Грузный купец помолчал; затем он, казалось, принял решение, ибо взмахом руки приказал Баггу следовать за собой.

Они вошли в особняк, миновали длинную неосвещенную комнату, в которой сушились травы, затем коридор, спустились вниз, в мастерскую. В ней доминировал стол с набором ламп на суставчатых ножках – при желании их можно было придвигать ближе или дальше от работающего. На полированной деревянной столешнице лежала дюжина предметов из металла и обожженной глины. Назначение их было совершенно непонятным.

Раутос Хиванар молча встал у стола; Багг долго осматривал предметы, затем протянул руку и взял один. Тяжелый, без следов ржавчины или сколов, без швов, согнутый под прямым углом.

– Твои инженеры, – заметил Хиванар, – не смогли понять предназначение этих механизмов.

Багг поднял брови, услышав, что хозяин называет объекты «механизмами». Повертел предмет в руках.

– Я пробовал собрать, – сказал купец, – но не преуспел. На них нет явных пунктов крепления, но каким-то образом они держались вместе. Вероятно, самая главная часть еще погребена в реке, но мы ничего не находим уже три дня, кроме целых телег черепков и камней. Они происходят из слоя глубже того, в котором нашли артефакты, и это заставляет меня думать, что они древнее их на сотни, даже тысячи лет.

– Да, – пробормотал Багг. – Эрес’алы, супруги, готовили камни здесь, на берегу большого болота. Он разрубал желваки, она производила тонкую доработку. Они жили здесь уже три года. Вскоре женщина умерла родами, а муж блуждал с голодающим ребенком на руках. Ребенок тоже умер. Отец не встретил сородичей – они рассеялись после великого лесного пожара, когда огонь ярился на равнинах. Воздух был полон пепла. Отец блуждал, пока не умер, и так прервался его род. – Он смотрел на артефакт, не видя его, и предмет становился все тяжелее, угрожая вырваться из рук или опустить человека на колени. – Но Икарий сказал бы, что концов не бывает, что обрезание нити – всего лишь иллюзия. Да, в этих словах слышался бы голос его отца…

Рука опустилась на плечо, развернула его. Багг вздрогнул и встретил острый взор Хиванара. Нахмурился. – Господин?

– Ты… вы склонны сплетать истории. Или вы мудрец, наделенный даром сверхъестественного видения. Что же именно я услышал, старик? Скажите, кто такой Икарий? Как звали Эрес’ала? Того, что умер?

– Простите, господин. – Он поднес объект к лицу. – Этот артефакт – вы найдете в отеле его копию, только в большем масштабе. Думаю, именно на это и намекал ваш слуга – именно это он понял, впервые увидев его без ограждающих стен.

– Вы уверены?

– Да. – Багг обвел рукой россыпь на столе. – Центральная часть отсутствует, как вы и подозревали, господин. Увы, вы ее не найдете. Она нематериальна. Основа, собирающая все воедино, сделана из энергии. И, – добавил он отсутствующим тоном, – она еще не прибыла.

Положив артефакт на стол, он вышел из комнаты, миновал коридор и сушильню, вновь оказавшись на террасе. Не заметил, что двое рабочих удивленно пялятся на него, потому что Раутос Хиванар выбежал следом, широко раскинув руки ладонями кверху – как будто в молитве; здоровяк не произнес ни слова, хотя губы шевелились, как у внезапно онемевшего. Багг лишь мельком глянул на него: он продолжал идти, оказавшись в проходе между стеной особняка и внешней стеной имения.

Затем он прошел через ворота и снова оказался на улице, едва замечая прохожих.

Полуденное солнце заслонили облака.

«Она еще не прибыла…

Да нет, уже почти рядом».

– Смотри куда прешь, старик!

– Оставь его – видишь, он рыдает? Старики имеют право печалиться. Оставь его.

– Слепой, наверное. Кривоногий дурак…

Здесь, задолго до основания города, стоял храм, в который вошел Икарий – чувствующий себя потерянным, как всякий сын, оторванный от рода. Но Старший Бог внутри храма ничего не мог ему дать. Ничего, кроме того, что сам готовился совершить.

«Мог ли ты вообразить, К’рул, как воспримет содеянное тобой Икарий? Ты думал – он примет это, как простой ребенок, нуждающийся в опеке взрослых? Где ты теперь, К’рул? Ты ощутил его возвращение? Ты знаешь, чего он ищет?»

