– Вот я и подсчитал, – продолжал глей. – Если форты ставить в двух-трех мерах от границы со степью, а она проходит по реке, получится хороший кусок земли рядом с водой. Отчего не засеять рожью? Нир получается из зерна, второй расход – дрова или, что лучше, черный уголь для нагрева котлов. Вот тогда я на год с сырьем. Сто кило в сутки – моя ближайшая цель. Шесть корцов, чтоб тебе понятнее.

– И почем ты продаешь?

– От качества зависит. От четырех дуков до одного дина за бочку.

Знающий цены на хороший нир в центральных округах, Ниодим уничтожающе глянул на окружного судью. Тот втянул голову в плечи. Никак не ожидал, что приезжий начальник копнет глубоко. И хотя цена Гоша была выгодная, Ниодим решил поторговаться. Но не на того напал. Глей-купец не уступил ни медяка.

– Дешевле нельзя. Сопьются покупатели, достопочтенный. Зачем мне народ Мульда губить? Люди меры не знают.

Тут смутился Ниодим, совсем недавно перебравший дармового нира до крайней степени. Его в спальню на руках несли.

– Последнее, – воткнулся Мюррей, закругляя беседу, хоть у Ниодима наверняка крутились на языке еще вопросы. – Не боишься, глей, что украдут твои секреты. Подкупят или похитят кого-то из дворни, кто знает как гнать.

– Нет никакого секрета, – развел руками глей. – Многие гонят. Но чтоб вкусно было, нир надо чувствовать. Душу вкладывать. Словно самому закипать в котле и струиться из холодильника. Иначе бормотуха получится. А у меня – призвание. Профессия такая – самогонщик.

– Самогонщьик, – не без труда повторил Ниодим. – Слушай, самогонщьик. Я пришлю тебе верного человека. Будет все скупать. Ему – не продавай, – он показал на Мюррея. – Судье не престало заниматься подобным. А как земли защитишь – давай документ. Увеличим размеры глейства. Хоть до горизонта.

Столичный судья не заметил, как Гош у него за спиной подмигнул Мюррею. Мол – не переживай. И тебе достанется.

На том и разъехались.

Отличавшийся редким упрямством Верун потянул речной воздух носом и заявил:

– Это не роща. И моей здесь не будет.

– Правильно. Твои рощи – место святое. Не для всяких людских дел. Я о другом прошу. Видишь, в половине меры за рекой – небольшой холм?

– Холм. В степи!

– Верно, в степи. А теперь представь. Выше по течению реки делам запруду. Вода поднимется, получится небольшое озеро. Оттуда прокапываем каналы. В том числе – к холму. И будет отличное место для рощи. Но могут набежать степняки, рощу поломать, затоптать.

Дедка аж скрутило. Наверно, уничтожение рощи воспринимает как физическую боль. Конечно, степняки сами в рощу не полезут. Там верьи. Но запросто запустят кхаров пастись. Тогда – хана роще. Здоровый бык ломает ствол толщиной с мою руку. А саженцы только через год вымахают, чтоб выстоять. Но все равно – кусты попортят. Непорядок.

– На рощу саженцы дам. А зачем колючку просишь?

– Верун! Ты же – бог! Почти всемогущий, повелевающий и людьми, и растениями, – тут я загнул и преувеличил, но так надо. – Что тебе стоит сделать саженцы колючек? Чтоб выросла живая изгородь в два моих роста, и через нее не мог пробиться ни зверь, ни степной колдун, ни кхар.

Мне требовалась Великая Китайская стена в миниатюре – примерно шестнадцать километров длины, и я не хотел тратить на нее ни дина. Только трудодни подданных. Места хватит на три деревни. Пусть сюда подселяются. Чтоб столько степи перепахать, нужно много рук. Зато результат того стоит. Брежнев со своей «Целиной» в гробу перевернется от зависти.

– Э-э… а ты с Даруном, богом степи, договорился?

– Честно? Первый раз слышу о таком.

– Значит, давно он сюда не заглядывал. Ладно, если здесь будет пашня и моя роща, то уже не степь. Без нее он слаб. Сделаешь рощу – сам с ним потолкую.

– Верун! Скоро за саженцами приходить?

– Для колючек – скоро. Седьмица-две. Дрянь всякую сделать быстро и просто. Колючки можешь даже не поливать. Они и на песке проростут. И дальше распространятся не будут, а то не выкочуешь. Саженцы рощи – другое дело. Они нежные.

