Один глоток, чтобы горло ошпарило огнем. Второй, чтобы прогреть грудь. Третий, чтобы наслать дурман в голову, не думая о том, что ждет.

— Стерва, — прошептал мстительно. — Даже пьешь так, что вино из твоих губ выглядит слаще.

Невольно собрав кончиком языка последние капли, слегка закусила нижнюю, сминая ее давлением зубов. Мне нравилось играть с огнем.

За пустые дни, что показались мне одним нескончаемым кошмаром однообразия и ауры заточения, мне становилось легче дышать в его присутствии.

— Так попробуй его. Чего ты ждешь, Ворон? Моего согласия?

— Я не нуждаюсь в твоем согласии! — Взревел он, вскакивая со своего места и гневно сминая скатерть до жалобного треска ткани. — Не нуждаюсь!

— Именно.

Ладони скользнули по вырезу платья, слегка приспуская ткань с обнаженных плеч. Потянувшись к корсету, дернула шнурок, делая глубокий вдох сдавленной грудью.

Натужно дыша, будто словно после бега от гончих, Ворон упрямо следил за моими пальцами, не спеша двигаться с места. Он просто смотрел, жрал меня глазами, убивал ими, душил, но это оживляло. Давало напоминание, что я все еще существую, что я жива.

— Как твои ноги? — хрипло бросил, не двинувшись с места.

— Лучше. Почти восстановились.

— Тогда раздвинь их. Широко.

— Как прикажешь.

Медленно разводя колени, слушала, как скользит шелковая ткань юбки, позволяя голым ногам виднеться в высоком разрезе. Тихо отстукивая низким каблуком, погладила себя по груди, спускаясь к животу и подушечками пальцев сильнее сминая ткань платья.

Ворон упал на колени. Буквально рухнул и потянулся ко мне, рывком раздвигая ноги почти до невыносимого широко. Темноволосая голова неожиданно прижалась к животу, а горячие ладони обхватили бедра, вновь сковывая движения.

— Ненавидь меня, Альба. Ненавидь меня, — потираясь головой, словно нашаливший ребенок, он вжимался лицом все сильнее, кусая заломленные складки на юбки. — Жги меня своей ненавистью, или я уничтожу тебя.

— Все обещаешь, — невольно сорвалось с губ, а кисть сама опустилась на темные волосы, мягко запуская пальцы в спутанные пряди.

Ворон

Должна! Просто обязана меня ненавидеть, но вместо этого нежно гладит мои волосы, расслабленно двигая пальцами. Будто играет на струнах черной души самую черную и самую печальную мелодию тлена и выжженной земли.

Не отталкивает, позволяет вжиматься лицом в пропахшие сиренью ткани, не пугаясь злобных укусов и треска шелковых нитей.

Больная. Нездоровая. Глупая птичка, занявшая в моей голове все свободное место. Она выжгла все лишнее, как кислота, прокралась по горлу в легкие и душит своим неравнодушием.

— Ненавидь меня.

Трусь лицом о ее живот, как глупый зверь, ищущий ласки. Вжимаюсь носом в плоскую талию, стянутую дурацким корсетом, не подпускающим к ее коже как броня.

Ненавижу!

Руки сами рвутся в бой, срывая преграду, и над головой раздается лишь облегченный вздох.

Ждала.

Трепещет от моих жадных прикосновений, больше похожих на агонию раненого и прощающегося с жизнью солдата, идущего на убой. Я должен вдохнуть, должен коснуться губами шелковистой кожи, слизывая с нее эфир.

К черту дрянное платье! Не желаю видеть его на этом теле!

Мне мало того, что я трогаю, мало того, чем дышу. Жадность требует больше, полностью! Но это гарантированный шаг в пропасть.

Я игрался с ней и сейчас чувствовал, что проиграл. Не тревожилась мелкая Тарн о моем равнодушии, не тосковала и не рыдала, словно замирая в одной минуте, повторяя одно и то же изо дня в день.

Я наблюдал за ней. Вновь из-за стены, в жалких попытках вдохнуть аромат, поселившийся в легких и заменивший воздух.

Ни разу! Ни разу она не пыталась найти со мной встречи! Выжидала, пока я сорвусь, и я сорвался, предавая самого себя.

