И мне чертовски хорошо.

Плотный канат, стягивающий тело в тугие узлы своими петлями, оставляющий отметины прямо на мышцах, лопается. Голова становится ясной, чистой, открытой. Возвращается способность думать, но лишь отчасти.

Я все еще смотрю в его черные как ночь глаза, и этот разговор гремит в моей голове.

Я едва не убила. Но Ворон сделал все за меня. Испачкал руки в крови, зная, что ему нечего терять. Позволил сохранить свою душу, не разбив ее таким поступком.

— Убирайся вон из дворца, и чтобы я тебя больше никогда не видел, — говорит он, обращаясь к Елене, которая готова прямо сейчас исчезнуть с лица земли, лишь бы не злить его.

Запинаясь о собственные ноги, она бежит прочь, продолжая прижимать к груди обрывки платья, оставляя нас наедине.

И это «наедине» совершенно непохоже на все прежние. Оно другое, зеркальное, острое и такое необходимое. Не будь его здесь, я бы задохнулась от собственных мыслей, но, заняв в моей голове все пространство, Ворон не подпускал их ближе, выгонял прочь, вон!

Один шаг, и он рядом.

Безжизненное тело лорда падает на пол в лужу собственной крови и испражнений.

Ему плевать. Ворон смотрит только на меня, только так, кожа к коже. И вот, еще один шаг, и я могу ощутить идущее от него тепло. Запах крови и табака, щекочущий язык.

Не могу больше.

Незамедлительная усталость падает на плечи и тянет меня закрыть глаза. Голова падает вперед, и сильные руки Ворона обхватывают ослабевшие плечи, позволяя мужским губам коснуться моего лба. Клеймя своим поцелуем. Принимая меня в часть его мыслей, где хранится самое сокровенное.

— Альба, — шепчет тихо, позволяя упасть в свои объятия и прижимая к груди. — Моя хрупкая птичка.

По зову сердца сжимаю ткань на воротнике его костюма, прижимаюсь ближе с диким, непрошенным желанием слиться с ним, сплестись плотью в единое целое. Только так я могу чувствовать себя сильнее, способной устоять на ногах, когда весь мир вращается с бешеной скоростью.

Он делает меня такой. Только он способен дать мне опору.

Пора птичке отрастить когти и повзрослеть.

Нет больше Альбы Тарн. Она умерла, распятая людским предательством и хладнокровием.

Есть Альба Сортэн. Черная Ворона земель Аоро. Супруга Черного Ворона и равная ему по статусу, по действиям и по взглядам.

Я буду такой. Обещаю.

Ворон

Несу свое сокровище на руках, прижимая прямо к сердцу, которое билось ровно, несмотря на очередную казнь.

Слуги молчаливо расступаются, вопросительно и сомнением переглядываясь.

Плевать.

Альба бессильно опустила голову на мое плечо, тихо дыша прямо в шею. Ее глаза закрыты, под ними слабо движутся зрачки, подавая признаки жизни. Тонкие плети рук обхватывают меня за плечи, и царица покорно позволяет нести ее на руках, поджимая ладонями пышные юбки, испачканные в крови предателя.

Не жалел.

Давно уже не щадил никого, расправляясь при первых же порывах предательства. Но Альба…

Она не такая.

Легкая, белая. Сегодня она сорвалась, горела мщением и ожесточенностью.

Я мог бы закрыть на это глаза и позволить ей прикончить Эстера своими руками, но одна мысль о том, как нутро девчонки перевернется, когда она всадит лезвие в чужое горло, заставила меня принять решение.

Я должен был сделать это сам. Не пачкая ее белые пальцы в крови.

Не заслужила птичка нести бремя убийцы, не вынесла бы. Резанула бы сгоряча, а позже затравила себя раскаяньем. Потухла бы под сожалением. Но она осознала, усвоила жестокий урок, преподанный мной в день нашей с ней свадьбы. Навсегда вырезала его клинком на своем сердце, позволяя ранам кровоточить.

Предатель не должен жить.

Толкнув с ноги дверь в свою спальню, занес ослабшее тело внутрь, на ходу приказывая служанке затопить камин и принести обед. Опустив Альбу на постель, на мгновение задержался, не успев понять, как ладонь сама потянулась к ее бледному лицу, мягко сдвигая упавшие на глаза прядки.