– Кривоногий или нет, а поучить его вежливости следует.

Кто-то схватился за домотканый плащ Багга и дернул, а потом толкнул к стенке. Он открыл глаза, увидел испитое лицо под ободом шлема. Справа стоял, ухмыляясь, другой стражник.

– Знаешь, кто мы такие? – заревел первый, оскалив нечистые зубы.

– Да. Негодяи Кароса Инвиктада. Его личная полиция, те, что вышибают двери в полночь. Те, что отнимают матерей у детей, отцов у сыновей. Те, что уверовали, будто из необузданной силы проистекает правомочность. Вы грабите дома арестованных, не говоря уже об насилии над дочерьми…

Багга снова ударили о стену (затылок заболел, соприкоснувшись с выветренным кирпичом).

– За это, ублюдок, – пробурчал стражник, – тебя утопят.

Багг поморгал, избавляясь от пота на веках. Рассмеялся (он не сразу разобрал бурчание громилы): – Утопят? Да это бесценный перл. Ну-ка, уберите руки или я потеряю терпение.

Однако громила схватился за плащ еще сильнее, а второй крикнул: – Ты был прав, Канорсос. Его нужно избить.

– Самый страшный страх хулигана, – сказал Багг, – оказаться перед кем-то, кто еще больше и злее.

– Это ты, что ли?

Оба загоготали.

Багг закрутил головой, осматриваясь. Люди спешили пройти мимо – неразумно становиться свидетелями такого рода происшествий, особенно когда в них участвуют головорезы Патриотов. – Да будет так, – тихо произнес он. – Милостивые государи, позвольте мне представить вам кое-кого побольше и посильнее вас… точнее говоря, кое-что.

Миг спустя Багг остался один. Он поправил плащ, еще раз огляделся и поспешил по срочным заданиям хозяина.

Было неизбежным, понимал он, что кто-то стал свидетелем внезапной пропажи двух вооруженных людей. Но никто не вопил вслед. Он был доволен, ибо сейчас не испытывал никакого желания обсуждать свои действия.

«Я потерял выдержку? Возможно… но я же был отвлечен. Даже взволнован. Такое случилось…»

Пернатая Ведьма не теряла времени зря. Прочь с проклятых кораблей, заполоненных презренной толпой – все глаза на нее, на лицах выражения подозрительности или презрения; прочь от вечной вони страдания, исходящей от сотен пленников. Падшие Эдур из Сепика, полукровки, что в глазах соплеменников хуже летерийских рабов. Десятки иноземцев, наделенных полезными умениями – полезными хотя бы на время: рыбаки из Немила, четверо меднокожих воителей Шел-Морзинна с потопленной караки, жители Эрлитана, островов Каранг, Пур Атрия и других мест Семиградья, моряки Квона, называющие себя гражданами Малазанской империи, обитатели Ламатафа и Птенцов…

Среди них есть воины, которых сочли достаточно умелыми, чтобы бросить вызов. Топорник из разрушенного Мекроса, на который однажды наткнулся флот; монах – кабалий; молчаливая женщина в фарфоровой маске, украшенной проведенными по лбу одиннадцатью непонятными знаками (ее нашли на пороге смерти в потрепанной бурей лодчонке к югу от города Птенцов).

Были и другие – в оковах, в трюмах кораблей остальных флотов. Но откуда они родом и кем были – это совершенно неважно. Единственная подробность, которая восхищает Пернатую Ведьму – неопрятное скопище богов, богинь, духов и властителей, которым они поклоняются. Молитвы на дюжине языков, голоса, взывающие к великой пустоте – все эти бестолковые дураки, все их никем не услышанные призывы к «спасению».

В нашем громадном и хаотическом мире нет конца заблуждениям тех, кто верит в собственную избранность. Они будто бы особенные, выделяются из рода своего, они греются в лучах божьего взора… Но истина в том, что любой бессмертный лик, при всем разнообразии черт, является гранью одного лика, и этот лик давно отвернулся от мира и ведет вечную борьбу с самим собой. С небес исходит лишь равнодушие – оно сыпется пеплом, раздражая горло и заставляя слезиться глаза. Это бедствие, а не помощь.