— Ничего, заживет, — я нелепо отталкиваю его, злясь почему-то на себя. Встаю. Допрыгав до кромки воды на одной ноге, осторожно смываю песок и кровь, но последняя не прекращает идти, скользит от колена по косточке и оплетает голень.

— Давай обмотаю, — парень топчется позади. Мне даже кажется, что он смутился.

— Ты рубашку испортил, — показываю на его растрепанный вид, а он молча и исподлобья смотрит, протягивает клочок ткани и судорожно сглатывает.

— Прости, — роняет голову. — Не хотел тебя испугать. Ты из-за меня упала.

— Сама виновата, — неловко улыбаюсь и все-таки принимаю его помощь, поворачиваю ногу, чтобы ему было удобней. Парень очень ловко обматывает полоской ткани колено, фиксирует повязку и, не спросив, подхватывает меня на руки и относит к лавочке.

— Посиди, я пока такси вызову, — опускает и отпускает неохотно, а я успеваю за несколько секунд надышаться его терпко-сладкой кожей. — Тебе куда нужно, Веснушка? — перебирая пальцами по экрану, парень вскидывает тревожный взгляд.

Не похож он на маньяка. И рану обмотал, как настоящий врач. Не обманул, что на скорой работает?

— А почему «Веснушка»? — вырывается, пока незнакомец ждет ответ на другом конце линии, а я успеваю разглядеть серебристые капли пота на крыльях его носа и под ним. Вытирая длинными пальцами губы, черноволосый словно пытается скрыть волнение, его руки очень сильно подрагивают, а на мой вопрос он вскидывает голову и хрипло признается:

— Потому что от тебя пахнет весной, а солнце раскрасило твои щеки и нос золотом.

Я морщусь.

— Это ведь ужасно…

— Привлекательно, — завершает за меня парень и, отбив набор, присаживается рядом. — По-дурацки получилось познакомиться. Я все иначе представлял.

— Как, например?

— Подойду к тебе после работы, приглашу в кино. Ты позволишь себя провести домой, а у порога я… тебя… поцелую… — смотрит на свои руки, задумчиво перекладывает мобильный из одной ладони в другую. — Но все пошло не по плану, — и вскидывает горячий взгляд на меня.

— Ты правда врач?

— Интерн, прохожу здесь практику. Клянусь всеми звездами в мире, — разводит руками, показывая широкий горизонт.

Я перевожу взгляд на море. Воды сегодня бурные, темные, а запах соли, прибрежного песка и сухого ветра смешивается с парфюмом незнакомца и его кожей. Невольно улыбаюсь. Мне нравится его запах, он вызывает странный, незнакомый трепет, что идет из глубины души.

— Знаешь, если бы не ты, я бы еще долго не увидела все это, — показываю на пенные кудри на берегу, ласкаю взглядом темный горизонт с яркой оранжевой полоской — отражением взошедшей на небо луны.

— Не местная?

Мотнув головой, все-таки позволяю себе посмотреть на парня. Он сидит ровно, натянулся струной, но взгляд от меня не отрывает.

— Скажешь свое имя? — шепчет осторожно. Щурится и шумно втягивает носом воздух.

— Нет. А зачем?

— Мне хочется знать.

— А мне не хочется говорить.

— Но я могу узнать в кафе, — вскидывает бровь.

— Кто сказал, что я назвалась для временной работы настоящим именем? — и вскидываю бровь в ответ.

— Да ты загадка, Веснушка.

— Как и ты… Маньяк.

Давид. Наши дни

— Дай мне немного времени, — просит Ласточка так тихо, что я едва разбираю слова, по губам читаю. — И… еще, — она краснеет сильнее, покусывает губу и отворачивается, чтобы пробормотать: — Мне нужно в аптеке кое-что купить.

— Я все куплю, ты только скажи, что, — не удержавшись, целую ее маленькие пальчики. Они теплые и подрагивают.

— Прокладки, — шепчет порывисто и тянет руки на себя, но я не отпускаю. — И обезболивающее.

