Ерунда!

— Норра Селланд, встречайте гостей! — весело позвал мою мачеху Снежный, словно действительно явился к ней в гости, а не для допроса.

Я снова поморщилась: от боли, стальным обручем сдавившей голову, стоило Снежному повысить голос, от мысли о том, что Дойнарт мне помогает.

Просто совершенно невероятно!

На вопли Снежного прибежала Арлетта. При виде него испуганно вскрикнула, памятуя, что ничем хорошим визиты светлейших для ее семьи не заканчиваются. Она прижала к лицу руки, а Дойнарт, оскалившись в хищной улыбке, сделал шаг навстречу.

— Где твоя матушка, красавица?

— Она… она наверху, светлейший, — бледнея, пролепетала Арлетта. — Отдыхает после обеда.

Интересно, от чего уже успела умаяться, если вспомнить, что раньше полудня мачеха почти никогда не просыпалась.

— Кто-нибудь еще в доме есть? — коротко поинтересовался Дойнарт.

— Служанка отправилась к булочнику, — все так же тихо ответила сестра.

— Что ж, отлично, — задумчиво сказал Снежный, а я нахмурилась.

Происходящее нравилось все меньше, хоть я и не понимала, что именно меня угнетало. Я ведь сама к нему обратилась, сама попросила вывести из замка. Наверное, я просто боялась услышать от Стеллы правду. Боялась, что опасения подтвердятся, что это из-за нее не может ходить Фабиан.

И если это так, она будет завидовать судьбе, постигшей Душана!

Снежный шагнул ближе, что-то шепнул Арлетте на ухо, мягко провел по сгибу ее локтя пальцами. Девушка застыла, вслушиваясь в почти беззвучный шепот, словно загипнотизированная глядя на Дойнарта.

Я уже хотела броситься к нему и потребовать, чтобы объяснил, что это он делает, когда на вершине лестницы показалась Стелла, и мысли о Снежном с Арлеттой мгновенно вытеснила злость на мачеху.

— Что здесь проис… — недовольно начала она, но при виде меня и Снежного испуганно осеклась.

— Я осмелился попросить у вашей дочери для нас угощений, — расплылся в улыбке блондин, обращаясь почему-то ко мне, а не к Стелле, и только потом перевел на нее взгляд. — Норра Селланд, будьте так любезны, спуститесь к нам.

— Как будет угодно вашей светлости, — пробормотала Стелла, настороженно поглядывая то на меня, то на Снежного. Подхватив юбки, поспешила к нам, а Арлетта, бледная от волнения, бросилась на кухню. — Что-то произошло?

— Вот вы нам это и расскажете, — ухмыльнулся Дойнарт, с наигранным почтением пропуская Стеллу в гостиную.

Я вошла следом, изнывая от нетерпения наброситься на мерзавку с вопросами.

— А я уж было решила, что есть новости о Душане. — Мачеха с надеждой прижала к груди руки, а скользнув на диван, подняла на Снежного влажные от слез глаза. — Ах, скажите, что его величество помиловал моего мальчика! Его отпустят? Ливи… Лив, он ведь твой брат… — затянула она старую песню. — Пусть вы и не родные по крови, но росли вместе. Я вас воспитывала, заботилась о тебе, как о своей, и…

— У меня есть только один брат, — жестко отрезала я и увидела, как меняется выражение ее лица. Фальшивая любовь и доброта исчезают, тая, как тает снег по весне, обнажая черную землю. Так и у Стеллы тут же обнажилось ее гнилое нутро. — Его зовут Фабиан. И я хочу знать, что ты с ним сделала. Это ведь из-за тебя, из-за тьмы, которой в тебе больше, чем в целой бездне, мой брат не может ходить!

На какое-то мгновение в гостиной воцарилась гнетущая тишина. Расширившимися не то от удивления, не то от страха глазами Стелла смотрела на меня, а я не сводила с нее взгляда. Лишь мельком заметила, как Дойнарт опустился в кресло, закинул ногу на ногу, а вскоре молчание прервал его беззаботный голос, в котором тем не менее чувствовались лед и холод:

— Норра Селланд, как вы ответите на обвинения?

— Я… я не понимаю, — пробормотала мачеха. — Какая тьма? Ты о чем, доченька?

Доченька?

— Фабиан стал инвалидом из-за того случая на горке. Из-за того, что ты не доглядела. При чем здесь я?

Я сжала руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.

