Душан не ответил, но продолжал ухмыляться, и его лицо вдруг растянулось талой кляксой, как снег на весеннем солнце. А после снова обрело четкость. Ненадолго, потому что сейчас неожиданно закружилась голова.

— Тебе нехорошо, сестрица? — вкрадчиво поинтересовался он.

Я покачала головой, пытаясь сбросить дурманное наваждение, но наваждение не сбрасывалось. Наоборот, голова кружилась все сильнее. Меня это так напугало, что я вскочила из-за стола, и мир пошатнулся еще сильнее, завращался, грозя обрушиться на меня лицами гостей. Я едва успела вцепиться слабеющими пальцами в край стола, когда услышала окрик Стеллы:

— Ливия, ну что такое?

И следом голос Душана:

— Мама, ты что не видишь? Лив стало дурно. Я провожу ее на свежий воздух.

Не надо меня никуда провожать. Я хотела сказать это вслух, но язык неожиданно превратился в желе, и как-то разом стало отчаянно страшно. Хотелось закричать: «Помогите!», но я бы рухнула на пол, если бы Душан меня не подхватил и не повел прочь с праздника. В другой ситуации я была бы счастлива сбежать, но сейчас готова была на все, чтобы остаться, только чтобы не уходить с ним в таком состоянии.

Куда он меня ведет?

Вскоре и это стало неважным, я напоминала себе мешок с трухой, который просто переставляет ноги, потому что привык. Мысли плавали в тумане, и где-то в этом тумане плавала реальность. Обрывками знакомых картин мелькали перед глазами лестница, коридоры, и вот, наконец, дверь моей спальни.

«Не хочу!» — вспышкой мелькнула в сознании яркая мысль. Мелькнула и погасла, растворившись в зыбком полузабытье.

Душан пинком ноги открыл дверь, втащил меня в комнату и швырнул на кровать.

— Фух. Переборщил немного, кажется, — пробормотал он, а после куда-то исчез.

Сквозь туманный флер я услышала, как щелкнул замок. Миг — и надо мной снова склонился братец. Побрызгал в лицо водичкой из графина, который всегда стоял у меня на тумбочке.

— Ну да ничего. Сейчас пройдет. Я просто немного не рассчитал с зельем… Ну и потом, откуда я знал, сколько в салат лить? Она-то мне про вино говорила.

Лить в салат? В вино? О чем он вообще говорит?

А Душан как ни в чем не бывало уселся ко мне на постель и принялся стягивать обувь.

— Вот знаешь, Лив… вела бы ты себя по-человечески, по-доброму, и не пришлось бы с тобой поступать так. Ну что тебе стоило уступить, а?

Даже сквозь затуманенное непонятно чем сознание до меня стало доходить. Во-первых, не непонятно чем, а какой-то дрянью, которую Душан умудрился налить в салат? А во-вторых, я сейчас лежу одна, совершенно беспомощная перед ним, и даже не чувствую… своей магии!

Совсем!

— Но что прошло, того уж не вернешь, — философски заметил этот маньяк. — Так что подарок свой на именины я все равно получу. Хоть так… сейчас, только немного в себя придешь. С бревном неохота как-то…

В подтверждение своих слов он стянул камзол и стал расстегивать рубашку, а у меня потемнело перед глазами. Правда, на этот раз от ярости, пусть даже она была слабенькой, как тлеющее во мне, сопротивляющееся влитой в меня мерзости сознание. Именно оно и подсказало, что сейчас, пока я в таком состоянии, я ничего не сделаю. А значит, надо тянуть время — до того, как «немного приду в себя». Может, и магия вернется хотя бы частично.

— Как… ты вообще это провернул? — слабо спросила я. — Салаты же для всех резались.

А я не видела больше никого, кто из-за стола падал.

— Так то-то и оно, — насмешливо произнес Душан. — Я в салат только с одной помеченной стороны вливал. Чтобы тебе в тарелку сразу положить, как знал, что от вина откажешься.

— Но вино же ты сам пил. — По крайней мере, я могу складывать слова в предложения — уже хорошо. — Из того же самого кувшина.

Он же его все и выхлебал! Я видела, больше никто именно к этому кувшину не прикасался.

