– Оно должно окончиться, – заявил Эдур.

– Бездна не всегда искажена бешеными ураганами. Иногда она похожа на это место – плоское, бесцветное… прилив поднимается так тихо, что его не замечаешь – но он поднимается, поглощая перекошенное, умирающее королевство.

– Мир Теней умирает?

Колдун облизал губы – единственное проявление нервозности, которое Тралл заметил у этого высокого, тощего человека. – Я так думаю. Когда каждая граница – открытая рана, такое не удивляет. Ладно, тише. Я должен сосредоточиться.

Тралл смотрел на Быстрого Бена. Тот смежил веки.

Миг спустя его тело стало плохо различимым, зернистым… потом начало то пропадать, то возвращаться к вещественности.

Тисте Эдур ухмыльнулся Онреку: – Ну, старый друг, кажется, нам снова пора в неведомое.

– Я ни о чем не жалею, Тралл Сенгар.

– В отличие от меня. Я не жалею лишь о том моменте, когда ты освободил меня, утопавшего в Зародыше. Кстати, он мало чем отличается от здешнего мира. Потопы. Неужели они более распространены, чем мы думали?

Т’лан Имасс пожал плечами, отчего раздался сухой стук. – Кажется, я кое-что знаю, Тралл Сенгар. Когда на воителя снисходит покой…

Глаза Эдур сузились. Он уставился на потрепанного мертвеца: – Как ты можешь отбрасывать все иное? Прилив наслаждения на пике битвы? Поток эмоций, каждая из которых грозит победить, утопить тебя? Жгучую радость, что ты еще жив? Онрек, я думал, что твой род ничего не чувствует.

– Когда просыпается память, – отвечал Онрек, – возвращаются и другие… силы души. – Он поднял сухую руку. – Покой со всех сторон. Он сердит меня.

– Лучше дикий шторм?

– Думаю, да. Враг, с которым можно драться. Тралл Сенгар, если бы я решил стать илом в здешней воде… думаю, не смог бы вернуться. Меня захватило бы забвение, обещая конец борьбы. Не скажу, что я хотел бы этого, друг – ведь тогда придется потерять тебя. И отдать память. Но что делать воину, когда заключен мир?

– Заняться рыбалкой, – пробормотал Быстрый Бен, все еще стоявший с закрытыми глазами, все еще мерцавший. – Хватит слов, вы двое! Мне и так нелегко.

Он снова вернул форму и тут же пропал.

С того самого дня, когда Темный Трон похитил его – в миг, когда Калам испытывал острую нужду! – Быстрый Бен таил в душе кипящий гнев. Выплатить долг в одном месте значило предать друга в другом. Неприемлемо.

Дьявольски.

«Если Темный Трон думает, что заслужил мою преданность, потому что впихнул Калама в Мертвый Дом, то он так безумен, как мы все предполагаем. О, я уверен: Азат и обитающие в нем жуткие хранители охотно приняли Калама. Наверное, украсили его головой полку над камином… ладно, ладно, в такое не поверю. Но Азат любит коллекционировать. Именно этим он и занят – и сейчас заполучил моего старинного друга! Как, во имя Худа, мне его вытаскивать?

Проклятие тебе, Темный Трон!»

Но такой гнев делает его неуравновешенным, мешает концентрации. Да и гниющая на щиколотках кожа не помогает делу. Им нужен выход. Котиллион мало что объяснил. Нет, он ждет, что они сами выберутся. «Значит ли это, что тут есть лишь одно направление? Неужели мы просто не можем тут заблудиться?»

Слегка осмелев – мгновенный триумф над неверием – Быстрый Бен сосредоточился и послал чувства в окружающий эфир. Прочная, клейкая, податливая стена, прогибающаяся словно губка под воображаемым руками. Ткань этого владения, пористая кожа разрушенного мира. Он приложил больше силы, отыскивая… уязвимые, мягкие места…

«Знаю, вы существуете. И вы тоже знаете обо мне. Забавно, но я ощущаю вас как нечто… женственное. Ну, это в первый раз. Клей под руками не холодный. Дыханье Худа, мне не нравятся ассоциации, рождаемые моими попытками просунуть…»

Кроме ощущений, у него нет ничего. Нечего видеть; никаких запахов в прохладном воздухе; ни звука, кроме слабого биения крови в теле… в следующий миг он попытался отделить душу, пустить в свободное странствие…

«Пока все неплохо…»

Устрашающе громкий треск, затем непонятное, необоримое расширение, чуть не разорвавшее на части душу – его потащило вперед и через, он споткнулся и провалился в жгучую жару, густые тучи сомкнулись со всех сторон, под ногами оказался влажный грунт. Бен шел на ощупь, легкие заполнились пряным ароматом, от которого закружилась голова. «Боги, что тут за нездоровое место? Я не могу вдохнуть…»

Ветер взметнулся, толкнув его вперед – внезапно похолодало, камни закачались под ногами, он отчаянно втянул благословенно свежий воздух.