— Не лукавьте, нора Селланд, — почти дружелюбно улыбнулся Дойнарт. — Ливия, разве тебе не хочется услышать правду? Развяжи ей язык своей магией.

Последнюю фразу он произнес особенно громко, словно я вдруг оглохла. Глухой я не была, и дурой себя не считала. Да, мне хотелось видеть в людях только хорошее, но в Стелле хорошего отродясь не было. Ничего.

Совершенно.

— Мама вернулась, — тихо произнесла я, с удовлетворением отмечая, как искажаются черты ее лица. — Она все рассказала. Глупо, Стелла, отрицать свою причастность к тому, что случилось с моей семьей. Продолжая лгать, ты делаешь только хуже. Себе. Ты ведь от моей мамы пыталась избавиться, а пострадал Фабиан.

Едва ли я понимала, что говорю — проклятая боль в висках продолжала усиливаться. Как и не знала, на что надеюсь, но мои слова подействовали. Да еще как!

Мачеха вцепилась в юбку, судорожно сжимая бархатистую ткань пальцами, словно на ее месте должна была быть моя шея, и яростно прошипела:

— Знаешь что?! Что, Ливия? Она тебе рассказала, как украла у меня любимого?! Это ты от нее услышала?!

На какое-то мгновение я оцепенела.

— Мама сказала, что ты была помолвлена с близким другом отца, — наконец выдавила из себя. — Норд Готгард, — припомнила его имя. — Ты вышла за него замуж, но он умер от сердечного приступа…

Вскоре после того, как пропала мама.

Я поежилась от догадки, а Дойнарт, словно прочитав мои мысли, мрачно усмехнулся.

— С Готгардом я была лишь для того, чтобы быть ближе к Иштвану! — От злости, прорезавшейся в ее голосе, мачеха едва не зашипела. — Я столько сил и времени потратила, чтобы привлечь его внимание, чтобы он мной заинтересовался и вдруг (!) появляется красавица Оллина, и все мои усилия насмарку. Он должен был быть мой, Ливия! Мой — слышишь?! А вас с Фабианом вообще не должно было быть. Вы — самая большая ошибка Иштвана, как и брак с этой ведьмой! Проклятая Оллина!!!

Не знаю, что задело сильнее: то, что назвала меня с Фабианом ошибкой, или мою маму — ведьмой. Если здесь и была ведьма, так это она! Стелла!

Почувствовав, как внутри пробуждается сила, я вскинула руки, и яркий, ослепляющий свет наполнил комнату, метнулся к мачехе лучом пламени. Не обжег, но заставил испугаться. Вскрикнув, Стелла сжалась на диване, глядя, как огонь тянется к ней, пытаясь лизнуть, ужалить, почти касаясь пышного жабо ее блузы.

— Прекрати! Прекрати сейчас же! — завопила она истерично.

— Как только ты все расскажешь. Говори, Стелла! — мой голос понизился до глухого рычания.

Прерывисто вздохнув, она бросила затравленный взгляд на Дойнарта, потом снова посмотрела на меня, с яростью, бессильной ненавистью, и сказала, цедя слова:

— Я ее ненавидела! С самого первого дня, как эта холеная выскочка появилась в Борге, моя жизнь была испорчена. Иштван на меня заглядывался, и я чувствовала, что он уже почти ревнует меня к другу. Я потому и ответила на ухаживания Готгарда — чтобы быть ближе к любимому. Я собиралась расстаться с женихом, мечтала выйти замуж за милого моему сердцу Иштвана, но появление твоей матери все перечеркнуло!

Она продолжала говорить, уже не способная остановиться, а я стояла и понимала, что до сегодняшнего дня даже не представляла, сколько в ней тьмы, злости, зависти. Свет, струящийся с моих ладоней, померк, погасло пламя, но Стелла не обратила на это внимания. Она, казалось, вообще больше ничего не замечала, забыла о Снежном, и на меня смотрела так, будто я вдруг стала прозрачной.

— Шли годы, но я не смогла смириться, не смогла забыть. Жизнь с Готгардом не приносила радости, и даже дети… Я была несчастна. В то время как Оллина… — Мачеха скривилась, отчего морщин на ее лице заметно прибавилось, оно стало похожим на подгнившую сморщившуюся сливу. — Она всегда улыбалась. А уж когда смотрела на Иштвана, ее глаза и вовсе начинали сиять. Как и его… — Она горько усмехнулась. — Мне пришлось действовать. Приняв решение, я обратилась к Маргарете.