— Я все продумал. — Раздуваясь от гордости, очевидно, за свои выдающиеся мыслительные способности, Душан поднял вверх палец. — Сразу же купил себе противоядие и выпил еще до ужина. Но знаешь что, моя прекрасная Лив? Самое-самое главное! Так вот, это то, что завтра ты ровным счетом ничего, ничегошеньки не вспомнишь, ни нашего разговора, ни того, что будет после. А это значит, что спустя какое-то время мы с тобой сможем все повторить… Если мне очень понравится, то повторять будем регулярно!

Что?!

Что-о-о-о?!

Протест внутри меня отозвался так сильно, что в груди что-то слабенько полыхнуло. Я ухватилась за эту искру, пытаясь ее разжечь. Давай, давай же, не подведи! Но искра вспыхнула — и тут же предательски погасла, а Душан уже стянул рубашку и принялся за брюки: достаточно резко их сдернул, из-за чего его рыхлый живот заколыхался как не успевший застыть холодец.

Может, меня бы и стошнило, если бы этот ларг не навалился на меня всем телом, выбив из груди воздух.

— Кажется, уже очухалась, — пробормотал он, пытаясь поймать мои губы своими и от души обслюнявить. — Ну-ну, не ломайся, все равно ты никуда от меня теперь не денешься…

Я резко повернула голову, и Душан ткнулся губами в подушку.

— Стерва! — выругался он, руки поползли по моим бедрам, задирая платье.

Я задергалась, но сил почти не было, меня саму словно превратили в желе, руки-ноги не слушались. Не говоря уже о том, чтобы почувствовать в себе хотя бы кроху магии.

Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Одной рукой он продолжал шарить по моему телу, другой отбросил мою, которой я все же попыталась упереться ему в грудь в попытке оттолкнуть. Запястье что-то ужалило… не что-то, а острый краешек камня в ошейнике.

Так, Лив, надо собраться.

Я глубоко вздохнула, зажмурилась, подставляя губы под поцелуй Душана, и, когда его рот все-таки впечатался в мой, сжала ладонь на ошейнике. Не знаю, что это, не знаю, кому это принадлежало — я лучше умру, чем такое надену, даже несмотря на всю его красоту, — но сейчас оно меня спасет. Должно спасти!

Собрав последние силы, выдернула ошейник из-под подушки, с силой ударив им Душана в лицо. Он взвыл, отшатнулся, схватился за щеку, а я спрыгнула, или, точнее будет сказать, свалилась с кровати кулем, отползла к стене и выставила ошейник перед собой как щит.

— Не подходи! — прошипела. — Не подходи, или…

— Или — что?! — взревел Душан. Щека у него была рассечена, а глаза горели, как у озверевшего гротхэна. — Это вообще что? Стащила у маменьки? Так и знал, что ты подворовываешь, но этим мы займемся завтра! Скажу, что нашел у тебя, когда провожал, ох и выдерет она тебя. Давно пора! А сегодня… не умеешь ты по-хорошему, Лив, значит, будет совсем по-плохому!

Готовясь к самому худшему, я замахнулась. Нет во мне сил, но все равно просто так не сдамся, и…

Раздался грохот. Дверь сорвалась с петель, вылетела и попала прямо в Душана. Братец рухнул как подкошенный, сверху упала дверь, а в комнате ощутимо похолодало. Я бы даже сказала, что в нее ворвались все морозы, стужа и вьюги нашего края вместе взятые. Хотя в какой-то степени так и было: широко распахнутыми глазами я смотрела на вошедшего в комнату Снежного.

Того, что нашла на развалинах.

Того, который меня целовал.

Хьяртан-Киллиан Эртхард

— Ты в своем уме?!

Не успел Снежный выйти из покоев, как на него набросился Бьяртмар.

— Мне нужно в Борг, — коротко ответил Хьяртан, сейчас сосредоточенный на том, чтобы поступь была как можно более уверенной и твердой.

На это уходили все силы. На то, чтобы что-то объяснять брату, спорить с ним, выслушивать возмущения, их уже не осталось.

— Какой, к ларгам, Борг?! Хьярт! — Снежный схватил правителя за плечо, разворачивая к себе, но тут же, поймав его взгляд, разжал пальцы.

— Лучше помоги, — тихо проговорил он, а потом добавил, и его последние слова прозвучали как приказ: — Создашь портал.

Бьяртмар с детства привык слушаться Хьяртана, зная, что однажды тот будет править. Из просто старшего брата превратится в повелителя Севера, приказы которого не оспариваются и не поддаются сомнению.