Приходится выйти из авто, замереть между детьми: застывшим солдатиком Мишкой и юркой девчонкой.

Она тут же налетает на меня, будто мы и правда родные, обнимает за бедра и, перехватывая ладонь, тянет к подъезду. Я лишь беспомощно оглядываюсь на машину, показывая Егору, что в багажнике продукты и подарки.

Мы поднимаемся все вместе. В лифте малышка тараторит о том, что кашель у нее уже прошел, и завтра она идет в школу.

— А Мишка не любит учисся! — задорно морща носик, делится малявка.

Пацан стягивает узел рук на груди сильнее и отворачивается от нас, очередной раз фыркнув на сестру.

— Много ты знаешь, — шепчет он зло. — Лучше бы поменьше болтала.

— Он всегда такой, Дутик, — смеется Юла, а Мишка бросает в нее цепкий синий взгляд, но тут же сникает и прячет кулаки в карманы куртки.

— Скажи спасибо, что мы не одни, а то я бы тебе уши намылил.

— Девосек бить нельзя, — сероглазка вскидывает подбородок, а Меркулов вдруг растягивает на лице теплую улыбку. Он редко улыбается, профдеформация, а сейчас он будто преобразился.

— Вот вы, девочки, этим и пользуетесь, — недовольно бурчит Миша, вываливаясь первым из лифта.

Дверь в квартиру уже открыта, и меня обдает горячей волной предчувствия. Не плохого, нет, а стягивающего нутро желанием. Я словно иду на казнь, добровольно соглашаюсь на каторгу и пытку.

Скрещиваемся с Ариной взглядами. Она не замечает рядом детей, не видит Егора.

На меня смотрит. Как стрелой — прямо в душу.

Меркулов незаметно передает мне пакеты и сам растворяется в темноте подъезда, спускается по ступенькам со словами «жду в машине».

Дети ныряют под рукой Ласточки в квартиру, а я не дышу. Боюсь спугнуть хрупкий миг нашего единения.

И не шевелюсь.

— Зачем вы приехали? — она первая отмирает, прикрывает пунцовые щеки ладошкой, кусает губы.

Молчу. Смотрю на нее и не знаю, что сказать. И шутки неуместны, и правду никто не поймет.

Она тоже смотрит на меня, сверлит будто осколком стекла. И молчит.

Роняю голову и, шумно вдохнув, проговариваю без особой надежды:

— Отца похоронил. Не знаю, куда пойти, — осторожно поднимаю взгляд и снова задыхаюсь. В ноздри влетает ее, особенный, запах. — Не стоило приезжать, вы правы. Это, — протягиваю ей пакеты, — помяните…

Девушка какое-то время не двигается, заламывает руки перед грудью, но вдруг протягивает их ко мне и, неловко прикоснувшись к ладони, обжигая кожу, забирает покупки, а сама отступает в глубину коридора.

— Заходите.

Ласточка. Ранее

— Возьми, — охранник протягивает мне несколько крупных купюр, когда мы молча доходим до ворот. Он хороший парень. Хоть и работает у отца недавно, но я почему-то доверяю ему. — На пару дней хватит. И еще… вот адрес, ехать, правда, далековато, но там хорошее место, тепло и солнце. Одна моя знакомая искала помощницу по дому. Вдруг устроишься. Я ее предупрежу, что ты приедешь. Там с проживанием и пропитанием.

— Я не могу это принять, Егор, — мотаю головой, пытаясь отдать деньги, но парень, высокий и квадратноголовый, с тяжелым подбородком и мощными плечами вдруг наклоняется и шепчет:

— На улице пропадешь. Я не могу взять тебя к себе. Бери деньги и скорее уезжай, ты все правильно сделала.

— Но…

— Вот, — он лезет в карман кожаной куртки и протягивает мне затертый смартфон. — Бери. Это мой старый, на днях новый приобрел. Только симку купи и набери меня — номер в телефонной книге найдешь.

Купюры неприятно хрустят, когда я нелепо сжимаю пальцы. Оглянувшись на дом, все еще не верю, что это происходит. Там же книги, тетради… мои стихи и рассказы. Все осталось. Одежда, украшения, обувь. Я же вышла, как была, в шелковом халате на голое тело и в комнатных тапочках.

