Я думал Игорь за меня, но он ни черта не понимает!

Несколько секунд брат рассматривал меня со странным выражением на лице, потом покачал головой, усмехнулся и, прежде чем уйти, сказал:

– Ты в таком дерьме, братишка. Так уж и быть, вечерний брифинг по проекту проведу без тебя. Утирай свои мужские сопли и дай знать, если я тебе понадоблюсь.

– Интересно, для чего?

– Ну, поплакать у меня на груди. Или напиться вместе до потери сознания, – весело отозвался он. И уже почти закрыв дверь, бросил: – Если честно, я предпочту второе – ненавижу рыдающих от разбитого сердца мужиков.

В сторону Игоря полетел тяжелый органайзер, но через долю секунды с глухим стуком упал на пол, не выстояв в сражении с уже закрытой дверью.

Никогда не думал, что брат может быть таким засранцем. Впрочем, конечно, думал. Но не ожидал такого предательства в мой адрес. И без его намеков было тошно.

Стараясь настроится на рабочий лад, за пару часов я ответил, наверное, на сотню писем. Но Ксения не шла из моей головы. Мысли о ней преследовали меня неотступно, так что я не мог сосредоточится ни на чем другом. Все валилось из рук. И ответы на письма свелись к банальным отпискам.

«Что было бы, если бы она все же забеременела?»

Мысленно я много раз задавал себе этот вопрос, боясь признаться в ответе даже самому себе. Я хотел этого. Я хотел этого отчаянно и страстно, потому что с помощью этого ребенка я мог без потерь для себя и своей гордости вернуть Ксению в свою жизнь и сделать все, чтобы не позволить ей уйти из нее снова. Вернуть, не признавая ошибок прошлого. Вернуть, ничего не меняя. Вернуть туда, где было ее место. Я хотел этого ребенка, потому что он бы позволил мне не признаваться самому себе в своих чувствах и в том, что самую большую ошибку в своей жизни я допустил тогда, когда Ксения ушла от меня, а я не пошел за ней. Из-за раненой гордости. Из-за обиды. Из-за уверенности, что она любит меня так сильно, что обязательно вернется.

Боже, Ксюша была права, называя меня эгоистом. Но на самом деле, я был хуже, гораздо хуже.

Я был не только эгоистом. Я был трусом. Всю свою жизнь я презирал мужиков, которые не могут адекватно оценить ситуацию и пасуют перед трудностями. И вот я – один из них. Из-за боязни быть отвергнутым, из-за глупой гордости я потерял свою жену. Один раз. И второй, кажется, уже тоже.

Так какого черта я сижу сейчас здесь в Москве, отвечая на письма, до которых мне нет дела, и собираясь на завтрашний прием, который принесет мне очередной миллион долларов, уже мне не нужный? Какого черта я в Москве, когда моя женщина в Ростове, взращивает свою неприязнь ко мне, возводит вокруг своего сердца все новые бастионы, через которые мне будет все сложнее пробиться?

Я должен был, должен был исправить все.

Я позвонил Игорю и без всякой прелюдии сказал, что ему придется самому отдуваться на завтрашнем приеме в администрации, но пообещал через несколько дней взяться за ум и включиться в работу. Не беспокоя секретаршу, которая давно ушла домой, я сам купил билет и зарегистрировался на ближайший рейс. Порадовался, что не оставил дома паспорт.

Часть меня понимала, что я веду себя как безумный, но мне было все равно. Я слишком долго вел себя так, как велела гордость. Настало время слушать свое сердце.

У меня оставалось несколько свободных часов, и я поехал к Татьяне. Не то, что она могла как-то повлиять на мои действия, но я чувствовал, что мне нужно было разобраться во всем до конца. Если Ксения действительно ушла от меня уверенная, что у меня роман с Татьяной, а та поддерживала эту иллюзию, я должен был знать.

– Ты действительно говорила моей жене, что мы любовники? – спросил я ее прямо, сидя в уютной гостиной в ее просторной квартире в фешенебельном районе в центре. – Правда, что в ночь, когда она потеряла ребенка, она звонила в офис уже из больницы и просила передать мне, что ждет меня?

Сначала Татьяна сделала удивленный вид. Потом в глазах появился вызов. А потом, совершенно неожиданно для меня, она заплакала. На мой взгляд вполне искренне, но в моей душе не возникло ни тени жалости.

