– Да ничего с нашими головками не сделается! – отмахнулась Тимоша. – И дурью не майся, ладно?

– Во-во… – ворчливо поддакнула Ивернева. – Бывает, конечно, страшновато, но ведь ты передал нам… ну, как бы невидимое оружие, защитил нас!

– Всё, хватит об этом! – неожиданно твердо заявила Ефимова. – Миша, никто из девчонок не хочет вернуться к прежнему. Помнишь, ты сказал на прошлом занятии, что Сила не просто задержалась в нас, а как-бы прижилась? И теперь где-то вот здесь, – она коснулась головы, – тысячи, а может быть, и миллионы клеток сами генерируют эту непонятную энергию! Ты с такой опаской это говорил… Боялся, что всё, необратимо? Мишечка, да это просто здо-ро-во! И ничего нету расчудесней!

– Понял? – расплылась в улыбке Рита.

– Понял, – закряхтел я конфузливо. – Ладно, проникся… – помолчав, развесил главный вопрос: – Девчонки, а кто мы, по-вашему? Дружная компания? Группа одноклассников? М-м?

Света, бледнея от волнения, подняла руку, как на уроке.

– Мы – эгрегор? – вытолкнула она.

– Да, – серьезно, даже с какой-то смешной торжественностью ответил я. – Мы – эгрегор. Совершенно особенный, небывалый, ведь Сила – со всеми нами и, складываясь, наши «Я» умножают ее. Знаю, что у вас, у всех есть своя маленькая, личная цель. Светлана хочет лечить, Альбине нужна защита…

– Миша, – Тимофеева навалилась грудью на стол, подаваясь вперед, – а у тебя какая цель?

Я заметил, как напряглись девчонки, но не придал значения их настрою, выговаривая заветное:

– Моя цель – спасти СССР. Она у меня не менялась с семьдесят четвертого…

– …Когда ты явился к нам из будущего! – выпалила Светлана, и зарделась.

Рита тоже вспыхнула, отчаянно ширя глаза, а Наташа, наоборот, побледнела, лишь на скулах держался нервный румянец.

– Ритка нам ничего не говорила, – Тимоша сразу выгородила наперсницу детских забав, – Светка сама догадалась! Рассказала по секрету нам с Алей…

– Мы сначала не поверили… – пробормотала Ефимова, нервно переплетая пальцы. – А потом стали думать, вспоминать, и… – она подняла голову. – Это правда?

– Правда, – мне незачем было и дальше хранить свою тайну.

– Я же говорила! – задушено вскрикнула Шевелёва, снова теплея щеками. Глаза ее сияли. Она привстала, почти ложась на столешницу, и протянула руки, накрывая ими мои. – Мы тоже хотим, как ты! – девушка сильно взволновалась. – Чтобы была великая цель! Я смешно говорю, да?

– Ты правильно говоришь! – с чувством сказала Наташа. Упруго поднявшись, она наклонилась, и уложила ладони поверх Светиных. – Я с тобой!

– И я! – подскочила Тимоша, шлепая ладошами.

– Ой, и я тоже!

Рита притиснулась ко мне, и подсунула ручки под мою пятерню.

– Мы все с тобой!

Нежность, признательность, радость… Я много чего чувствовал в этот момент. Но выразить словами… Как? Отделаться затертым «спасибо»?

И тогда мне пришло в голову открыться, устроить ма-аленький – и коротенький! – ментальный стриптиз. Пусть девчонки сами заглянут в мою душу, пусть не услышат, а увидят, узнают, ощутят, как я к ним отношусь.

Хорошенькие личики зарумянились, подпитанные приятным знанием, зацвели улыбками…

Сила пульсировала в нашем тесном кругу, ощутимая почти физически, и я собрал ее, направляя легким посылом. Восковые свечи в канделябре вспыхнули разом, замерцали – и оранжевые огоньки отразились в девичьих глазах.

Там же, позже

На улице стемнело, но никому и в голову не пришло включать свет, беспощадный к тайне. Обычным способом – чиркнув спичкой – зажгли свечи. Их трепещущего сияния хватало, чтобы разбирать выражения лиц, а большего и не требовалось.

На улице заметало, снежная крупка шуршала в волнистое стекло, а в трубе гудело и завывало. Сухое тепло заволокло весь зал, проникая даже в коридорчик, уводивший к инструменталке и удобствам. Из поддувала вырывались мятущиеся алые блики, они елозили по полу, шатали тени на стенах… Хорошо!

