Кечра. К’чайн Че’малле, первенцы Драконов.

На вкус Красной Маски, в этом знании нет ничего приятного или вдохновляющего. Когда он был юным воином, мир казался еще одним узелком веревки народа овлов, узелком, им самим завязанным на древней, долгой истории рода; он не понимал тогда, что в мире много других веревок, много переплетшихся нитей; он прежде не осознавал, сколь обширна сеть сущего, как спуталась она с момента Ночи Жизни, когда все живущее начало существовать, родившись от измены и обмана, осужденное на вечность борьбы.

Красная Маска научился видеть борьбу – в испуганном взоре родара, в робости мирида, в неверующем взоре юного воина, который умирает на песке и камнях, в понимающем взгляде женщины, которая передает жизнь свою ребенку, выталкивая его между ног. Он видел, как старики – люди и звери – сворачиваются в клубок, чтобы умереть; он видел, как другие сражаются до последней капли сил. Но в сердце своем он не находил оправдания для вечной борьбы.

Даже боги и духи его народа сражались – дрались оружием вер, непримиримости, топили противников в сладких, но гибельных водах ненависти. Они не менее злы и бестолковы, чем смертные.

Летерийцы желали, и желание преобразовывалось в законное право обладания. Лишь глупец может верить, что такая мораль обойдется без кровопусканий. Намерение рождает действие.

Но те же доводы клыками и когтями выцарапывают законное право сопротивления. Такая битва не закончится, пока одна из сторон не погибнет полностью. Что более вероятно, на гибель обречены обе стороны. Прозрение всеобщего конца – вот что рождается от слишком многого знания.

И все же он будет сражаться.

Равнины, по которым крались он и его юные воины, некогда принадлежали Овл’дану.

Пока летерийцы не распространили понятие «законного права» на захват земель с выдворением их исконных обитателей. Пирамидки, курганы и тотемные камни уничтожены, валуны межей свалены в груды; исчезли даже круги, в которые ставили вигвамы. Трава росла очень пышно, там и тут встречались расчищенные квадраты, готовые для посева, а рядом лежали шесты для оград. Но Красная Маска знал: земли здесь тощие, они быстро истощатся. Кроме тех, что в долинах рек. За одно – два поколения летерийцы выветрят плодородный слой почвы. Он видел такое на далеком востоке, в Колансе – целая цивилизация балансирует на краю голода, пустыня наступает, словно чума.

Мутная луна высоко встала в забрызганном звездами небе, когда они подкрались к большому стаду родаров. Бегать за миридами было бессмысленно – эти животные неторопливы, лишь когда вы стоите на безопасном для них расстоянии. Когда воины подошли совсем близко, Маска смог оценить всю величину стада.

Двадцать тысяч родаров, может, даже больше.

Большой, освещенный кострами лагерь пастухов увенчивал вершину холма. Два постоянных строения из бревен, с дерновыми крышами; из них видна вся долина со стадами. По сведениям Маски, лагерь принадлежал десятнику фактора и являлся основой для создания настоящего села.

Он прилег к земле среди травы, на краю прошедшей через всю долину дренажной канавы. Трое воинов слева. Маска проследил за летерийцами на протяжении еще двадцати ударов сердца; потом взмахом руки велел Месарчу и остальным прыгать в канаву.

– Безумие, – зашептал воин по имени Зевен. – В лагере сотня летерийцев – а как насчет пастухов и собак? Если ветер переменится…

– Тихо, – сказал Маска. – - Собак и пастухов предоставь мне. Что до лагеря… ну, скоро они окажутся очень заняты. Идите к лошадям, садитесь в седла. Будьте готовы отогнать стадо в нужную сторону.

Едва видимое в тусклом лунном свете лицо Месарча было искажено, глаза дико блуждали – ему плохо пришлось в ночь смерти, но сейчас он более или менее приходил в порядок. А вот Зевен и Крейсос, подозревал Маска, протащили в гробы бледен – траву и жевали, пока не пришли в бесчувствие, избавившись от самой возможности паники и судорог. Может, это и к лучшему. Но у Месарха травки не нашлось. А для жителя открытых равнин заключение в гробу кажется хуже самой смерти, хуже всего, что он может вообразить.

