А потом, летом, он просто исчез.

Раз — и нету. С концами. Ищи-свищи.

Оставив после себя миллион вопросов и ни одного ответа.

Полиция не могла ничего выяснить.

«Блэнфордская газета» напечатала объявление, в котором поместила фотографию его папы с большим вопросительным знаком.

А мама Барни начала вести себя очень странно, как будто кто-то нажал на кнопку быстрой перемотки, заставив ее жить на удвоенной скорости.

Да, и именно тогда Барни стали сниться сны. Иногда ему, как сегодня утром, просто снилось, как они с папой сидят в пиццерии. Но часто это были кошмары. Он видел, как папа кричит от боли, прижимая руку к глазам, и по его пальцам стекает кровь.

Вскоре после этого Барни перевелся в среднюю школу Блэнфорда, и с первой же недели мисс Хлыстер начала к нему придираться, сваливая на него вину за чужое хихиканье на собраниях и надписи на стенах, хоть они и были сделаны чужим почерком.

— Так что случилось с твоим папочкой? — повторила вопрос мисс Хлыстер.

— Никто не знает.

Она хмыкнула.

— Кто-то всегда знает. Ты просто не там ищешь. Впрочем, тебя нельзя назвать особо сообразительным, правда? Я видела твои оценки.

Директриса встала, подошла к тумбочке и вытащила какие-то бумаги.

— Да, у тебя самая плохая успеваемость среди учеников твоего возраста. Боюсь, что ты самый глупый одиннадцатилетний мальчик в школе.

— Двенадцатилетний, — поправил Барни. — Сегодня мой день рождения.

Мисс Хлыстер пожала плечами: возраст Барни и его день рождения явно ее не интересовали.

— Как ты считаешь, почему у тебя такие плохие оценки?

Барни снова не знал, что ответить. Еще пару месяцев назад он получал только четверки и пятерки. Теперь же он радовался даже тройкам, хотя занимался гораздо усерднее, чем раньше.

— Может быть, это потому, что вы ставите оценки за все мои домашние задания, — осмелился предположить Барни. — Когда оценки мне ставили мои учителя, я учился хорошо.

Мисс Хлыстер вспылила:

— У меня высокие стандарты. Только и всего.

— Мне просто кажется, что…

Мисс Хлыстер захлопнула дверцу тумбочки и резко повернулась.

— Молчать. Это мой кабинет. Говорю и командую здесь я. — Наклонившись, она прошипела ему на ухо: — Ты меня понял?

Барни кивнул, уставившись на настенный календарь. На листке с февралем красовался кот. Белый пушистый персидский кот, который нежился на солнышке. Мисс Хлыстер, проследив за взглядом Барни, довольно улыбнулась. Он услышал сладкий шепот у самого уха:

— Вот славная жизнь, а? Быть котом, валяться на солнышке, ни о чем не беспокоиться…

Барни заворожили ее слова. Быть свободным! Никаких жутких свиданий с мисс Хлыстер в ее кабинете! Никаких кошмаров по ночам! Никакого Гэвина Игла!

Мисс Хлыстер взяла со стола письмо.

— Но ты не кот. Ты — это всего лишь ты. — И она опустила письмо в лежавший под ним конверт. — А это твоей маме.

У Барни от страха и обиды задрожали губы. Когда он в прошлый раз принес домой такое письмо, мама расплакалась. Расплакалась — это значит зарыдала. А зарыдала — это значит уселась на ступеньки, вцепившись в перила и раскачиваясь взад-вперед. Тогда он пообещал ей, что больше этого не повторится, хотя виноват он был только в том, что вскрикнул, сев на кнопку, которую ему подложил Гэвин Игл (и мисс Хлыстер прекрасно это знала).

— В этом письме, — сказала мисс Хлыстер, — я сообщаю, что это последнее предупреждение перед тем, как исключить тебя из школы. Малейшее нарушение — и тебя здесь больше не будет.

— Исключить?! Но я не сделал ничего плохого!

Мисс Хлыстер улыбнулась.

— Твоя мама, наверное, очень огорчится. Видишь ли, я и сама мать. Просто немногие про это знают. Так мне очень хорошо понятны трудности материнства.

Барни взял конверт, и у него задрожали пальцы при виде четкой изящной надписи: «Миссис Ив». Длинный росчерк буквы «у» был похож на кошачий хвостик. У Барни засосало под ложечкой от тошнотворного запаха рыбы, смешанного со страхом.