– Ты должен был быть моим, – зло всхлипнула она. – Так было предначертано. Я любила тебя. Наши родители хотели, чтобы мы были вместе. Мы с тобой хотели этого, пока не появилась она.

– Я никогда не хотел этого, – сиплым от шока голосом произнес я. – Мы с тобой спали лишь однажды. Но я никогда, слышишь, никогда не собирался женится на тебе.

– Ты бы женился. Обязательно. Если бы эта сука не забеременела, ты бы рано или поздно устал от нее, – бросила она, яростно вытирая слезы. – А нас с детства связывало слишком многое.

Я посмотрел на нее, будто видя в первый раз. Как, черт возьми, я так долго был слеп, принимая за чистую монету все, что говорила и делала эта женщина?

– Ты хоть понимаешь, что было со мной, когда Ксения ушла и увезла с собой Миру? – спросил я, даже не пытаясь скрыть своего отвращения. – Или ты настолько жестока, что тебе было наплевать на меня? Ты говоришь, что всегда любила меня. Но любящие люди не ведут себя так, Татьяна. Ты понятия не имеешь что такое любовь.

Когда я вышел из ее квартиры, внутри меня была пустота. Я даже не злился. Я просто не понимал, как я мог просмотреть то, что творилось у меня под носом. При этом, я отдавал себе отчет в том, что было бы глупо с моей стороны винить во всем только Татьяну. В расставании с женой в первую очередь виновным был я сам. И только на себя я мог возложить ответственность за бесцельно потерянные годы.

В самолет я сел уже под утро, в почти болезненном нетерпении, и все время обдумывал, что скажу Ксюше . Проигрывал в голове разговор, подбирал слова, которые должны будут быть произнесены. Представлял ее реакцию. Но как только самолет взлетел, напряжение последних дней и усталость взяли свое и я заснул.

В Ростове я взял такси. Было раннее утро, дороги были свободными, солнце только-только начинало припекать, и я надеялся застать жену дома до того, как она уедет на работу.

Дверь мне открыла Мира, уже одетая в школьную форму. И хотя я не предупреждал о своем приезде, дочь ничуть не удивилась, увидев меня на пороге. Она без слов обняла меня и не отпускала чуть дольше, чем обычно, будто понимая, зачем я пришел.

– Мне пора в школу, – шепнула она, снимая с вешалки тонкую ветровку и закидывая за спину рюкзак. – Мама в спальне. Удачи.

К прикрытой двери комнаты Ксении я шел крадучись, чувствуя, как потеют ладони и сердце неистово стучит в груди, будто отбойный молоток. Хотел постучать, но не сделал этого. Вместо этого медленно распахнул дверь и заглянул внутрь.

Ксения сидела на краешке кровати спиной ко мне, с зеркалом в одной руке и умело подводила глаза. На ней был уютный белый халат, волосы были все еще влажными после душа, а голые ноги были вытянуты так, что я смог оценить и их длину, и гладкость кожи, и даже изысканную форму маленьких босых ступней.

За какие-то секунды я вобрал в себя весь ее образ, чувствуя, как сладко заныло сердце. И вдруг отчетливо понял, что мое место здесь, рядом с ней. И нигде больше. И если это не любовь, то я даже не знаю, что это было.

– Кто приходил? – спросила Ксения оборачиваясь и вдруг застыла, осеклась на полуслове, когда вместо дочери увидела меня.

Она сразу будто бы подобралась, подтянула к себе ноги, выпрямила спину и вздернула подбородок. На ее лицо опустилась маска отчуждения, губы скривились в холодной усмешке, а глаза недобро сверкнули, хотя за долю секунды до всех этих метаморфоз, до того, как она осознала происходящее, ее глаза вспыхнули отчаянной радостью и теплом, и одно только это придало мне силы двигаться дальше.

– Кажется, ты говорил, что тебя не будет два дня, – бросила она, вставая, складывая руки на груди и этим жестом будто отгораживаясь от меня.

– Кажется, ты советовала мне вообще не приезжать.

Я прошел дальше в комнату, с интересом оглядываясь вокруг, отмечая какие-то детали, вроде фотографии пятимесячной Миру в рамке на столе и сексуальной шелковой комбинации на подушке.