Но в этом переходе во взрослый возраст сокрыт большой смысл: возрождение начинается со взгляда на самого себя, на своих демонов – они показываются на глаза целой вереницей, злобные и несогласные уходить. Шрамы от «обряда перехода» позволят воину познать истину воображения: это оружие, которое разум то и дело поворачивает, оно опасно как для врага, так и для владельца. Мудрость приходит вместе с мастерством владения таким оружием. Мы проводим битвы в воображении – и битвы внутренние, и битвы внешние. Это истина командира, а воин должен научиться командовать. Собой и другими. Возможно, солдаты Летера и прочих земель испытывают нечто подобное, когда продвигаются по службе. Но Маска не был уверен в этом.

Он оглянулся: подчиненные исчезли в темноте. Наверное, они уже около лошадей. Ждут, тяжело и быстро втягивая воздух в ноющие легкие. Вздрагивают от каждого звука, потными руками сжимают поводья и древки копий.

Красная Маска издал тихое ворчание – и лежавший на брюхе тягловый пес подполз поближе. Он положил руку на толстую, покрытую густой шерстью шею и тут же отнял. Они вдвоем двинулись к стаду, низко прижимаясь к земле.

Абасард медленно обходил спящее стадо, чтобы сохранять бдительность. Сзади брели две любимые собаки. Рожденный семнадцать лет назад Должник из Дрены и не воображал, что существует такой мир – великое небо, покрытое тьмой и россыпью звезд ночами, а днем – просторное и бескрайнее; сама земля растягивается здесь на необычайные расстояния, иногда он – черт подери! – видит кривизну мира, будто мир лежит в Бездне как остров. И так много жизни в траве, в небе. Весной цветы покрывают каждый холм, в распадках зреют ягоды. Всю жизнь – до того как их семью нанял десятник фактора – он провел с матерью, отцом, братьями и сестрами (а также бабкой и двумя тетками) в доме едва ли лучше хижины, созерцая за окном воняющую мочой улочку. В юности его дружками были крысы, синеглазые мыши, тараканы, мирсы, скорпионы и среброчерви.

Но здесь, в столь необычном мире, он обрел новую жизнь. Ветер, не смердящий гнильем и помоями. И простор, такой простор. Он своими глазами видел, как выздоравливают родные – хрупкая сестренка стал жилистой и крепкой, она вечно улыбается; бабушка совсем перестала кашлять; отец стал выше, потому что не горбится под низкими сводами подвалов и мастерских. Вот вчера Абасард впервые услышал, как тот смеется!

Юноша осмеливался думать, что, когда земля будет распахана и посажены растения, у них появится шанс отработать долги. Теперь всё казалось возможным.

Собаки пробежали мимо и скрылись в темноте. Такое случается. Они любят выслеживать кроликов или низколетящих риназан. Он расслышал шелест в травах выше по склону. Абасард покрепче ухватил посох и прибавил шаг – если собаки загнали кролика, завтра в похлебке будет больше мяса.

Поднявшись на взгорок, он встал, отыскивая в темноте собак. Нигде не видно. Абасард спустился и тихо свистнул, ожидая тут же услышать, как они возвращаются галопом. Но на зов ответила лишь тишина. Он смутился и присел на корточки.

Справа сотни родаров зашевелились – что-то пробудило и встревожило их.

Что-то не так. Волки? Кавалеристы Синей Розы, что были на содержании у фактора, давно уже выловили местных зверей. Даже койоты ушли, и медведи тоже.

Абасард крался на четвереньках; во рту вдруг пересохло, сердце тяжело стучало в груди.

Правая рука коснулась теплой, мягкой шерсти. Одна из собак – лежит неподвижно, не отвечает на толчок. Около шеи шкура мокрая. Он вел рукой, пока пальцы не утонули в рваной плоти там, где должно быть горло. Рваная рана. Волк. Или один из полосатых котов. Но он видел только их шкуры, и то привезенные с юга, из Болкандо.

Теперь он испугался не на шутку. Пополз дальше – и сразу наткнулся на вторую собаку. У овчарки была свернута шея. Он понял, что напавших было двое, и атака произошла одновременно, иначе одна из собак залаяла бы.