Миг спустя появился другой иноземец. Встал в начале трапа. Дыхание Странника прервалось, по телу пронесся озноб – словно прибыл сам Худ и бог затылком ощутил его холодное дыхание.

«Возьми меня Бездна! То, что таится в нем… Ореол, который никто другой не может увидеть и даже догадаться о нем. Милейший сын Готоса и той переросшей ведьмы, пятно крови Азата нависло над тобой облаком. Это больше чем проклятие, поразившее проигравшего воителя. В него вплетены нити, линии старинного, искусного и гибельного ритуала». И он узнает его привкус. Безымянные…

Двое солдат из Дворцовой Гвардии Трайбана Гнола подошли и встали по сторонам, ожидая Джага, который уже медленно сходил вниз.

Сердце тяжко стучало в груди Странника. Они доставили поборника, бросающего вызов Императору Тысячи Смертей…

Джаг ступил на берег.

Над зданиями у гавани внезапно взвились птицы – сотни, затем тысячи – вознеся хор пронзительных воплей; почва под ногами Странника зашевелилась с тяжким, стонущим звуком. Что-то большое обвалилось за каналом Квилласа, послышались далекие крики. Странник вышел из тени склада и увидел возносящееся в небо облако пыли. Вокруг него кружились испуганные голуби, грачи, чайки и скворцы. Завопили коты.

Подземные точки прекратились. Нависла тяжкая тишина.

Клыкастый рот Икария приоткрылся в слабейшей из улыбок, как будто он радовался приветствию земли; с такого отдаления Странник не смог разобрать, была ли улыбка ребяческой (как ему казалось), иронической или же горькой. Он подавил побуждение пройти ближе, чтобы найти ответ на этот вопрос; он напомнил себе, что внимание Икария ему не нужно. Не сегодня, ни впоследствии.

«Томад Сенгар, то, что вскоре предстоит твоему сыну…

Неудивительно, что грядущее казалось темным, погруженным в мальстрим хаоса. Они привезли Икария… в средоточие моей силы…»

Было ясно, что среди летерийской делегации и толпы зевак никто не увидел особой связи между первым шагом Икария по твердой земле и пронесшимся по Летерасу малым землетрясением. А ведь содрогания почвы почти несвойственны этому региону!

Ужас продолжал царить среди птиц, зверье завывало и ревело на все манеры – а вот жители города, насколько мог видеть Странник, уже успокаивались. Смертные глупцы так спешат забыть о тревоге.

Вода в реке постепенно обретала прежний вид, чайки садились на волны; все большее число кораблей направлялось к гавани. Но где-то в глубине города обрушилось здание – наверное, дом почтенного возраста с подточенными водой фундаментами, прогнившими сваями, выкрошившимся строительным раствором.

Там могут быть человеческие жертвы – первые, но явно не последние жертвы Икария.

А он улыбается.

Выбранившись, Таралек Виид поглядел на Яни Товис. – Неспокойные земли. Бёрн тут плохо спится.

Атрипреда пожала плечами, пряча тревогу. – На севере отсюда, вдоль Косых гор, земля трясется часто. То же самое можно сказать о северной стороне гор на далеком юге, у Моря Драконов.

В темноте капюшона она различила блеск зубов. – Но не в Летерасе, верно?

– Никогда о подобном не слышала. Но это ни о чем не говорит. Этот город не мой дом. Я рождена не здесь. И росла не здесь.

таралек подошел ближе, отворотив лицо от Икария (тот слушал дворцовых стражей, дававших ему указания о надлежащем поведении). – Глупая, – зашипел он. – Плоть Бёрн отпрянула, Полутьма. Отпрянула – от него.

Женщина фыркнула.

Гралиец склонил голову набок. Она ощутила его негодование. – И что теперь? – спросил он.

– Теперь? Ничего особенного. Существуют надежные резиденции для тебя и твоего чемпиона. Когда Император назначит день сражения? Это решать ему. Иногда он нетерпелив и схватка происходит тут же. В другой раз он может ждать неделями. Я скажу тебе, что именно будет начато прямо сейчас.

– Что же?

– Сооружение погребальной урны для Икария. На кладбище, где покоятся все чемпионы, с которыми встретился Рулад.

– Даже это место не выживет, – пробормотал Виид.

