— Выглядишь исхудавшей и замученной, вот и подумала. … Случилось что?— из вежливости поинтересовалась женщина, но Ева поняла, что можно не отвечать. — А хочешь молока или чаю? Меня Арин зовут.

— Крепкого чаю я бы выпила. Я Ева.

И пока Арин разливала чай, Ева принялась её расспрашивать:

— Видимо, раньше вам всегда кто-то помогал? Печь хлеб — это прекрасный и в тоже время непростой труд, одной тут никак не справится.

— Да что уж там, конечно одному не потянуть, — вздохнула Арин. — Мой муж Дойл ночью выпек, а утром повёз нашу дочь Мэйди в больницу. А меня на хозяйстве оставили. Раньше-то Мэйди помогала мне отпускать покупателей, но в последнее время наша девочка стала часто жаловаться на боли в сердце. Вот мы и решили.

— Сколько лет вашей дочери?

— Шестнадцать уже исполнилось, красавица, отрада глаз моих, — Арин снова обеспокоенно вздохнула.

— Взрослая. Если вы не против, я могу приходить и помогать вам пока. За просо так.

— Ты не местная, — осторожно заметила Арин. — Зачем ты здесь?

Ева не спешила с ответом, колеблясь, подбирая слова:

— Запуталась. Хочу понять, зачем живу. В Америке, в Бостоне ответов нет, — сдавлено ответила она, опуская глаза.

— Что ж, у нас тут люди простые, узлов не вяжут. Оставайся, может откормим тебя.

И Ева стала приходить и помогать Арин каждый день, уцепившись за такую возможность, мысленно благодаря эту женщину за то, что та не пытается влезть к ней в душу. Живой поток людей, их улыбки, аппетитные запахи, прикосновения к мягкому хлебу, наполняли Еву некой жаждой жизни.

Но от Евы не ускользнуло то, что с каждым днём Арин мрачнела всё больше, затем она стала украдкой смахивать слёзы, а потом и вовсе не открыла булочную, так как её муж не выпек ни одной булки хлеба.

— У вас  наверняка случилась какая-то беда и я хочу помочь чем смогу, — Ева нашла угнетённую чету в доме, по соседству с булочной. Дойл держал плачущую Арин за плечи, а та, закрыв лицо руками билась в горькой истерике.

— Врачи сказали, что сердце Мэйди … вот-вот может разорваться, … какая-то тампонада, — потеряно пробормотал Дойл, вздрогнув от собственных слов. — Нужна пересадка. Срочно. И донор вроде имеется. Денег так быстро не соберём, вот ведь беда. Пекарню в срочном порядке не продашь, … а банк не даёт кредит…

— Я достану вам деньги! — решительно заявила Ева. — Сколько нужно?

— Первый взнос двести тысяч, — с горечью ответил Дойл, не воспринимая всерьёз обещание странной американки. — Мы бы успели найти деньги, если бы у нас было время. … Пекарня и булочная стоят дороже.

— Этот бизнес вам и самим пригодится. Вам нужно поехать со мной в столичный банк, где я смогу перевести деньги на счёт больницы. Ну же! — повысила голос Ева. Её серьёзный вид зажёг в безутешных родителях надежду, но они всё ещё сильно сомневались в её состоятельности. — У меня есть друзья и в крайнем случае муж миллионер, — слово «муж» Ева произнесла с большим трудом. — Скорее, дорога каждая минута!

 Вообще-то Ева собиралась звонить Ванде, совершенно не сомневаясь, что та если что, даст ей нужную сумму денег, тем более, речь шла о жизни ребёнка. Но когда банковский служащий, проверивший её карточку сообщил ей состояние её банковского счёта — у Евы отвисла челюсть, а Дойл и Арин охнули в один голос.

— На вашем счету — двадцать пять миллионов долларов, миссис Пирс. Какую сумму вы желаете перевести?

С каменным лицом, пребывая в полном замешательстве, Ева положила перед ним реквизиты.

Арин что-то говорила ей, после того, как они вышли из банка, обнимала, тискала, но Ева все её слова благодарности пропустила мимо ушей. Она никак не могла взять в толк зачем Адам отвалил ей столько денег, в том что это был он она ни капли не сомневалась, хотя главный менеджер банка отказался сообщить ей откуда пришли деньги. И невзирая на целый ворох вопросов и неопределённостей, она всё ещё никоим образом не собиралась связываться с Адамом Пирсом, боль  не унималась, а его голос, Ева знала, мог разбередить её ещё сильнее.

