Нет, он сам точно не забудет.

А тело может. Оно знает голод, жажду битвы – хочет идти среди трупов, созерцая раздробленную плоть, торчащие кости, обоняя вонь пролитой крови. Ах, как копится во рту слюна!

Что же, у каждого свои секреты.

И немногие секреты следует делить с другими. Если вы не желаете их терять.

Он ехал вне основного войска, притворяясь, что ведет разведку – ведь когда-то давно он был солдатом – разведчиком. Армия овлов Красной Маски, четырнадцать тысяч воинов и вдвое больше вспомогательного персонала – кузнецы, целители, коновалы, а также старики, старухи, калеки, малые дети. Разумеется, около двадцати тысяч родаров. Повозки, носилки, почти три тысячи овчарок и больших волкодавов, которых овлы называют тягловыми собаками. Если что-то могло породить в Туке ледяной ужас, то именно эти бестии. Их слишком много, они вечно недокормлены, собираются в стаи, отбегают на лиги и рвут всех зверей, встреченных по пути.

И не забудем К’чайн Че’малле. Живых, дышащих. Тоол – или то была Леди Зависть? – рассказывали, что они вымерли тысячи лет назад. Нет, десятки, сотни тысяч лет назад. Их цивилизация стала прахом. «И раны в небесах, что никогда не исцеляются; не забудь эту подробность, Тук».

Здоровенные твари охраняли Красную Маску, едущего во главе колонн. Ему нападение ассасинов не грозит, это точно. Самец – Сег’Черок – был Охотником К’эл, рожденным ради убийств, элитным стражем Матрон. Так где же Матрона? Где его Королева?

Может, это юная самка, спутница Охотника. Ганф Мач. Тук спрашивал Маску, откуда он узнал их имена – но Вождь Войны отказался отвечать. «Неразговорчивый ублюдок. Лидер должен владеть тайнами, может быть, они ему нужнее, чем всем прочим. Но ЕГО тайны сводят меня с ума. К’чайн Че’малле, ради Худа!»

Юный воин – изгой путешествовал по восточным пустошам. Так говорила легенда – хотя она была именно легендой в точном смысле слова, истиной ниоткуда, ведь о десятилетиях приключений Красной Маски ничего достоверно не известно. Но каким-то образом этот человек заслужил алую чешуйчатую личину. И обнаружил К’чайн Че’малле из плоти и крови, не порубивших его на куски. Каким-то образом передавших ему свои имена. И предложивших союз. «Да, вот эту часть сказки я особенно не люблю!

Да нет, мне вся сказка не по нраву.

Восточные пустоши. Типичное название для мест, которые придумавшим это название показались негостеприимными или не поддающимися завоеванию. Мы не можем их присвоить – значит, они бесполезные, пустопорожние. Пустоши. Ха, зря говорят, что люди лишены воображения!»

Выжженная земля, населенная призраками или демонами; там каждый листик травы в подлом страхе прижался к соседу. Там свет солнца темнее, а тепло холоднее. Тени какие-то размытые. Вода соленая и, вполне возможно, ядовитая. Двухголовые дети – обычное дело. Каждому племени нужно такое место. Чтобы героические вожди направлялись в рискованные квесты, полные загадочных целей (дальше можно легко вставить моральные поучения). Увы, вот эта сказка далека от завершения. Герой должен вернуться, чтобы освободить свой народ. Или уничтожить его.

У Тука есть собственные воспоминания о поле брани – он был последним оставшимся в живых и потому лишился всяких иллюзий величия. Игрок он или свидетель – единственный глаз неизбежно смотрит косо. «Разве удивительно, что я увлекся поэзией?

Серые Мечи были порублены в куски. Зарезаны. О да, они сдавали жизни ценой большой крови, они заплатили Дань Псам, как говорят гадробийцы. Но что дала их смерть? Ничего. Напрасная трата. И вот я скачу в компании предателей.

Красная Маска намерен искупить вину? Он обещает поражение летерийцев – но они не были нам врагами до поры, когда мы подписали контракт. Так что искупать? Истребление Серых Мечей? Ох, мне нужно поднатужиться и перекрутиться, чтобы совместить разрозненные части. Как мне то удается? Пока что – плохо. Ни шепотка о «справедливости». Мы направляемся на войну, но на плече моем не видать каркающего ворона.