Порвать ее, выбросить за порог и забыть! Но каждый раз принимая это уверенное решение, я выл от неправильности, отказываясь от решительных действий. Так и не смог…

Напиться и упасть ей в ноги — все, на что хватило моего мужества.

Любовь опасна, так ведь она сказала?

Любовь ли то, что я испытываю, усмиряя своего зверя, не давая ему растерзать ее?

Целуя голый живот, жадно кусал губами мягкую кожу, чувствуя тонкий аромат возбуждения у развилки ног, не прикрытой бельем. Рвано и дергано рассматривал доступное рукам и глазам, несвойственно трогательно касаясь розовых складок с нежным блеском желания.

Дурман.

Будто пил его с утра до ночи, спутав с хмельным вином!

Тихий стон над головой на мгновение вернул в сознание, позволяя стянуть вниз широкий ворот платья, оголяя полные груди с темными сосками. Вызывающе притягательными, неправильно желанными.

Только впившись губами в один из них, позволил себе сдержанно застонать, сминая языком чувственный сосок. Вкуснее в жизни не пробовал.

Все еще стоя перед ней на коленях, забыл об этом, позволив девчонке довериться. Разбить бы его сейчас, сломать! Но даже мысль прерваться казалась невыносимой. Изнуряющей, будто жаркое солнце в пустынной печи.

Дернув на себя крутые бедра, сбросил женский вес на свои колени, прижимая Тарн к себе. Ближе. Грудью к груди, до хриплого болезненного рыка! Кусая пухлые губы, сплетался танцем с нежным и теплым языком с легкой искоркой винного хмеля.

К демонам ее прическу! К демонам наряд!

Рывком выдернул из пышного пучка на затылке шпильку, отбрасывая ее в сторону и наслаждаясь тем, как темная грива сыплется на тонкую женскую спину.

Оставшиеся тряпки отправились следом, в самое жерло демоновой впадины!

И вот, наконец-то, после долгих дней голодной пустоты ее обнаженное, гибкое тело в моих руках. Оплетая ногами, словно лоза, она крепче обхватила мои плечи, подсказывая подняться и отнести ее на постель.

Разрешение. Согласие. И, это черт возьми, срывало голову!

Поднялся, придерживая ладонями мягкие ягодицы. Смял их пальцами до легкой боли и пьяно побрел к постели с самым желанным весом на руках.

Вся она моя. Моя и только. Глупая птичка… Не противилась, не отказывалась, а смиренно ждала, пока до меня дойдет — я нуждаюсь в ней не меньше, чем она во мне.

Я не мог дышать, заменяя воздух алкоголем. Не помогало. И не помогло бы, не окажись Тарн в моих руках.

Демон! Будто снова жив.

Скинув нежность на покрывало, с животным наслаждением наблюдал за рассыпавшимися волосами. Доверчиво протянув руку, Тарн тонкими пальцами подхватила пряжку моего ремня, звонко ее открыв.

Зовет, манит меня.

Было бы проще, проклинай она, ненавидь, испытывай ко мне самые низкие чувства. Но, словно противореча здравому смыслу, она не боялась, не пряталась, обнажаясь и зазывая в свои объятия. В которых крылся мой покой.

Розовые искусанные губы распахнулись, чтобы что-то сказать, но я успел накрыть их ладонью, не позволяя нарушить свои глупые мысли.

— Одно слово, Тарн, и я уйду.

Покорно взмахнув ресницами, девушка согласно кивнула, принимая правила этой игры.

В которой заведомо не могла победить.

Одержимость.

Лишь это слово могло описать то, что я видела в его глазах, стоило Ворону склониться над моим телом и прошептать свое условие.

Молчание? Это несложно. В последнее время я привыкла держать язык за зубами. Всегда. Кроме времени с ним.

Это как шаг до пропасти, до последнего падения, к которому может подтолкнуть даже самый тихий звук.

Скользнув по голым рукам, Ворон сдавил мои запястья над головой, крепко сжимая их кожаным ремнем, вырванным из-за пояса. Обездвижил, завладел, поработил. Это все про него, все про его безумство.

Опустившись между моих ног, мужчина на ощупь стянул слабо державшиеся брюки и без стеснения качнул кулаком по крепкому стволу, демонстрируя его шелковистую кожу и крупную вершинку, багряную от возбуждения.

Играя, дразня, погладил мою женственность и рывком забросил мои ноги на свои плечи, сдавливая своим телом, сминая и зажимая в плен.