– Твое величество! – рванулся к нему Лек, на ходу прячя картаги в ножны. – Ты жив?!

– Пока да… – прохрипел Маран. – Так драконом были вы?!

– Да, – вздохнул горец, опускаясь на колени. – Я понял, что должен сделать и… И мы превратились в дракона. Инициация. Я все помню, только…

– Что?

– Власти над телом не было. Вообще. И мы стали одним целым.

– Я теперь помню все, что остальные помнят, – пробурчал Храт, тоже опускаясь на колени возле Марана. – Как будто оно со мной было.

– У всех так, – задумчиво добавил Энет. – Мы до сих пор слышим мысли и чувства друг друга. Я вообще не понимаю сейчас, где мои мысли, а где ребят. Все перепуталось…

Туманная маска императора внезапно исчезла, у него не осталось сил даже для этого слабого заклятия. Пятеро побратимов ошарашенно уставились на лицо его величества. Перед ними лежал слабо улыбающийся, тяжело дышащий человек лет пятидесяти с чем-то, только волосы у него были совсем седые. Потому, наверное, они не сразу узнали горшечника Марана из Шадна, которого когда-то встретили неподалеку от Тарсидара.

– Твое величество, так это был ты? – удивленно спросил Лек.

– Я… – просипел император, ощущая, как жизнь продолжает по капле вытекать из него.

Если бы кто-нибудь из эльдаров остался жив, то спас бы своего сюзерена. Или доставил в Замок Призраков, тамошние артефакты еще и не то излечить способны. Но никто из рыцарей престола не откликнулся на Зов. Видимо, откликаться просто некому. Что ж, жизнь закончена, никуда от правды не денешься. Обычный человек на его месте давно бы был мертв. Не зря Маран предчувствовал скорую смерть, совсем даже не зря. И Рина ощутила это. Скоро она узнает, кем являлся ее бродяга-муж…

Но что будет с империей? Да, угроза всему миру нейтрализована. Это так. Но империя, за которую Маран нес отвественность перед Создателем и своей собственной совестью? Что с ней? Страна ведь на грани распада и гибели. Восстание, война, заговор Церкви. Все вместе. Все разом. Что делать с этим? Выход один. Передача власти, пока он еще жив. А кому передавать-то? Рядом только эти пятеро мальчишек, кроме них никого нет. Пусть они избранные, пусть спасители мира, но опыта ни у кого из нет нет и на понюшку трубочного зелья. Однако, больше передавать корону некому. Значит, придется взваливать эту дорхотову ношу на кого-то из них.

– Я умираю, – очень тихо сказал император.

– Твое величество! – возмущенно дернулся Лек. – Но…

– Никаких «но», – оборвал его Маран. – Я все-таки маг. Знаю. Мне осталось жить около получаса, вряд ли больше. Я должен успеть.

– Что успеть? – глухо спросил Санти, потрясенный до глубины души тем, что человека, перед которым он преклонялся, вскоре не станет.

– Каждый уходит в свое время… – слабо улыбнулся император. – Мое пришло. Теперь вам спасать страну, ребятишки. Вам. Больше некому… Простите меня, что валю это на вас, но некому…

– Мы все сделаем, твое величество… – закусил губу Лек, едва сдерживая слезы. – Все, что сможем.

– Больше, чем сможете… – прошелестел Маран и закашлялся. – Куда больше…

Потом он некоторое время лежал молча, набираясь сил перед главным. Нужно еще выбрать кому из пятерых передать корону. На память пришел дракон. И свет, лившийся из него. Это что-то значит? Наверняка. Но что? Найдя взглядом искаженное лицо Лека, умирающий задумался. Стоит ли передавать власть Тьме? Не станет ли это самой страшной его ошибкой? Не погубит ли он этим последнюю возможность для возрождения? Вполне может быть. Кто тогда? Мудрость? Энет ар Инват хороший и добрый мальчишка. Только вот слишком добрый для императора. Слишком мягкий. Не справится, не вытянет. Кто остается? Эльф с орком отпадают сразу в силу того, что они не люди. Значит, кандидатура одна. Носитель Света. Скоморох. Снова впомнив Свет дракона, Маран понял, что прав. Именно Свет вел остальных за собой. Да и изменился Санти за прошедшее время здорово, совсем другой человек теперь. Иногда жестоковат несколько, но это пройдет. Или не пройдет. Но лучше правителю быть жестоким, чем ни к чему не способной тряпкой. Он сам совершил столько ошибок, что словами не передать. Слишком много. Как можно было не предусмотреть, что эльдаров могут поймать на их главный нравственный императив – стремление помочь детям? Обязан был предусмотреть. Не предусмотрел. Ошибся. В который раз. Сил становилось все меньше, и император понял, что дальше терять время права не имеет.

– Пусть возле меня останется только носитель Света, – глухо сказал он. – Остальных прошу отойти как можно дальше и подождать там. Прощайте, мальчики, и спасибо вам за все. Помогите потом Санти, прошу вас…

С умирающим не спорят, его последние просьбы выполняют. Так уж принято в этом мире. Пятеро побратимов медленно встали с коленей, посмотрели друг на друга, а затем четверо отошли саженей на триста. Они не знали с какой стати их попросили об этом, все пытаясь понять, что за помощь потребуется их кровному брату. Но так и не поняли. Рядом с Мараном остался только рыжий скоморох. Он снова стал на колени и молча посмотрел на императора. Почему-то казалось, что его ждет что-то страшное, невыносимо страшное и тяжелое.

– Мальчик, прошу тебя принять тяжелую ношу… – с трудом выговорил император, с уголков губ у него стекала кровь. – Адскую ношу. Умоляю принять ее…

– Я принимаю, твое величество, – глухо ответил скоморох, у него непонятно почему тряслись руки. Какой бы она ни была, эта ноша. Принимаю.

– Учти, у тебя не будет возможности отказаться от нее до самого конца жизни…

– Значит, не будет. Неважно. Долг есть долг, ты сам меня этому учил, твое величество.

– Рад, что ты помнить мои уроки, мальчик, – слабо улыбнулся Маран. – Ты прав, нет ничего выше долга. Особенно, если это долг перед Создателем. И перед самим собой. Поклянись, что ты не станешь творить зла невинным. Поклянись, что не станешь ради собственной выгоды унижать, топтать и убивать других.

– Клянусь! – решительно сказал Санти, все еще не понимая, чего хочет от него император.

Ему и в голову не могло придти даже намека на то, что задумал его величество. Да и кому бы на его месте пришло? Разве что честолюбивому властолюбцу, а таковых Маран при себе не держал.