Уж не знаю, дул ли Иоанн Грозный чай из самовара, а вот мы всем эгрегором уговорили чуть ли не ведро. Пирожки, ватрушки, котлеты в тесте, рожки с повидлом – всё слопали.

Девчонки разбрелись. Рита со Светланкой спустились в подвал – не удивился бы, что для обмена опытом по воспитанию мужчин. Наташка увлеченно, но почтительно листала пергаментные страницы рукописного «отреченного» травника-изборника, «избор от много отец и мног книг». А Тимоша с Алей шушукались в уголку, переживая заново чтение мыслей своих избранников.

– Ай-яй-яй… – покачал я головой. – Вам что, мало слов? Они ж не врали, когда вам в любви признавались.

– Не врали, – вздохнула Зина, и заулыбалась: – Понимаешь, когда Дюха говорит, что любит, это приятно. Но, когда я слышу, как он думает обо мне, приятней вдвойне!

– Ой, втройне! – подхватила Аля. – Ведь в мыслях не притворишься!

– Ты только не говори им, ладно? – растревожилась Тимоша. – А то обидятся!

– Ладно, это наш секрет… – явил я милость. – Девушки! Пора! В Англии файв-о-клок… Давайте, в круг!

С дровяным грохотом мы составили стулья, и расселись, взяв друг друга за руки для пущего телесного контакта – девчонки мои еще не настолько умелые, чтобы соединять Силу порознь.

Справа от меня мостилась Рита, а слева ерзала Ефимова. Ее шея и плечи были слегка оголены, и я в который раз поразился чистоте алькиной кожи – не то, что прыщика, даже родинки или конопушки ни единой! Матовая гладь цвета слабого загара…

Собравшись, я взял Альбину и Риту за руки, и выдохнул:

– Начали! Изгоняем все ненужные мысли, отрешаемся от земного и небесного, сосредотачиваемся…

Меня окатило жаркой волной – могучий поток Силы бурлил, всё прибывая и прибывая. Он горячил кровь и ошпаривал мозг. Закрыв глаза, я нащупал то самое место…

Направление – Бэкингемшир… Рядом с Эйлсбери… Замок Уоддесдон.

Тот же день, чуть раньше

Соединенное Королевство, Уоддесдон

Натаниэль Чарльз Джейкоб Ротшильд остановился у большого окна в мелкую расстекловку, и слегка раздвинул полупрозрачные портьеры. Больше самого замка он любил обширный сад – эти травянистые перевалы, купы деревьев, трудолюбиво подстриженный кустарник…

Он отдыхал душою в английской глубинке, где традиции чтут не напоказ, как в суетном и космополитичном Лондоне. Барон скривил рот, что можно было представить, как усмешку.

Нельзя заставить народ соблюдать обычай – это должно быть частью их жизни, как в старину, при ком-то из Генрихов, или как там звали короля… А уж барон Ротшильд развернулся бы – деньги и тогда правили миром.

Все равно, хорошее было времечко… Четкое, без этих дурацких полутонов, в которых вымарывается первозданный цвет. Деревенщина пашет, монахи молятся всевышнему, дворяне пируют. А уж коли враг пожаловал – меч долой, и в бой! Ну, или на охоту…

Джейкоб проводил равнодушным взглядом кучку озябших туристов, наперекор погоде восторгавшихся архитектурой Уоддесдон-Мэнор. Иногда, особенно летом или весной, когда сад в кипенно-белом убранстве, он представлял всех этих бездельников, с «Никонами» на жирных шеях, за мирных и работящих пейзан.

Если не оглядываться, вообще не двигаться, а просто любоваться пышной зеленью, воображение дорисовывало и шпагу на перевязи, и шляпу со страусиным пером, и дорогую карету, запряженную шестеркой лошадей… Ах, если бы!

Скучная реальность предлагала ему «Роллс-Ройс» и Сити, где всё пропахло бумагами, ценными в том числе. Ворочать миллиардами – тоже привычка. Пользуясь богатством, перестаешь замечать его – Очень Большие Деньги становятся будничной текучкой, опресняя жизнь. Чего желать человеку, у которого есть всё?

Теплота, вдруг залившая голову, заставила барона пошатнуться. Нахмурившись в тревоге, он уперся ладонью в раму окна, но всё, всё… Было и прошло.

«К снегу, наверное… – мелькнуло у Ротшильда. – Давление скачет…»

Недомогание будто слилось, оставив в лотке золотые крупинки идей. Драгоценных! Великолепных! Восхитительных!