— Егор, — я неловко переступаю с ноги на ногу, смущаюсь и смотрю вниз. — Можно тебя попросить? В моем письменном столе есть тетради и флешки. Прошу тебя, забери все. Только не читай! — кусаю губы. — Если папа найдет их, он все сожжет. Пожалуйста… Там же вся моя жизнь.

— А что там? — серьезно спрашивает охранник, пытливо разглядывая мое лицо.

Я заливаюсь огненной краской стыда и какое-то время не знаю, что сказать. Когда отец узнал, что хочу на филологическое поступить, разорался и выбросил тетрадь с десятком моих рассказов. Он планировал мне другую судьбу, теперь я это понимаю даже слишком хорошо.

«Зачем ты читаешь эти сопливые романы? Лучше приведи себя в порядок, женщина должна вызывать у мужчин восторг, вот тогда будет успех. А любовные сопли — это для бедняков. Не вздумай еще и писать такое — позорище».

— Ты слышишь? Что там, в тетрадях?

— Мои книги, — роняю голову. Если Егор откажется помочь, я, наверное, пойму.

— Сделаю, — вдруг отвечает охранник и быстро кивает на дорогу. — Такси уже здесь, уезжай. Я оплатил дорогу до нужного города. Обязательно набери Альбине Витальевне, когда будешь подъезжать — она встретит.

— Как я могу тебя отблагодарить?

— Не пропади. И не бросай писать.

Улыбка трогает его крупные губы, только сейчас замечаю несколько полосочек шрамов, и я думаю, что невесте очень повезло с таким мужчиной, а главным героем следующей книги у меня обязательно будет Егор. Такой же мужественный красавчик, готовый прийти девушке на помощь.

— Я серьезно, — оглядываясь, затягиваю потуже пояс халата. — Не хочу быть должной. Если ты не скажешь сейчас, чем смогу потом отблагодарить, я никуда не поеду и ничего не возьму. Пойду пешком и без денег.

— Ладно, грозная девчонка, — охранник проводит большой ладонью по гладковыбритой щеке и протягивает мне мобилку. — Подаришь бумажную книгу твоего авторства и выполнишь одну мою просьбу.

— Какую? — на вставку о книге не реагирую. С этими легкими наивными историями я один на один, даже не выкладываю нигде. Не верю, что с ними можно добиться успеха. Да и пишу не ради этого, а так — для души.

— Не знаю еще, — Егор пожимает крупными плечами, — вдруг что-то в будущем появится. Я обязательно придумаю.

— Ничего криминального? — с надеждой усмехаюсь.

— Клянусь, — охранник выставляет ладонь вверх и скрещивает пальцы. — Все в рамках закона.

— И спать ни с кем не придется?

— Смеешься? — густая бровь подскакивает, а Егор качает головой.

— После предложения папы — выйти за старика, я уже ничему не удивляюсь.

Егор натянуто усмехается, выравнивается во весь двухметровый рост и прячет руки в карманы брюк.

— За пару сотен бумажных и твое спасенное творчество такое точно просить не буду. Ты только не исчезай, чтобы я мог долг-то забрать.

— Я позвоню, — показываю на телефон и ныряю в салон такси.

— Буду ждать, — Егор улыбается на прощание, а я пытаюсь запомнить его лицо, чтобы в будущем обязательно его найти и сказать «спасибо».

Дверь хлопает, будто разрезает мою жизнь на «до» и «после». Я прилипаю к окну, не в силах сдержать слез, и полностью отдаюсь чувствам. Отпускаю обиды, гнев… и начинаю жизнь с нового листа.

Ласточка. Наши дни

Не знаю, чем я думала, когда впустила его в дом. Наверное, разбитый вид и печальный взгляд Аверина сыграли свою роль. Или воспоминания, которые последние дни нахлынули на меня, лишив сна.

Или я слишком вымоталась и хотела банального внимания.

Или просто хотела…

Кошмар, о чем я думаю?

Давид идет следом, чувствую между лопатками жжение от его взгляда. Все тело протестует, покрывается мурашками, и я уверена, что мужчина замечает мою реакцию.

Его шумный выдох пролетает над ухом, когда мы вместе попадаем в коридор.

— Мама, — сложив на груди руки, сын стоит на пороге комнаты и хмуро поглядывает на гостя.

Как же они похожи… И разлет бровей, и синь глаз, и даже губы. Нечестно это. За столько лет я как-то свыклась с ходячей копией моей личной драмы, но вот так — впустить добровольно в свой дом опять — это только я, дурочка, умудрилась.