Гралиец оглянулся на Икария. Он ощущал боль в желудке. Не хотелось и думать о грядущих разрушениях. Один раз он уже видел… «Бёрн, даже в вечном сне ты чуешь саднящую рану, которая есть Икарий – но никто из этих людей не понимает, не готов. Их руки не запачканы землей, связь потеряна – но смотри, они зовут дикарем меня».

– Икарий, друг мой…

– Ты не ощущаешь, Таралек Виид? – В нелюдских глазах блеснуло предвкушение. – Место… я был здесь раньше. Не в городе. В те времена город еще не основали. Я уже стоял на этой земле…

– И она помнит, – прорычал Виид.

– Да, но не так, как ты подумал. Здесь меня ожидают истины. Истины. Никогда я не был к ним ближе, чем сегодня. Теперь понятно, почему я не отверг тебя.

«Отверг меня? Ты подумывал об этом? Неужели я стоял на самом краю?» – Скоро судьба поприветствует тебя, Икарий. Я уже говорил. Ты не можешь отвергать судьбу, как не можешь отвергать джагутскую кровь в венах.

Гримаса. – Джагуты… да, они были здесь после меня. Скорее за мной. Шли по следу. Давным-давно и теперь снова…

– Снова?

– Омтозе Феллак… Таралек Виид, у этого города ледяное сердце. Что за наглая подмена!

– Ты уверен? Я не понимаю…

– И я. Пока что. Но пойму. Ни одна тайна не выдержит моего присутствия. Всё изменится.

– Что же изменится?

Икарий улыбнулся, положив руку на рукоять меча, и промолчал.

– Ты предстанешь перед Императором?

– Этого от меня ожидают, Таралек Виид. – Взгляд его просветлел. – Разве я стану огорчать их?

«Духи родные, моя смерть все ближе. Именно этого мы и желали. Почему же я содрогаюсь? Кто украл мое мужество?»

– Как будто бы, – прошептал Икарий, – жизнь моя снова пробуждается…

Рука метнулась в темноту, поймав сидевшую наверху деревянной клети корабельной помпы крысу. Тощая тварь едва успела панически пискнуть – и шея ее сломалась. Послышался шлепок: это крыса полетела в сторону, ударилась о переборку и упала в просочившуюся из-за борта грязную воду.

– Ох, ненавижу, когда ты теряешь терпение, – устало сказала Семар Дев. – Карса Орлонг, ты призываешь болезнь.

– Жизнь есть призывание болезни, – прогудел из темноты воин – великан. Через миг добавив: – Я скормлю ее черепахам. – Он фыркнул. – Черепахи такие большие, что могут утащить под воду клятый корабль! Летерийцы живут в кошмаре безумного бога.

– Все хуже, чем ты воображаешь, – буркнула Семар Дев. – Слушай! Кричат сверху. Мы наконец причаливаем.

– Крысы обрадовались.

– Тебе не пора готовиться?

– Как это?

– Ну, не знаю. Поотбивать чешуйки кремня с меча, заточить его.

– Меч несокрушим.

– Как насчет доспеха? Почти все раковины сломаны – доспех не заслуживает такого названия, он не остановит клинок…

– Никакой клинок не коснется его. Я встречусь с одним мужем, не с двадцатью. И он маленький. Мой народ зовет вас детьми. Вы воистину дети: короткоживущие, неуклюжие, так и хочется череп пальцем проткнуть. Эдур такие же, только вытянуты в длину.

– Проткнуть? Ты сначала срубишь голову или прямо так?

Он грубо захохотал.

Семар Дев оперлась спиной о тюк, в котором было упаковано непонятно что – упаковано неуклюже, ей было не очень удобно, но искать другое место не хотелось. У Эдур и летерийцев весьма странные понятия о достойной добыче. Трюм содержит амфоры с человеческой кровью, смешанной со специями, и дюжину покрытых воском трупов Эдур – невольников с Сепика, не переживших путешествия; тела грудой навалились на запятнанный багровым трон вождя с какого-то далекого острова (его отрубленная голова, скорее всего, плавает в одном из горшков, о которые облокотился Карса).

– Наконец-то мы сойдем с проклятого судна. У меня вся кожа иссохла. Погляди на руки – видала я мумии, у которых видок был получше. Треклятая соль прилипла как вторая кожа, я линяю…