— Как я могу нравиться, если ты меня не знаешь? — наклоняет голову немного, густые волосы сползают на грудь, прячут манящие вздернутые сосочки — они так соблазнительно просвечивали сквозь ткань футболки. Арина смотрит на меня странно, именно так смотрят на маленького ребенка, когда тот украл из кошелька рубль и врет, что нашел его.

— Так же, как и я тебе…

Ее будто пощечиной бьют мои слова. Она уворачивается от них, смотрит в сторону, чтобы после огрызнуться с яростью:

— Пошел вон, Аверин! Разговор окончен. Через пять минут, чтобы тебя здесь не было, — распечатывая руки и убирая за спину волосы, бросает в меня обжигающе-ненавистный взгляд. С шумным выдохом исчезает в коридоре.

Да что я ей сделал? Или не я? Может, она зла на всех мужиков из-за кого-то конкретного? Но хочет же меня, хочет, видел, как зрачки расширялись, стоило прикоснуться. И если бы не котофей-телохранитель, я бы уже удовлетворил и ее, и себя.

Глава 12

Ласточка. Наши дни

Просидев больше пятнадцати минут, для гарантии, в ванной, я высовываюсь в коридор и взглядом ищу на крючке знакомое пальто.

Ушел.

Не дыша и с опаской, подхожу к комнате. Все еще не верится, что Давид так просто бросил свою затею завалить меня в постель.

Но и там его нет. В воздухе витает пряно-мускусный аромат парфюма, на полу валяется окровавленная рубашка, а из-под дивана виновато выглядывает мордочка усатика.

Позволяю себе шумный выдох и присаживаюсь на край кровати. Меня до ужаса душат слезы. Спрятав лицо в ладони, позволяю себе разрыдаться. Как я могла так низко пасть? Поддаться влечению? Утонуть в его глазах, как в океане.

Мурчик, вцепившись в мои колени коготками, с громким «мурк» толкается мордой в руки.

— Спасибо, что остановил… Я бы сорвалась, если бы не ты, — почесав кота за ушком, снова бросаю взгляд на пол, и сердце болезненно сжимается в груди, будто превращается в кусок льда.

А если я не имею права молчать? Давид ведь отец Мишки и должен знать об этом. И сын должен знать, ведь не простит меня, если такая правда откроется внезапно. Но сколько в жизни Аверина таких, как я, глупых и доверчивых женщин, которые поддались на чары и регулярно греют ему постель? А то, что докторишка-целитель может быть невероятно притягательным, даже больше, с ума сводящим, — это я проверила на собственном горьком опыте.

Может, у него и сейчас есть жена или девушка, а он просто пытается соблазнить меня вечерок. Разве не так же он поступил, когда со мной встречался? Обхаживал, влюблял, а потом… пока я разгребала семейные проблемы, разочек развлекся с девушкой постарше и поопытней. А что тут такого, да? Всего лишь секс!

Ублюдок, ненавижу его.

Вернись домой муж, все оказалось бы проще, не пришлось бы выкручиваться и придумывать объяснения, что с моей жизнью не так. Сергей никогда не был примерным и ласковым, я не особо горела жаждой снова с ним жить. Много лет одна справляюсь и не хочу ничего менять. Тем более, не планирую с ним делить постель. Но ради отмщения Аверину, ради того, чтобы он навсегда отстал от меня, я бы соврала еще раз и даже притворилась, что люблю мужа.

Но вряд ли Сергей сможет меня найти, я хорошо спряталась, а деньги муж перечислял на мое настоящее имя, ничего не подозревая. Если я раскроюсь, мне придется многое изменить, а я не хочу. Да, тяжело, да, не сытно, но я свободна и не обязана кому-то подчиняться — особенно отцу, который может не только забрать у меня малышей, но и сломать жизнь.

После того, как я сбежала, отец порывался меня вернуть. Спасибо, Егор предупредил, и я быстро уехала из города, пряталась в дешевых отелях на оставшиеся копейки, а когда вернулась — Давид уже нашел другую, а я оказалась ни с чем и на улице. Хозяйка дома, где я подрабатывала, слегла с инсультом, а через три дня умерла. Пойти на работу официально — нельзя было, папа бы быстро меня отыскал и выдал нерадивую дочь замуж. Оставалось только бежать.

