В поисках путей к сердцу своих мужчин они готовы были принять за аксиому любую глупость.

Тем временем, распродав часть книг, девушка продолжала вещать:

– Интереснейшая газета «Московское дно». Его ищет багровый урод! Вурдалаки затягивают рыбаков под лед! Столичные педагоги умирают последними! Свежайшая информация о готовящихся преступлениях!

«Педагоги» меня чем-то привлекли, и я приобрел пачкающийся (краской, разумеется) номер «Дна». На первой же странице я с ужасом прочел следующее:

На днях, как сообщает наш корреспондент, было совершено покушение на московского учителя В. Его фамилию мы не называем по вполне понятным причинам.

Семеро неизвестных ворвались в квартиру педагога и учинили там форменный погром. По непроверенной информации, В. был связан с одной из группировок и задолжал ей крупную сумму денег. Не обнаружив педагога в квартире, преступники скрылись с места преступления. Сам В. тоже скрылся в неизвестном направлении. Объявлен розыск.

О багровом уроде, который кого-то ищет, и вурдалаках, имеющих странную привычку затягивать под лед любителей зимней рыбалки, я читать уже не стал. С меня было достаточно и того, что я узнал из первой заметки. Несмотря на прохладу, царившую в вагоне, струйка пота медленно скатилась мне за воротник. Вот ужас! Значит, мои опасения были не напрасны. Неназванный педагог В. наверняка я сам!

Что-то теперь творится в моей бедной квартире? А что означают слова «объявлен розыск»? Кем объявлен? Милицией? А может, преступниками? В любом случае Кэт меня не выдаст.

Мне вдруг показалось, что поезд едва тащится. Я сунул газету под лавку и, чтобы хоть чуть-чуть скорее добраться до цели, двинулся по вагонам к голове электрички. Перелезая через сцепки, я осторожно заглядывал в запотевшие окошечки тамбуров: не стоит ли там кто? В одном из тамбуров курили два подвыпивших мужичка. Они показались мне подозрительными, и я минут на пять застрял в холодной клетушке. Внезапно в мой зад ударилось что-то твердое. От неожиданности я подпрыгнул.

– Ну что встал, ни туда ни сюда! – закричала разносчица газет и забарабанила варежками по моей дрожащей спине. – Примерз, что ли?

Я открыл скрипучую дверь и поскакал дальше. За спиной разносилось:

– «Московское дно»! Багровый урод! Вурдалаки!

И, вот ужас, опять:

– Столичные педагоги умирают последними!

Ну уж нет! Так просто я не сдамся!

Дом Катькиного дедушки Афанасия Никитича был похож на инопланетный корабль, утопающий в сугробах. Крыша, в традиционном смысле этого слова, отсутствовала. Вместо нее над первым этажом высился стеклянный куб, увешанный по бокам сосульками.

Двор перед этим странным сооружением ничем не отличался от любого двора Центрального района России. Он начинался прямо за щитом с выцветшей надписью:

ПУТЬ К РАССВЕТУ

У крыльца суматошно носилась продрогшая курица, сбоку от дома стояла неизменно зеленая покосившаяся будка.

Почему это, интересно, в деревнях туалеты всегда зеленые, а могильные решетки на кладбищах – голубые?

Зато забор, в отличие от туалета, радовал взгляд своей необычностью. Новенькие, вплотную пригнанные друг к другу доски через равные промежутки были отмечены красными черточками и цифрами. По углам стояли мачты с разноцветными флажками. Калитки не было. Но весь забор блестел от многочисленных дверных петель. По-видимому, его можно было сложить, как складную линейку.

Во дворе стояли деревянные козлы. За ними ловко орудовал двуручной пилой старик в вязаной жилетке и коричневом берете. Его облик вполне сходился с Катькиным описанием.

– Афанасий Никитич! – крикнул я и, покрепче прижав к себе гречку, вошел в сугроб.

Старик поднял голову, взглянул на меня и, видимо, приняв за кого-то другого, приветственно взмахнул рукой в брезентовой рукавице.

– Привет вам от Катерины! – проорал я, чтобы внести ясность. – Мы с ней вместе учились!

Афанасий Никитич опять поднял руку и поболтал кистью в воздухе, как бы приглашая меня двигаться дальше. Я подошел к забору на такое расстояние, что можно было уже не кричать, и остановился в нерешительности, не зная, как проникнуть во двор.

– Меня зовут Арсений, – представился я и добавил: – Мы с вашей внучкой вместе учились.

Берет понимающе качнулся. Афанасий Никитич оторвался от своего занятия и ухватился за штакетину. Часть забора плавно отъехала в сторону, образовав подобие калитки. Я вошел.

Рукавица указала на свободную ручку пилы. Мол, присоединяйся. Я свалил продукты на снег и потянул пилу на себя. Афанасий Никитич упрямо тянул в свою сторону. Сколько раз меня учили пилить, и все без толку! И вот пригодилось…

Старик не ворчал. С горем пополам мы распилили бревно, и он спросил, прежде чем водрузить на козлы другое:

– Надолго?

– Как получится, – ответил я, поежившись от холода.

– В преферанс играешь? – неожиданно поинтересовался Катькин дед и строго насупил брови, похожие на комки ваты, которые окунули в йод.

В преферанс я когда-то играл. В том числе и с Катькой, которая в свое время была очень неравнодушна к этой игре. Она всегда выигрывала. Родственное это у них, что ли?

– Чуть-чуть, – ответил я и жалобно покосился на дверь, которая вела в тепло инопланетного дома.

Афанасий Никитич оживился, тут же забыв про бревно. Он обхватил меня за плечи и поволок к крыльцу.

– Гречка, гречка! – завопил я.

Столь горячего гостеприимства я не ожидал. К подарочной крупе уже подбиралась продрогшая курица с пятном зеленки на голове.

Афанасий Никитич махнул рукой – этот простой жест был одним из его любимых, – но пакет с крупой все-таки подобрал.

– Ишь в какую даль забрался, – удивлялся Катькин дед, нарезая хлеб. – Что в Москве-то, еще играют?

Речь, видимо, шла опять-таки о преферансе.

– Не знаю, – честно признался я.

– То-то, я смотрю, к нам зачастили. Недавно вот тоже приезжал один, проигрался в пух и прах да уехал. Семь гектар с хвостиком остался должен…

Что за хвостатые гектары он имеет в виду? Как видно, дедуля не совсем в себе. И сельский прононс у него какой-то наигранный. Везет мне на сумасшедших. А Катька тоже хороша – хоть бы предупредила.

Афанасий Никитич поставил передо мной блюдо с бутербродами. Я взял один бутерброд. Сверху к нему что-то прилипло. Я пригляделся – тонкая пластина привезенной мной колбасы. Похоже, дед резал ее под микроскопом.

– А водки мы вечером попьем, – проинформировал он меня. – За преферансом.

Я кивнул и потянулся за следующим бутербродом. Внезапно заскрипели половицы, и со второго этажа медленно спустилась черная лоснящаяся туша.

– Это Барсэг, – пояснил Никитич. – Сожитель мой.

Обладатель гордого имени оказался прозаическим черным котом. Только очень толстым. Барсэг ткнулся тупой акульей мордой в мою ногу и пронзительно пискнул. Я кинул ему прозрачный ломтик колбасы. Он щелкнул челюстями и поймал колбасу на лету, как собака. После чего, по-коровьи расставляя задние лапы, поволок легкую во всех смыслах добычу в укромный уголок.