Мисс Хлыстер указала Барни на дверь.

— На твоем месте я бы передала письмо прямо ей в руки. Я позвоню ей, чтобы это проверить.

Барни бросил последний взгляд на календарь с котом.

Мисс Хлыстер махнула ему рукой на прощание.

— Мяу, — сказала она со злобной ухмылкой.

Барни повернулся к ней.

— Зачем вы это делаете?

Мисс Хлыстер как будто бы задумалась.

— Не знаю, — сказала она с недоброй ленивой ухмылкой. — Просто я тебя презираю. Конечно, презирать можно любого ребенка, но с тобой это получается особенно легко. Разве этого недостаточно? Ах, да, и не вздумай бежать жаловаться другим учителям или мамочке на то, как нечестно я с тобой поступаю. В последний раз толку от этого было мало, правда? Каждому известно, что я переделала все в этой школе, и теперь мы лучшие во всем Блэнфордшире. Ну, если не считать тебя, конечно… А теперь было бы замечательно, если бы ты покинул мой кабинет. Возвращайся к своей жалкой жизни.

Барни вышел из кабинета, и в тот же миг зазвенел звонок. В коридоры хлынули толпы школьников, радостно спешащих домой. Он увидел Гэвина Игла с дружками, которые посмеивались, глядя на него.

— Извини, Барни, — прошептал Гэвин. — Я и вправду думал, что начался пожар. — Он сделал вид, что нажимает на кнопку. — У-упс!

Гэвин повернулся и увидел Риссу. И объявил на весь коридор:

— Ой, нам пора, твоя девчонка пришла!

Барни залился краской, и Гэвин прижал ладони к щекам.

— Я был прав! — воскликнул мучитель, видя, как от Барни исходят горячие волны стыда. — Пожар и вправду был! У тебя на лице!

— Не переживай так сильно, — сказала Рисса, когда они выходили из автобуса на своей остановке. — У тебя хорошая мама. Она не будет на тебя кричать в твой день рождения.

— С нее станется, — возразил Барни. — Но мне просто не хочется ее разочаровывать. Она так из-за меня расстроится!

Рисса поразмышляла немного.

— Ну, если хочешь, я могу остаться с тобой и объяснить ей, что мисс Хлыстер — чокнутая, и тогда…

Барни посмотрел в лицо подруге. По глазам ее было видно, что она говорит искренне. Но ему не хотелось вмешивать ее во все это.

— Да нет. Все в порядке. Я сам разберусь.

Уже у самого дома Барни они с Риссой увидели кота, который лежал на тротуаре прямо перед его воротами. На вид это был самый обыкновенный кот, совсем не похожий на то странное серебристое существо с единственным глазом, которое Барни встречал почти каждое утро.

Нет. Это был обычный заурядный черный кот с двумя глазами, хотя один его глаз, а именно левый, был обведен белым.

— Привет, котик! — сказала Рисса и опустилась на корточки, чтобы его погладить. — Ох, я так хочу кошку.

— Так заведи, почему нет?

— Ну, мама с папой говорят, что это опасно для кошки — жить с нами на реке. Ну а я им говорю: «Да ладно вам, кошки не такие тупые. Они же умеют лазать по заборам, значит, и с баржи не свалятся».

Барни смотрел, как Рисса гладит кота.

— Как бы это было здорово, — сказала она, — просто валяться весь день напролет, ни о чем не беспокоиться, и чтобы тебя все гладили, правда?

Кот посмотрел на Барни, словно ожидая ответа.

— О да, это было бы отлично.

— Ну ладно, мне пора идти, мистер Новорожденный. — Рисса поднялась. До дома ей еще оставалось больше мили, но Рисса любила ходить пешком. — Мне нужно помочь папе собрать овощи на участке. Мы будем делать карри. Вегетарианское, конечно. Не хочешь зайти в гости? Если, конечно, тебя не смутит папа, который будет, как всегда, распевать старинные песни. И, как всегда, фальшиво.

Барни поразмыслил. Предложение было заманчивым, и родители Риссы были очень милыми.

Но потом он вспомнил про письмо в сумке. Оно оттягивало ему плечо и явно весило гораздо больше, чем может весить бумага и конверт. Столько мог весить только страх.