– Как тебя зовут, дочь моя?

– Элиа ар Сарах.

– Баронесса ар Сарах?

– Да.

– Прошу подождать, сейчас придет другой исповедник, – в голосе невидимого священника звучала явно слышимая тревога.

– Конечно…

Другой исповедник? Зачем? Какая разница? Девушка растерянно смотрела на занавеску. Происходило что-то странное, никогда еще на ее памяти не меняли исповедника после начала исповеди. Да и из знакомых никто такого не рассказывал. В чем дело? Или она настолько большая грешница, что ее даже исповедовать должен кто-то из высших иерархов? Единый! Элиа даже задохнулась от подобного предположения. Ждать пришлось довольно долго, около получаса. Девушка вся извелась за это время, пытаясь понять почему сменили исповедника. Наконец, занавеска снова шевельнулась.

– Я слушаю тебя, дочь моя, – у нового священника оказался довольно противный, елейный тенор, скользкий какой-то. Элиа испытала к обладателю столь неприятного голоса мгновенную брезгливость, но одернула себя.

– Я совершила страшный грех, святой отец… – негромко сказала она, утирая слезы. – Я довела двух человек до самоубийства.

– Ты права, дочь моя, – согласился священник. – Это страшный и непростимый грех. Однако Единый милостив, он способен простить даже тебя.

– Я хочу уйти в монастырь… – всхлипнула девушка. – Я чудовище, мне нельзя жить в миру…

– Монастырь – это награда для верных, а не убежище от мира, – голос исповедника стал строгим. – Эту награду еще нужно заслужить, дочь моя.

– Я все сделаю, святой отец! – с горячностью выкрикнула девушка.

– Рад это слышать, дитя. Единый Создатель требует от тебя подвига. Сверши его, и я отпущу тебе грехи с чистым сердцем. Лучший монастырь империи примет тебя.

Святой церкви нужна ее помощь?! Ее, грешницы? Элиа счастливо вскинулась, на ее губах появилась неуверенная улыбка. Она готова была на все, хоть отхожие места чистить и из-под больных судна выносить. Хоть ехать проповедовать даркасадарским дикарям, которые которые обычно варили миссионеров на медленном огне. Да что угодно, разве могут святые отцы предложить что-нибудь неугодное Создателю? Нет, конечно!

– Да, дочь моя, – торжественно провозгласил исповедник. – Церковь и Единый Создатель требуют от тебя великого подвига. Сделай должное, и с тебя снимутся все твои грехи! Ты станешь воином Церкви. Ты станешь чистой и непорочной.

– Я готова, святой отец! – с пылом воскликнула девушка, по ее щекам стекали слезы радости. Единый! Неужели ее простят? Пусть, пусть будет так!

– Я не ошибся в тебе, дочь моя. Рад. Многие говорили, что тебе нельзя доверить столь важного дела, что свершить его может только паладин, но я настоял на своем. Помни, задача стоящая перед тобой невероятно важна. От нее зависит само существование святой церкви.

– Но кто я такая? – изумление Элиа не поддавалось описанию. – Ничтожная грешница…

– Даже святые когда-то были грешниками, – возразил священник. – Именно после свершения подвига во имя веры они и стали святыми! Кто знает, не ждет ли тебя такая же судьба, дитя мое.

– Я… – с трудом выдавила из себя девушка. – Я постараюсь… Что я должна сделать?

– Уничтожить врага церкви! – голос священника поднялся почти до визга. – Я верю в тебя, дочь моя, ты справишься.

– Я должна кого-то убить? – обмерла Элиа. – Но…

– Это не убийство, ты устранишь чудовище, не человека, а лютого зверя. Понимаю, тебе трудно, но это необходимо сделать. Помни, за этот подвиг ты будешь прощена.

– Но я не умею убивать, я ведь не воин… – едва слышно пробормотала девушка, многого она могла ждать, но не такого.

– Ты – воин святой церкви. К тому же тебе не придется почти ничего делать, чудовище всего лишь поцелует твою руку и умрет само. Твоя задача добиться, чтобы оно поцеловало ее в нужный момент, дочь моя.

– С этим я справлюсь, святой отец! – воспрянула духом Элиа. – Если чудовище – мужчина, то все просто.

– Мужчина, – заверил ее священник. – Мало того, твой поклонник, дочь моя, все дни твоего затворничества он разыскивает тебя, никак не желает успокоиться. Расспрашивает всех вокруг.

– Я сделаю, как вы скажете, святой отец… – уныло сказала девушка, снова кто-то должен умереть из-за нее. Но раз священник говорит, что это не человек, а чудовище…

– Рад, что не ошибся в тебе, дитя, – в жирном голосе исповедника слышалось удовлетворение. – Ты верная дочь матери-церкви. Слушай и запоминай.

– Слушаю, святой отец…

– Возьми эти два флакона. Красный и синий. Перед встречей с чудовищем выпей синий, а жидкостью из красного помажь себе руки. С тобой ничего не случится. Все понятно?

– Да, святой отец…

– Запомни – это подвиг во имя матери-церкви и Единого Создателя!

– Я запомню… Но кто это чудовище?

– Некий Лек ар Сантен, манхенский горец, – ответил исповедник. – Колдун и помощник куда более страшного колдуна. Если он останется жив, то наша страна захлебнется в крови.

Сердце Элиа на секунду дало сбой. Этот священник с елейным голосом требует, чтобы она убила человека, которого любила?! Девушка уже четко понимала, что полюбила долговязого горца с первого взгляда, наверное, что его жизнь стала ей куда дороже собственной.

Казалось, за эту страшную секунду Элиа ар Сарах прожила целую жизнь, стала старой и циничной, ее глаза мгновенно наполнились слезами. Как же это? Священник требует убить Лека? Отравить? Иллюзии рушились одна за другой, вера корчилась, никак не желая умирать, но все-таки вскоре умерла. Надежд тоже не осталось. Мертвенная пустота подымалась со дна души, занимая их место. Ведь Элиа пришла сюда покаяться, исповедоваться в своих грехах, а ее хотят сделать откровенной убийцей? И кто? Святые отцы… Единый, да как же ты позволяешь им прикрываться твоим именем?!

Если бы исповедник в этот момент видел глаза девушки, то понял бы, что что-то пошло не так, что где-то он ошибся. В этих синих, красивых глазах горела лютая ненависть. И решимость. Во только на что? Элиа пока еще не знала, зато знала другое – она не позволит этим притворяющимся святыми зверям причинить вред любимому, ни за что не позволит. Решили сыграть в грязную игру, святые отцы? Чужими руками убрать мешающего человека? Что ж, поиграем. Только вот как бы вы не пожалели потом, что ввязались в эту игру. Девушка прикусила губу, стараясь сдержать дрожь в руках, и взяла с полочки перед занавеской поставленные туда исповедником флаконы.