— Поехали со мной? — помню, как парень с вихрастой челкой подал мне руку и показал в сторону медицинской общаги. — Этот… увалень никогда не будет тебя ценить. Для него любая юбка в радость, сделает все, чтобы под нее залезть. Как ты не заметила этого сразу?

— Он казался честным, — говорить тогда было легко, я словно с другом детства беседовала, пила какао, плакала, не стыдясь, и терла горящие щеки. — Обещал быть всегда рядом…

— Ловеласы и не такое умеют. Наверное, и цветы дарил — ландыши, — пытливо ждал, пока я кивну, — и конфеты, — пытаясь вспомнить, Сергей все время царапал высокий лоб, — «Ромашки» приносил?

— Приносил.

— Только не говори, что в «Лагуну» потом тебя водил?

Я тогда смотрела на Сергея, как на того, кто мне глаза открыл, правду сказал. Пусть и горькую, но перевернул карты рубашкой вниз, обнажая сущность бывшего.

— Это его типичный сценарий, — и после этих слов я поклялась, что никогда больше не позволю себе доверять мужчинам, разве что приму помощь ради ребенка. А потом, через пару лет, ради второго… терпела эту помощь-не-помощь и, сцепив зубы, молчала. Житний ведь помог мне, вытянул со дна, даже согласился воспитывать не своего ребенка.

Сейчас я с трудом могу сказать, что спаслась, скорее, попалась в ловушку покруче.

Тогда уехала с Сергеем без раздумий, он как-то действовал на меня странно, а я постоянно чувствовала себя паршиво, много спала и почти не решала, куда ехать и зачем.

А через неделю, убитая горем, измотанная токсикозом и слабостью, я очнулась в чужом мире, который выплюнул меня в реальность и внезапно, любимицу судьбы, которой всегда везло и все легко получалось, возненавидел. Мы рванули на другой конец страны, где начались страшные и тяжелые будни. Как я выжила тогда — не знаю, за малыша и держалась. Если бы не Миша — сломалась бы. А после Юляшка родилась и появилась еще одна ниточка, чтобы хвататься за жизнь.

Дни скользят по времени, как будто муха, что завязла в киселе. Я пишу, через силу, но пишу, подписка горит, мысли пресные, сухие фразы и избитые словосочетания, но детей кормить чем-то нужно — продукты, что последний раз привез Аверин, уже закончились. Как назло. Малыши с голодухи набросились на мясо, орехи и фрукты. Даже привычную им кашу отказались есть.

Книгу моей жизни не открываю. Боюсь. Как будто выписанные туда горькие слова снова приблизят нашу с Давидом встречу, а я не хочу, но этой ночью, морозной и снежной ноябрьской, мне совсем не спится.

Дети сопят, повернувшись каждый на свою сторону, а я лежу и буравлю потолок. Месячные только закончились, по телу едкой негой растекается желание, но я не позволяю себе даже думать об этом, кручусь-верчусь и около третьего часа ночи не в силах терпеть, встаю и иду на кухню. Открытое окно помогает остыть — распахиваю пошире, почти вываливаюсь наружу и, вскинув голову, замечаю острый взгляд, направленный в мою сторону. Давид. Да чтоб тебя!

Стоит на парковке, прислонившись к бамперу и неотрывно смотрит в мою сторону. Придурок.

Вдруг он вспомнил меня? Или понял… Что тогда? А если он потребует вернуть ему сына? На ночь глядя меня посещают до того жуткие мысли, что я тут же заныриваю в квартиру и прячусь за шторой. Может, не заметил? Высоко все-таки.

Если он не прекратит, придется снова бежать, а я только второй год, как более-менее спокойно живу и не содрогаюсь от каждого хлопка петарды и стука каблуков за спиной.

Долго наблюдаю за Авериным через щель в шторе, а он сидит на машине и не шевелится. Замерзнет же в таком тонком пальто.

Бреду в комнату и, убедившись, что ненормальный целитель так и стоит во дворе и греет задом капот, на немыслимом мне порыве сажусь за книгу, а после отключаюсь, скрутившись на краю кровати в клубочек.

Просыпаюсь от странного шороха, идущего со стороны кухни. Словно кто-то стучит по батарее или чинит кран. Не сразу получается встать, голова после бессонной ночи будто набита осколками. Растирая виски, окидываю туманным взглядом комнату. Детей нет, их школьных вещей тоже. Дотянувшись до ноута, запускаю его и убеждаюсь, что уже почти полдень. Вот это я поспала, а все Аверин виноват, покоя не дает…