Дед взвалил на плечо котомку со сладкими пирогами и исчез. Пока не привык, напрягало меня. Никого нет, и вдруг – бог рядом. Потом опять никого. Не по-людски. Надеюсь, отправился ставить генетические эксперименты над флорой. Уж очень нужна изгородь против колдунов.

Напомнил Верун о себе неожиданно рано – всего через несколько часов. Я только вернулся в Кирах и отдавал последние распоряжения перед ужином.

– Хозяин! – тревожно прошептал Биб, не вылезая наружу. – Создатель велел предупредить. Трое прошли через проход из твоего мира и засели в роще.

– Проход же был закрыт?

– Создатель говорит: их это не задержало.

– Так где они сейчас?

– Расположились прямо в роще и разожгли костер. Мусор бросают.

– В священной роще Веруна?! Куда же верьи смотрят?

– Они бессильны. У этих троих есть какой-то амулет. У каждого. Наверно он и защиту прохода сломал, и моих братьев отгоняет.

– Понятно…

– Создатель в отчаянии! Пришлые рощу загубят. А та, что в твоем глействе, молода еще.

Для чего молода – не стал спрашивать. Некогда. Август начался, ночи длиннее. Поэтому если всю ночь скакать, удастся к утру успеть.

Нираг, Крум, Нил, Лакун. Другие воины, всего два десятка. Если «туристы» пришли с огнестрельным оружием, то только я – боевая единца. Но другие могут понадобиться для поиска. Бобика не взял, искать по запаху не научен, шумный. Скорее под пули сунется, чем пользу принесет.

Предчувствия самые поганые. Все же вход в портал – в моем сарае. Частная собственность, не хухры-мухры. Охраняется государством. Выходит – вломились. Взломали. Палец на отсечение – не самые приятные особи.

И еще. Кто-то мог на минутку нырнуть обратно в сарай и по мобильнику сообщить кому-то, что Григорий Михайлович спрятал от всего прогрессивного человечества целый параллельный мир! А если уничтожить рощу (три часа работы бригады с бензопилами, невелика роща), верьи погибнут, проходи всяк желающий…

Местная средневековая цивилизация тотчас погибнет под напором всяких айфонов и инстаграммов. Анты и каросские наемники после небольшого обучения пополнят спецназ или ЧВК. Все чудо этого мира тотчас развеется… А я уже полюбил его. Не только одну рыжую аборигенку.

Вспомнил о ней (да, часто вспоминаю) и забеспокоился. Вдруг с ней что-то случится? У меня появилось кого защищать. «И врага ненавистного крепче бьет паренек, за Советскую Родину, за родной огонек»[20], хоть родился не здесь. А у Российской Федерации и так полно неосвоенных земель.

Прискакали, спешились. В предрассветных сумерках видно, как устали кхары. Бока тяжело вздымаются.

– Нил! Отводишь кхаров пастись и на водопой. Остальным – окружить рощу Веруна. Не бояться, мы здесь по его приглашению. Арбалеты к бою. Спрятаться. Если кто выйдет из рощи без моего сопровождения – сразу стрелять. Без предупреждения, в плен не брать. Те люди могут быть очень опасны. Даже если на виду нет оружия. Они – колдуны!

Парни аж челюсти отвалили. Против колдунов воевать… Но пусть лучше перебдят, чем недобдят.

Божий старичок ждал уже.

– Гош! Один пришлый отправился по дороге в сторону города.

– Но мы оттуда, Верун! И не встретили одинокого путника.

– Спрятался негодник. Вас пропустил.

Я пожал плечами.

– Тогда беру оставшихся у прохода. Можешь их описать?

– Молодая женщина. Худая. Одежда в обтяжку. Мужчина, как ты, но ростом ниже. Чернявый. Сидит спиной к костру, лицом к протоптанной тобой тропке. В руках железное что-то держит.

Конечно, Верун не знает, какого калибра это железное – 7.62 или 9 мм. Не важно. Пулю ловить не хочу, даже если бог снова меня залатает.

– Слушай… Если закончим с пришельцами, слово даю – упрошу брента Клая посадить твою рощу на его земле.

– Я тебя за язык не тянул, Гош, – Верун хитро прищурился. – Саженцев дам. А пока – пошли.