Дернувшись, хотел отстраниться, но Альба неожиданно крепко схватила меня за плечо, открыв глаза.

— Не уходи…

Я и не мог.

Не отошел бы от нее и на фут, рыская поблизости, как беснующееся животное, ждущее, когда его погладят или ударят кнутом за содеянное. С каких пор мне потребовалось оправдание? Не знал, но догадывался. С того самого дня, как увидел тонкую фигурку, подымающуюся по ступеням из черного камня, как на плаху.

Доверчивая и мягкая. Она не хотела умирать в ту же секунду, и поэтому шла вперед, сжираемая лютой ненавистью и ужасом.

Перехватил изящные пальцы и с удовольствием прижал их к губам. Этот вкус цветущей сирени заставлял сердце биться неспокойно, неровно, будил в груди что-то далекое и незнакомое.

Привязанность.

Я испытывал ее лишь однажды, и именно тогда горько поплатился за свою доверчивость, поклявшись небесам найти и уничтожить Альбу Тарн! А сейчас целовал ее руки и готов был принести новую клятву — беречь ее, чего бы мне это ни стоило.

Глупая птичка, вывернувшая меня наизнанку.

— Господин, я принесла еду.

— Оставь и убирайся, — бросил не глядя, прижимая женскую ладонь к своей щеке.

Искал тепло. Пытался поймать его неуловимый след, борясь с диким желанием зарыться в ее темные волосы и утонуть, погребенным под их нежным запахом.

Должен был убить ее. Уничтожить собственную слабость, но не мог.

Обманчивое чувство, что доступное под удар тело делало меня только сильнее, било в голову, стучало в висках как трепыхающаяся пташка.

Моя слабость. Мое проклятие. Моя сила и награда.

— Ты должна поспать.

— Нет, не должна, — прошептала осипшим голосом, погладив подушечкам пальцев мое лицо.

— Я тебе приказываю.

— Я рискну ослушаться, мой господин.

Не сдержался.

Приподнял ее, подхватив под лопатками, и усадил, придерживая руками, как цепями.

Слабо качнувшись, уткнулась лбом мне в щеку и закрыла глаза. Неровное дыхание говорило, что на языке моей царицы крутится тысяча слов, но сил произнести их вслух нет. Потерлась о меня, как ласковый котенок, и замерла, нежными ладонями ища тепла.

Беззащитная. Хрупкая. Ранимая.

Но моя.

Моя царица.

Единственное, в чем Альба была права — я сам усадил ее на трон. Сам провозгласил своей женой, своей единственной. И все, что я сейчас должен был сделать — принять факт того, что она мне небезразлична. Не тень, снующая где-то поблизости, не простушка, обязанная делиться телом, а женщина, отдавшая свою душу в мои руки.

— Я… Спасибо. Я запомнила.

— Не благодари. Он должен был умереть, и не имеет значения, от чьей руки.

— Нет, — слабо качнула головой. — Имеет. И спасибо я говорю за то, что сделал это. За меня.

— Альба.

— Нет, молчи, — оторвав свое лицо от меня, подняла голову, вновь пронзая своим синим, как море, взглядом. — Не говори ничего. Не сейчас.

— А что сейчас?

— Когда… Когда я так хочу быть с тобой.

Сказала!

Она сказала это! Признала! Боги!

Эта невинная, созданная богами душа посмела признаться мне в своих чувствах! Ошпаривая, заставляя поперхнуться собственным языком!

В этом было гораздо больше смысла, чем слов. Признание. Рок. Проклятие и молитва.

В груди захрустели ребра. В висках застучало раскаленными молоточками. Дыхание сперло и обожгло.

— Вардан.

— Что?

— Мое имя. Мое имя Вардан Сортэн. Отныне зови меня так.

— Как можно чаще, — прошептала Ворона, потянувшись вперед.

Я пришла в себя, но уже многим позже.

Ворон сдержал слово. Он остался в моих покоях, но все равно старался выдерживать между нами расстояние, усиленно о чем-то размышляя. Ему было плевать на то, что его прикованный сверлящий взгляд в мою сторону выглядит по меньшей мере невежливо, а по большей — пугающе. Ворон смотрел, делал выводы, цеплялся за каждый мой жест и слово, пытаясь урвать еще немного деталей для собирающейся мозаики в его голове.