Дальше полковник командовал уже обычным голосом. Стрелки полковых легких рот и наших стрелковых взводов переместились вперед, чтобы не дать врагу разведать местность, староладожцы с посерьезневшими лицами сосредоточенно ждали.
Шведские стрелки появились перед леском неожиданно — только что никого не было, и вдруг в нашу сторону цепью идут серенькие фигурки. Пройдя часть расстояния, отделявшего их от края лесочка, часть фигурок отделилась и двинулась в сторону ложбинки, где вчера работали саперы и ополченцы. Я уже слышал, что в серое у шведов одеты финские части. В бывшем моем мире финны заслужили себе репутацию солдат умелых и упорных, а потому врагами считались очень опасными, боюсь, что и тут будет то же самое.
Стрелять в финнов, которые все равно шведы, первыми начали армейцы, ополченцы включились в дело чуть позже, когда вражеская цепь, невзирая на потери, подобралась ближе. Били не залпами, а вразнобой, что называется, по готовности — с нашими и армейскими штуцерами такая стрельба намного более действенна. Старания наши даром не пропали — серенькие падали, сначала по одному-двое, потом чаще и чаще, и, какими бы они упорными ни были, все же повернули обратно, провожаемые меткими (ну да, и не только меткими) выстрелами. Несмотря на потери, впрочем, немногочисленные, перестрелку мы имели полное право записать себе в актив — до ложбинки неприятельские разведчики не дошли, тем самым оставив своих командиров в неведении относительно ее непроходимости.
Нам передали приказ полковника Ломакина отойти на правый фланг и встать за первой линией староладожцев. Едва мы встали на указанное место, как мерный рокот барабанов, резковатый, но не лишенный мелодичности посвист флейт, а чуть позже и хруст снега под ногами оповестили нас о приближении более серьезного противника. Чему-то научить в полку меня все же успели, и я, увидев шведов, сообразил, что идут они батальонными колоннами. С десяток этих колонн, разглядеть, сколько их там в точности, у меня не вышло, направились как раз к ложбинке, еще три колонны, сопровождаемые знакомыми уже финскими стрелками, двинулись прямиком в нашу сторону.
Вообще, наглость и самоуверенность шведов поражали. Это ж какими непобедимыми надо считать себя и как не уважать противника, чтобы на не разведанную толком позицию наступать без пушек?! Хотя, конечно, стоило подумать и о том, что шведы просто не успели перебросить пушки против нас — все же большая часть их артиллерии сосредоточена вовсе не здесь, а там, где идет схватка главных сил. Что ж, не лучшим образом, значит, идут дела у шведов, раз уж они рванули в обход, не успев заранее собрать достаточные для этого силы. Ладно, пушек да конницы не видать, так и пехоты явно не столько, чтобы обходить всю нашу армию — шведов я пока что видел почти столько же, сколько нас стояло в лесочке и за ним. Хм, как-то подозрительно… Не настолько же шведы глупы, чтобы это не понимать? Значит, могли и задумать что-то хитрое, а раз так, надо готовиться ко всяким неожиданностям, скорее всего, неприятным.
Оставив позади себя резервы, шведские батальоны на ходу перестраивались из колонн в линии из трех шеренг. Снова открыли огонь финские стрелки, снова наши им ответили, но было ясно, что на этот раз простой перестрелкой мы точно не отделаемся.
А хорошо у них солдаты выучены, мать их финскую да шведскую! Финны-стрелки вдруг резко из поля зрения исчезли, а уже через несколько секунд вместо них перед лесочком появились линии одетой в синее с желтым шведской пехоты. Насколько я помнил строевое учение, шагов за сто шведы дадут ружейный залп и бросятся в атаку. И точно — внезапно шведы встали, поднимая ружья…
— Пли! — староладожцы успели на мгновение раньше. И не слишком дружным был залп, и наверняка кто-то промазал, и ответный залп шведов последовал буквально сразу же, но стреляли-то у них уже не все, кто был готов к тому какую-то секунду назад — все же первыми пальнули наши, и немало сине-желтых фигурок из неприятельского строя выпали раньше, чем успели выстрелить сами.
Возмущенные крики и вопли со стороны шведов почти сразу сменились яростным ревом и вражеская пехота рванулась вперед. Наши ополченцы и легкие роты староладожцев успели частым огнем выбить еще сколько-то человек из неприятельской линии, надеюсь, что офицеров и сержантов — капитан Палич со вчерашнего дня вдалбливал стрелкам, что в первую очередь надо бить тех, кто со шпагой в руке и вообще всех, у кого на мундире видны хоть какие-то отличия от остальных солдат.
