Хочется все отпустить. Но ремни прошлого так стянули горло, что уже никуда: ни влево, ни вправо, ни назад, ни вперед. Ступор. Как вкопанная.

И сердце, как камень — не впускает в себя новые чувства, а старые не вызывают колебаний и не греют грудь. Наверное, это правильно: душа блокируется от внешних ударов, закрывается на всевозможные засовы, только бы никогда. Больше. Не болело…

Дописав еще несколько строк, застываю над клавиатурой. Капли беспричинно катятся по щекам. Бесполезные.

Прошлое нельзя ворошить — оно как осиное гнездо. Стоит тронуть, и все. Не спасешься.

Он не вспомнил? Или вспомнил, но не признался? Да и какой в этом смысл, ведь я давно вычеркнула его из своей души, и менять ничего не собираюсь. Пусть он катится подальше. Предатель!

До сих пор перед глазами та сцена, которую не стереть никак из памяти. Она горьким дымом забивает душу, терзает и ворочает остывшие угли моей любви.

А я любила… безумно. Спешила тогда, хотела признаться, надеялась, что он чувствует тоже самое, но подонок лишь попользовался, а после метнулся на другую, более опытную.

Моя авторская страница заполнена завершенными книгами, пестрит цашными названиями и хорошими рейтингами. Но есть на этом прекрасном полотне неплохого успеха черное пятно — недописанный роман. Сколько я не пыталась, придумать или вообразить, но эта история жила своей жизнью, а если точнее, моей. Я писала ее о себе. О нас.

Клацнув по названию, открываю читалку… Вспоминать, бегло скользя взглядом по строчкам, до ужаса больно, но я помню все, до каждой точки и запятой. Помню на чем остановилась, а теперь знаю, чем могу продолжить, но…

Тянусь к кнопке «удалить» и надолго повисаю. Сердце в груди входит в кураж, задыхаюсь от волнения и трепета.

Почему не выходит вычеркнуть эту мразь из своих мыслей?

Поднимаю голову и бросаю взгляд на улицу — там сынулька бегает за дочкой, изображая летучую мышь, а малышка смеется и верещит задорно, мне не слышно, но я знаю, что это так. Они хоть и дерутся бесконечно, ругаются, как кот с собакой, но брат за Юляшку горой.

Убираю руку от кнопки, не в силах нажать. Это не надежды — это какое-то жуткое желание поставить в этой истории точку. Но не так, сбежав, как трусиха, будто «делейт» избавит меня от страданий. Хочу отмщения — завершу финал по-своему. Дам героине, не мне, а той, из книги, хороший финал и забуду об этом навсегда.

Давид никогда не узнает, кто я. И никогда не узнает о сыне.

Но открыв файл книги, долго медитирую на курсор, а потом за час выписываю бессознательный поток мыслей. Убираю руки от клавиатуры, когда понимаю, что текст снова остановился. На словах: «Я помню наши поцелуи, нашу первую ночь. Нашу каждую ночь. Я помню все… А он нет».

Захлопнув крышку ноута, встаю и отхожу к стене. Долго прижимаюсь лопатками к холодным обоям, дышу в потолок и смаргиваю слезы. Нет. Из-за него я уже наплакалась.

— Пошел нахрен! — шепчу яростно и, прикрывая ладонями лицо, взрываюсь: — Тварь! Ненавижу…

С продаж книг за несколько дней получается скопить небольшую сумму. Я примерно посчитала, сколько Давид заплатил за продукты, но накопленного не хватало и на десять процентов долга. Деньги, что он всунул мне в карман в подъезде, я бросила на счет и перевела по реквизитам частной клиники им. Аверина.

Мне не нужны его подачки.

С утра детям было значительно лучше, и я отпустила их немного погулять во дворе, но так, чтобы из окон могла их видеть. Они у меня послушные, пояснять не нужно, почему волнуюсь. Да, много лет меня никто не трогает, будто забыли, но я знаю, что все это видимость. Стоит расслабиться — и придется опять бежать.

А так не хочется, все-таки у детей должно быть хоть какое-то, но детство, а у меня тихое уютное гнездышко, где могу чувствовать себя в безопасности.

Немного успокоившись, все-таки возвращаюсь к ноуту и долго смотрю на стол не в силах вернуться к работе. Этот подонок занимает все мысли, крошит последние силы, что у меня еще остались за многолетнюю борьбу за жизнь. Я не помню, когда отдыхала, нормально спала или ела. Все время пишу-пишу-пишу, чтобы выкарабкаться из тьмы и беспросветной бедности.