Мэйди прооперировали на следующий день. Арин не отходила от дочери двое суток пока угроза частично не миновала. Впереди девочку ждала долгая реабилитация и лечение, но врачи давали вполне утешительные прогнозы на счёт донорского органа. И для всех не было утешения лучше.

— Мы не можем просто так взять деньги — мы перепишем на тебя пекарню! — объявил Дойл держа за руку дочь, девчушку, сплошь усыпанную веснушками, с такой широкой тёплой улыбкой, что ей неизменно хотелось улыбаться в ответ.

— Вы меня этим очень обидите, — Ева и вправду сердито нахмурилась. — У вас передо мной нет никаких долгов, мистер Макмастер. Всё что нужно я уже получила. Для меня главное, чтобы дети … не умирали.

Ева не знала, что побледнела при этом, но в эту самую минуту чуткая Арин стала догадываться, какое горе так глубоко засело в этой девушке.

— Такие события сближают людей, и ты нам теперь что родня посланная всевышним. А родне ни к чему мыкаться по гостиницам. Дойл поможет тебе перенести вещи! — твёрдо  заявила Арин, приободрившись. Миновавшая их беда, просто преобразила эту женщину. — Я так хочу Евушка, сделай мне приятное ещё разок.

Глядя на их лица, Ева не могла не согласиться. Эта семья, избежавшая худшего — возрождала к жизни и её саму. Чудеса случались — она стала тому свидетелем, и постепенно Ева начала подниматься из своей душевной тёмной бездны. Хотелось жить, непонятно ещё ради какой цели, но стало не всё равно, жива ты или нет.

Гуляя по мосту над живописной рекой Лиффи, Ева ждала Дойла, чтобы вместе с ним вернуться в Данбойн. Облокотившись на перила, задумавшись она засмотрелась на воду, не заметив, как к ней подошёл незнакомец. И только когда он заговорил, Ева вздрогнула, развернувшись к нему в пол оборота.

— Старые люди верят, что если соорудить лодочку, вплетая в неё свои печали — река может их забрать и освободить душу для радости, — на неё смотрели мягкие внимательные карие глаза мужчины. Он обладал глубоким  голосом, довольно приятной внешностью и отличным чувством стиля, судя по тому, как он был одет. Но то что резануло слух Евы — у него был американский выговор.

— С чего вы вдруг взяли, что я грущу? — не слишком приветливо выдавила Ева, косясь на незнакомца. — Просто задумалась.

— И всё-таки вы грустите, и мне почему-то захотелось развеять эту грусть.

— Я замужем! — ни с того, ни с сего резко бросила Ева, понимая, что звучит это по меньшей мере глупо.

— Рад за вас, — улыбнулся незнакомец. — Видимо, ваш муж очень занят, если уж решился отпустить жену одну.

— Видимо не ваше это дело мистер, — с иронией парировала Ева, собравшись уходить. — И чтоб вы знали, подобные подкаты давно устарели.

Каждое столкновение с людьми, вызывающее вот как теперь, всплеск эмоций, заставляло Еву выходить из серой зоны, заставляло снова видеть краски и … чувствовать. Всё чаще стало всплывать лицо Адама. И мысли о нём, кружили вокруг неё, как стая голодных волков. И Ева уже начинала понимать, что долго прятаться от этих мыслей ей не удастся.

Перебраться к Макмастерам неожиданно оказалось познакомиться со всеми съехавшимися родственниками. Племенники, кузины, тетушки и девери шумно стекались со всей Ирландии. Мало того, что половина из них обладали огненно-рыжими волосами, так ещё и любовью к  разговорам и спорам друг с другом они могли свести с ума кого угодно. Ева просто обалдела от такого количества нагрянувшей проведать Мэйди родни.

Все они конечно уже были в курсе, что американка спонсировала операцию, и все как один пытались выразить ей свою благодарность. Но что приятно поражало Еву -  никто не лез с  расспросами об её личной жизни, будто перед этим с каждым поголовно провели серьёзный инструктаж.

— Привет, я Тиббот, племянник дядюшки Дойла! — пока Ева пыталась улизнуть через сад, дорогу ей вдруг перегородил долговязый улыбчивый парень, невероятно симпатичный,  с такими же смеющимися как у Мэйди глазами.