Два залпа — наш и шведский — слились в один. Бог знает, кто кого успел опередить, убитые и раненые повалились и у нас, и у шведов. А потом шведы напоролись на колючку…
— Skit! Jävla! Kråkskit! [1] — злобно ругаясь, шведы принялись рубить проволоку тесаками, мы — отстреливать наиболее активных рубщиков, а староладожцы — перезаряжать ружья. Залп почти что в упор пыла шведов не охладил — заорав что-то совершенно уже нечеловеческое, они принялись еще яростнее работать тесаками, а из задних рядов подтянулись саперы с топорами. С такой подмогой дело у шведов пошло быстрее, и хоть мы и выбили немало этих бесстрашных здоровенных парней, а староладожцы дали еще залп, шведы все-таки прорвались через заграждение, всем своим видом показывая желание поквитаться с нами и за наш первый залп, и за отстрел офицеров и саперов, и за колючую проволоку, да наверняка и еще за что-нибудь.
Капитан Палич успел перестроить роту, выдвинув вперед взводы, у которых имелись штыки, вот только в ходе этого перестроения я оказался как раз в первой линии вместе с возглавившим ее поручиком Ломовым. Не в первой шеренге, конечно, но все равно…
Долговязый швед с разлохмаченными соломенными волосами, непонятно как очутившийся передо мной, сделал длинный выпад ружьем. Почему он целился штыком мне в лицо? Да кто ж его знает! Может, из-за высокого роста ему так было проще, может, еще что, некогда мне было разбираться. Увернувшись, я воткнул свою шашку ему в живот, схватился левой рукой за его ружье, которое он так и не выпустил из рук, и прикрываясь этим невезучим парнем от остальных врагов, успел махнуть шашкой направо, от души полоснув по пояснице еще одного шведа, только что сбившего прикладом с ног кого-то из наших.
На том мои осмысленные воспоминания о бое в лесочке и закончились. Дальше помню какими-то рваными кусками… Рубил, колол, орал и матерился, отбивал одни удары и уворачивался от других. Помню, больше всего боялся даже не получить штык в грудь или живот, а просто упасть — до ужаса не хотелось, чтобы меня затоптали, почему-то такой конец казался совершенно неуместным. Еще помню, как отрубил по локоть руку шведскому офицеру — оставшись без руки и шпаги, которую ею держал, он что-то кричал, наставив на меня обрубок и забрызгивая мне лицо своей кровью, пока не зашатался и не повалился вбок. А потом меня чем-то ударили в живот, и я все-таки упал…
Очнулся я, уже стоя на ногах, но как-то не особо уверенно. Один ополченец держал меня за плечи, другой оттирал мне лицо снегом. Они, судя по движущимся губам, что-то говорили, но я не слышал. В поле зрения откуда-то слева появился еще один ополченец, протягивавший мне рукоятью вперед мою шашку.
— Сабельку вот вашу возьмите, вашбродь, — ага, вот и слух вернулся. — Идемте, вашбродь, его благородие капитан Палич отходить велели.
Ах, ты ж… Сделав пару шагов, я ощутил, что вместе со слухом вернулась и боль. Живот, как ни странно, болел не особо и сильно, а вот голова… То ли меня еще и по ней приложило, то ли наступили мне на нее, когда я упал, кто ж теперь разберет-то? Ладно, живой, не раненый, а ушибы скоро пройдут.
Я огляделся. Кругом валялись убитые, наши и шведы. Очень хотелось увидеть, что шведов погибло больше, но не получалось — мертвых в наших солдатских шинелях и ополченческих армяках [2] и тулупах на вид было столько же, сколько и в синих мундирах. И как эти чертовы шведы зимой без шинелей обходятся? Железные ребята, чтоб их…
Уже через несколько шагов я аккуратно избавился от помощи придерживавшего меня ополченца, и на новую позицию роты пришел самостоятельно. М-да, увиденное меня не обрадовало. Я уже, помнится, говорил, что рота наша не то что до полного состава, а и до сотни строевых не дотягивала, но сейчас видел перед собой от силы человек шестьдесят. А ведь даже никакого предвидения не требовалось, чтобы понимать — сражение не кончилось ни вообще, ни для нас. Из офицеров меня встретили только капитан Палич и поручик Новицкий, Ломова видно не было.