Но это мой выбор, никто не принуждал меня так жить, я сама решила, и теперь не в силах признать поражение. Да и отец не примет беглую дочь, ведь пошла против его мнения.

И мужа я никогда не любила. Доверяла, но не более, а теперь и этого нет. Разве мог нормальный мужчина оставить семью с кучей долгов? Он бросал мне раз в месяц кость на содержание детей и ни разу не заикнулся, когда вернется. О том, что малыши нуждаются в отцовской поддержке — вообще молчу. Они уже давно не спрашивают, где папа.

Если откровенно, я даже радовалась, что его нет рядом, потому что давно испытываю к этому человеку презрение и неприязнь. Да он и не муж мне, так — бывший сожитель. Сам решил не оформлять наши отношения, я и не настаивала.

Привычно бросаю взгляд в окно и не сразу понимаю, что не вижу детей. Может, в дом побежали? Но глаза цепляются за шикарное темное авто на стоянке около нашего подъезда. Рядом стоит знакомая высокая фигура в сером пальто. И вокруг него вьются мои дети.

Твою ж дивизию… Опять Аверин! Да что ему от нас нужно?

Ласточка. Ранее

— Никогда! Слышишь, никогда не поворачивайся ко мне спиной. Я не договорил!

Замираю у двери, но не оборачиваюсь. Папа сегодня перегнул все возможные палки и перешел нещадно все границы. Не стану это терпеть. И соглашаться с его дуростью — тоже.

Молчу. Мне больше нечего сказать. Так наговорилась, что голос почти пропал. И теперь я беспомощно жму горло ладонью, чтобы не лишиться еще и чувств. Папа, оказывается, выдать меня замуж собрался. Здесь и сейчас. Немедленно. Мол, пора. Мол, ему этот брак выгоден для бизнеса. А меня кто спросил?

Прекрасная партия, хотя жених и старше меня на пару десятков лет и у него уже есть взрослые дети, зато папин друг и партнер. Представить невозможно такое, я этому старперу понравилась с первого взгляда!

Уму непостижимо.

Была бы мама рядом, она бы сказала папе пару ласковых за это предложение, за одну мысль об этом, а так…

Мне самой придется отбиваться от отцовских идей.

— Куда собралась? — летит грозное в спину.

Я устала от его приказного тона, от постоянного угнетения моей воли. Туда не ходи, это не учи, это не носи…

— Хватит! — поворачиваюсь и впиваюсь в лицо отца яростным взглядом. — Я не маленькая, чтобы ты приказывал, — последние слова затихают, сорвавшись в шепот. Папа смотрит на меня так, будто собирается убить.

— Пошла вон… — шевелятся его тонкие губы. — Или выходишь замуж, или ты мне больше не дочь.

Кажется, пол накренился и пытается втащить меня в подвал. Качнувшись, отступаю от единственного родного человека в этом мире.

— Папа…

— Я все сказал. Ты знаешь, как для меня важно сейчас удержаться на плаву, знаешь, как я тяжело шел к этому.

— Но при ч-ч-чем т-тут я? — приходится сцепить руки перед собой, потому что пальцы ходят ходуном.

— Ты очень понравилась моему бизнес-партнеру. Это выгодный союз. Я должен отчитываться перед тобой?

— Да! Должен, если пытаешься меня продать, как вещь. Этот брак для тебя выгодный. А мне, как жить? Спать со стариком ради твоего успеха?

Он фыркает и, нервно открыв бар, достает бутылку коньяка, но не наливает, а отставляет ее в сторону.

— А почему бы и нет? Я ради тебя и матери делал все, даже слишком. Не вижу ничего осуждающего, сейчас многие бабы так живут, хватаются за кошелек потолще и…

— Я не одна из твоих шлюх!

Он лишь усмехается на мой вскрик, мол, что за представление.

— Поэтому мама умерла, да? — не получается угомонить сердце, оно словно не мое — стало крупнее и бьется до оглушительной боли в ребра. — Потому что ты так старался? Да? Так пыхтел на молодых кобылицах, что не успевал штаны натягивать…

— Замолчи! — повернувшись, отец бросает в меня гневный взгляд, сжимает в руке стакан и трясет им. — Ничего ты не знаешь.