— Она здесь.

Тяжелые уверенные шаги и прикосновение к лицу обжигающе горячих пальцев заставили хрипло всхлипнуть и поморщиться.

— Потерпи, Тарн. У меня еще одно дело, — голос Ворона поднял в груди все самое жуткое, что было страшнее этого ледяного заточения. — Хаял.

— Да, господин.

— Ты был мне верен столько лет. Что заставило тебя ослушаться моего приказа?

— Она не хотела уходить. Я лишь желал угодить моему господину, не обременяя истериками. Хаял делал так тысячу раз, и этот раз не стал исключением.

— То были девки. Простые дырки, которых я пользовал столько, сколько хотел. А это твоя царица. Чувствуешь разницу?

— Я был верен…

— Я знаю, Хаял. — Ворон был до ужаса спокоен. — Я знаю.

— Господин!

— Я отпускаю тебя со службы. Ты мне больше не нужен.

Шорох мелкой каменной крошки и отчаянный крик, удаляющийся с каждой секундой, всполошили округу и стаю воронов, ждущих своей добычи в виде свежего мяса. Щедрую трапезу им обещал громкий, противный шлепок где-то внизу, у острых скал основания замка.

Накатил приступ тошноты, но было попросту нечем.

Последняя пища была в моем желудке несколько дней назад и давно уже переварилась, позволяя желудочной кислоте жрать меня изнутри.

— Это закончилось, Тарн. Ты не умрешь здесь, — пообещал Ворон и ловко просунул руки под мое окаменевшее тело, поднимая в воздух и прижимая к горячей груди.

Его будто бы не брал чертов холод, пропитавший здесь каждую песчинку. Горячий… Такой горячий, что голова кружится.

Сухой и болезненный кашель сдавил горло, заставляя меня тихо и хрипло застонать, невольно утыкаясь носом в пахнущее мятой и табаком плечо. Сознание темным марево затягивалось, мешая мне понимать, что происходит и куда несут мое тело. Нет сил. Больше нет сил даже дышать.

— Не спи, Тарн, паршивка. Не вздумай умирать сейчас! Я тебе не позволяю!

Прости, Ворон. Это не в моей власти.

— Горячей воды! Живо! Знахарей и лекарей! — гремело над головой, но я уже не понимала, кто кричит и кого зовет. Просто вой, звенящий в голове, словно волк тоскует по луне, что так далеко. — Дыши, Тарн. Не смей умирать.

Мягкие простыни окутали знакомым ароматом, затягивая в уютную темноту. Слышался треск ткани и чуть теплые рывки полос на коже, что даже не делали больно. Становилось только холоднее, все больше, все глубже…

— Я согрею, если ты пообещаешь бороться. Черт! Зачем мне твое обещание? Я приказываю тебе не спать! Не смей, мелкая… ты… не смей…

Растирающие движения приносили невыносимую боль. Хотелось стонать, выть зверем, но губы отказывались подчиняться, зубы превратились в камни, стучащие друг об друга с диким треском.

Голая кожа сплошь была усыпана болезненными мурашками, стонущими от каждого прикосновения. А их было много. Слишком. Они тенью танцевали везде, в самых недоступных местах, и я даже не могла промычать о своем недовольстве.

Не трогайте… Не касайтесь… Это невыносимо.

— Живи, Тарн. Ты не заслужила такой быстрой смерти.

— Я… ничего не сделала… — прошептала так тихо, что никто бы не услышал, но шепот Ворона у лица развеял эти надежды.

— Я знаю. Но это ничего не меняет.

Ворон

Жалкий комочек в углу камеры — вот что я увидел, следуя за Хаялом к месту его гибели.

Она лежала прямо на каменном полу, поджав под себя ноги и пряча лицо краешками рукавов. Холодное, с нездоровой синевой лицо без капли крови, словно она уже застыла и навсегда останется здесь ледяной глыбой.

Рванув напролом, первым делом ощупал холодное личико, пытаясь уловить дыхание. Едва ощутимое… Почти последнее, но оно было. Жива. Тарн жива. Мелкая домашняя птичка, рискнувшая остаться и едва не погибшая в ту же минуту.

Что делать со слугой, решившим нарушить мой приказ, я решил в первые же секунды, когда осознал его предательство. Я велел отпустить ее, выгнать прочь, а не убить, заперев в одной из воздушных камер. Это проступок. А проступок всегда требует расплаты.

Мне было его не жаль.