Упал на колени, уперся руками. Внизу каменистая почва, мхи, лишайники. По сторонам лес в миниатюре – он видел дубы, сосны, ольхи – старые, скрюченные, но всё же не выше пояса. Бурые птицы порхали среди крошечных зеленых листьев. Налетел гнус, желая насосаться крови – но он был духом, привидением. Пока что. «Вот именно сюда нам и нужно».

Маг не спеша поднял голову, затем встал. Он в широкой долине; карликовый лес взбирается на склоны и кажется странно упорядоченным, почти как парковые аллеи. Масса птиц. Откуда-то неподалеку доносится звон текущей воды. Над головой стрекозы с размахом крыльев, способным посрамить ворону; они с неумолимой точностью носятся, хватая мошек. Выше этого охотничьего ража лазурное небо, у окоема становящееся почти пурпурным. Совсем высоко бегут – замерзшей пеной некоего небесного берега – клочья продолговатых облаков.

«Первобытная красота… край тундры. Боги, ненавижу тундру. Но быть по сему, как говорят короли и королевы, когда последняя капля исчезает в дыре сортира. Ничего не поделаешь. Нам сюда».

Тралл Сенгар вздрогнул от внезапного кашля. Быстрый Бен появился снова, полусогнутый, со слезами на глазах и каким-то дымом над всем телом. Он поперхнулся, сплюнул и медленно выпрямился. Ухмыляясь.

Хозяин «Таверны Харридикта» чувствовал себя под осадой. Страдания его продолжались долгие месяцы – нет, уже годы. Его заведение, некогда усердно служившее тюремной охране острова, после мятежа узников подверглось нашествию всех остальных жителей городка. Ныне правит хаос, и честные люди стареют на глазах. Но деньги текут рекой…

Он притулился подле капитана Шерк Элалле и Скоргена Кабана (он же Красавчик) за их излюбленным столиком в углу, когда матросня растащила всех девок – служанок, в глазах которых вялая паника давно сменилась тупым утомлением, и наступило временное затишье после ежедневной бури.

Да и в капитане угадывался внутренний покой – «хотя она пиратка, у меня глаз наметан, клянусь косой струей Странника!» Яркая элегантность и изящество манер сказали трактирщику, что она крала из сундуков высокорожденных людей не только монету, но также и культуру. Да, воистину умная, ловкая женщина.

Он думал, что влюбился, хотя любовь эта безнадежна. Тяготы профессии и слишком частая дегустация местного эля превратили его – а он судил себя строго, но справедливо -в развалину, чьи телесные пороки вполне соответствуют духовной расхлябанности. А ведь когда-то он считал себя примером человека деловой хватки! Выпирающее брюхо, круглое как печной горшок (и почти такое же сальное). Нос луковицей – вроде как был у Кабана – со вздутыми венами, черными угрями и пучками волос, сливающихся с длинными усами (увы, их фасон давно вышел из моды). Водянистые близко сидящие глазки с такими желтыми склерами, что он уже уверился: это у него с рождения. Во рту всего четыре зуба – один сверху, три снизу. Ему повезло больше, чем жене: та потеряла последние два зуба, упав на стену во время чистки фляг – медная пробка выбила кривые зубы, и если бы она не подавилась ими, то до сих пор была бы рядом. Благослови ее… Когда бывала трезвой – вкалывала как лошадь и почти так же кусалась… оба таланта здорово помогали работе с клиентами.

И все же его жизнь стала одинокой – до явления знойной, великолепной пиратки. Она куда приятнее на взгляд, нежели иноземцы, шатающиеся во дворец Тряса Брюллига и обратно, словно он стал их родовым имением, проводящие все ночи за игорным столом – самым большим столом в клятой таверне, черт побери! Один кувшин на ночь, и его хватает, сколько бы человек не собралось за странной, чужеземной, практически бесконечной игрой.