Ох, Тоол, я мог бы сейчас пользоваться благами твоей дружбы. Несколько кратких строк о тщете. Может, развеселюсь.

Двадцать миридов было забито, освежевано и выпотрошено. Их не подвесили вниз головами, чтобы убрать кровь. Внутренние полости набили местными клубням, перед тем высушенными на горячих камнях. Потом туши завернули в шкуры и погрузили в фургон, движущийся в стороне от основных колонн. Приготовления Красной Маски к грядущей битве. Не более экстравагантные, чем все прочие. Человек провел годы, обдумывая неминуемую войну. Меня это бьет по нервам.

Эй, Тоол, ты думал – после всего пережитого нервов у меня совсем не осталось? Но я не Вискиджек. Не Калам. Нет, со мной чем дальше, тем хуже.

Поход на войну. Снова. Кажется, сам мир желает видеть меня солдатом.

Ну, пусть мир оттрахает сам себя».

– Одержимый, – сказал хриплым шепотом старик, почесывая длинный красный рубец на шее. – Ему не нужно быть с нами. Он погрузился во тьму. Он мечтает бегать с волками.

Красная Маска пожал плечами, снова удивившись, чего же надо от него этому старцу. Старик не боится К’чайн Че’малле, он отважно вклинил дряхлую кобылу между Маской и Сег’Чероком.

– Тебе лучше его убить.

– Я не просил советов, старец. Он заслужил уважение. Нужно оправдать наш народ в его глазах.

– Бесполезно, – бросил старик. – Убей его, и нам не придется оправдываться. Убей его – и мы свободны.

– От прошлого не убежишь.

– Неужели? Такое убеждение звучит горько, особенно для таких как ты. Красная Маска, измени убеждения.

Маска не спеша повернулся к овлу. – Ты ничего не знаешь обо мне, старец.

Улыбка старика была кривой. – Увы, знаю. Ты должен был узнать меня, Красная Маска. Должен был.

– Ты из Ренфайяра, моего племени. Ты одной крови с Месарчем.

– Да. Но не только. Я стар. Понял? Я старейший, я последний из оставшихся… я был там, видел. Я помню всё. – Улыбка стала шире, показав гнилые зубы и язык, кончик коего был почти красным. – Я знаю твою тайну, Красная Маска. Я знаю, что она значила для тебя. Знаю, почему. – Черные воспаленные глаза блеснули. – Лучше опасайся меня, Красная Маска. Лучше прислушивайся к моим словам и советам. Я поеду рядом. Да? С этого дня и до момента битвы. Я буду говорить от имени овлов, ибо мой голос – голос их душ. Знай вот что, Красная Маска: я не одобрю предательства. Ни с твоей стороны, ни со стороны чужака и его кровожадных волков.

Маска еще миг смотрел на старца, затем перевел взгляд вдаль.

Рядом раздался тихий смех: – Ты не решаешься отвечать. Ты ни на что не решаешься. Я кинжал, упершийся в твое сердце. Не бойся меня – нет нужды, если ты не задумал худого. Я желаю тебе в этой войне великой славы. Я всегда мечтал покончить с летерийцами. Может быть, такая слава выпадет тебе. Вместе со мной, рука об руку – давай сражаться за это?

Повисло долгое молчание.

– Говори, Красная Маска, – прогудел старец. – Иначе я заподозрю отказ.

– Прикончить летерийцев, да, – наконец скрипящим голосом произнес Маска. – Победа для овлов.

– Хорошо, – буркнул старец. – Хорошо.

Волшебный мир вдруг кончился, прервался с резким звуком, как захлопывается крышка сундука (такой звук всегда пугал ее, заставлял застыть на месте). Там, в городе, месте вони и шума, тиранствовал домоправитель, любивший ловить рабьих детей, которые, по его словам, досаждали ему. «Ночь в тесных объятиях бронзового ящика научит вас паре полезных вещей, не так ли?»

Стейанди провела такую ночь в удушливой тьме – за месяц или два до того, как рабы присоединились к колонистам равнины. Громкий щелчок крышки показался ей вестью о конце мира. Ее вопли заполняли спертый воздух ящика, пока что-то не лопнуло в горле и крики не стали слабым шипением.