Неся бессознательное тело девушки в свои покои, приказывал ей не сдаваться, бороться, дышать! Но мерзавка только сильнее растекалась у меня в руках расплавленным металлом, становясь все тяжелее и безжизненней.

— Горячей воды! Живо! Знахарей и лекарей! Дыши, Тарн. Не смей умирать.

Сбросив тело на постель, принялся рвано сдергивать убогое платье с ледяного тела. Дешевка, как и все ее наряды, что я уже успел рассмотреть и перебрать. Хорошо, что теплое, или…

Растирая ладонями холодную кожу, покрытую мурашками, не мог удержаться от соблазна рассмотреть ее со всех сторон. Отметить все самые заметные родинки, полоски тонких шрамов, и изувеченную когда-то ударами хлыста спину. Розовые полосы с легким рельефом хорошо затянулись, но не полностью, напоминая о том дне, когда я узнал о выходке Эстера, решившего поиграть в изгонителя.

Мне было плевать. Я лишь хотел наказать Тарн и ее семью: за верность павшему королю, за гордыню и за саму мелкую дрянь, уничтожившую мою душу.

А сейчас она лежала в моей постели и практически бесшумно дышала, лишь громко стуча зубами. Можно было бы танцевать чечетку под этот звук, если бы не трепещущий ужас оттого, что она может умереть. Кто знает, насколько она на самом деле живучая?.. Может, уже к утру сдохнет.

— Господин, — старший лекарь тенью в свекольной рясе прокрался в покои, низко кланяясь. — Вы звали?

— Девушка. Царица. Помоги ей, немедленно.

— Как прикажете.

Его приспешники, мелкие травники, последовали за своим предводителем, исследуя голое тело в постели, на котором не осталось даже белья, благополучно мною уничтоженного. Я рвал. Срывал с нее промозглые тряпки и ни капли не жалел.

До глубокой ночи я смотрел за тем, как Иохан варит снадобья, обтирает девушку вымоченными тряпками, чтобы сбить появившийся жар, и пытается залить микстуру в бесчувственный рот.

Я ждал. И зверел с каждой секундой все сильнее.

Сама мысль о ее смерти выводила меня из себя. Она не смеет! Не смеет умирать тогда, когда я впервые за годы, проведенные под пеленой бешенства, готов дать ей шанс спасти свою шкуру. Не сейчас! Не хочу до конца жизни думать: убил я виновную гадюку или невинного лебедя. А я убью ее… Она погибнет, не выдержав огня рядом со мной. Глупая, хрупкая пташка…

— Ей лучше. Жар спал, но может вернуться. Вам тоже лучше прилечь, мой господин: когда госпожа очнется, ей потребуется ваша помощь.

— В чем это?

— Она будет очень слаба. Такое переохлаждение ни для кого не проходит бесследно, мой господин. Я буду молиться богам Отрониса, чтобы она хотя бы встала на ноги без чьей-либо помощи.

— Выметайся, — рыкнул.

Поклонившись сокрытой под капюшоном головой, лекарь вышел, оставляя меня наедине с моим личным врагом. Кошмаром, преследующим меня столько лет.

Тарн спала.

Ее зубы прекратили стучать, кожа приняла более естественный оттенок, но глаза по-прежнему были закрыты. Вытянувшись лежа на спине, она чуть повернула голову в сторону, словно потянувшись ко мне, словно пытаясь что-то сказать.

Глупая Альба.

Опустившись на край кровати, провел кончиками пальцев по вершинке мягкой молочной груди. Как шелк… Мягкая, гладкая. С темной горошиной, сжавшейся от моего прикосновения. Отзывчивая.

Стоило признать, что трахаться она умела. Хоть и неловко, робко, но скрытая под маской невинной овечки страсть горела в синих глазах, прячась от моих грубых рук.

Накрутив на палец темную прядку, несдержанно склонился, вдыхая аромат морозной сирени у самого ее лица. Чертов непорочный ангел с нарисованным лучшими мастерами лицом. Пушистые ресницы черными полоскам подчеркивали темноту глаз, и мелко дрожали, будто от снившегося кошмара.

— Ворон… — прошептала так неожиданно, что я задержал дыхание. — Ворон… Когти…

Ворон. Я для нее лишь хищник. Зверь.

Бездушный и черствый, жестокий и кровожадный. Впрочем, она права. Я именно такой. И я испорчу эту девчонку своей грязью, испачкаю ее белую кожу кровью, задержись она хоть на день.