— Без проблем, сейчас организуем, — приподнявшись с пола, сажусь рядом с ней, переплетаю наши пальцы, тяну ее, крошечную и загнанную, к себе, чтобы обнять, а Арина упирается. Совсем немного. Но после слабого противостояния все-таки выдыхает облегченно и прижимается к моему плечу. Нисколько не смущаясь, спрашиваю: — Тебе какие? Две или три капли?

— Две подойдут, — гудит куда-то в мою грудь, стягивает руками футболку.

— У тебя всегда болезненные?

— Сколько себя помню, — еще тише, будто это такой постыдный вопрос и ее вина.

— И после родов легче не стало?

Она слабо кивает.

Чтобы снять неловкость, отогнать всякие предрассудки и страхи, поглаживаю Арину по волосам. Сегодня они немного запутанные, но мягкие и чистые, пахнут чайным деревом.

— Дай надышусь тобой и побегу, — получается сказать, хотя голос охрип до неузнаваемости от возбуждения, от невыносимого желания влипнуть в нее.

Она замирает. Сжимается, но мои легкие поглаживания быстро возвращают ее телу дрожь и податливость.

— Почему ты не женат, Давид? — вдруг спрашивает Ласточка, потираясь щекой о мое плечо и пугливо выглядывая из-под ресниц. Словно ждет подвоха, удара в спину. Я не знаю, что это, но она ведет себя настороженно, словно по обрыву идет.

— Не сложилось, — пожимая плечом, разрешаю себе небольшую вольность. Спускаюсь ладонью по шее девушки, отчетливо слыша, как бьется венка по кожей, провожу кривую линию по ключице и, уронив руку, пальцем обвожу твердый сосок под тканью футболки. — Тебя ждал.

— Не ври, — сипло отвечает и перехватывает мои пальцы, но со стоном тут же отпускает их, разрешая изучать ее тело дальше. — Я девушка с прицепом. С двумя, вернее. Да и гражданский муж…

— Думаешь, я тебя ему отдам?

Она смотрит на меня, не моргая. Не двигается. Застывает. В глубине серебра зрачков кружится тысяча вопросов, и я на все отвечу. Но не сразу.

— Думаешь, что твои прекрасные дети меня испугают? — добавляю, исследуя ее набухшую грудь. Арина слабо морщится, понимаю, что чувствительность сейчас выше прежнего, потому ласково и нежно поглаживаю, чтобы снять боль и напряжение.

— Но все-таки, — немного расслабившись, Арина снова возвращается к первому вопросу. — Наверняка у тебя уже есть свои дети. Бывшие жены. Ты довольно взрослый мальчик, — усмехается и осторожно проводит рукой по моей груди, вызывая волну дрожи.

— Не поверишь, — выдыхаю с трудом. — Ни одной жены. Ни одного ребенка.

— Что ж так?

— Погоди, Арин, тебя именно это настораживает во мне?

Она немного меняет положение, чтобы удобнее лечь на мое плечо, почти ютится ко мне, как в колыбель. Сдвигает брови и дергает уголками губ от боли — прострел хоть и отпустил, но мышцы будут еще некоторое время тревожить. Нужно беречься.

— Не только это, — прикрывает глаза и распахивает губы, когда я ласково провожу рукой по животу. Тянется за мной, просит еще. — Не верю тебе, потому что… нельзя так быстро понять, что человек тебе нужен навсегда. А играть в случайные связи, страсть, безумную влюбленность не стану. Не для меня это. Я переросла детские фантазии.

— Разве не должны люди пробовать? Хотя бы сходить с места и идти вперед, чтобы в будущем увидеть результат?

— У меня, — нехотя поворачивает голову в сторону гостиной, где слышны голоса детей, — уже есть два результата. И ни один не привел к настоящему счастью.

— Они от разных отцов? — слетает с губ, и Арина сильно дергается в моих руках.

— Да это неважно, — через несколько долгих секунд и наших молчаливых взглядов, она все-таки отвечает. — Они мои дети. Только мои.

— Тогда я буду любить их, как часть тебя…

Все-таки Ласточка вырывается, встает с кровати и подается к окну. Распахивает его, словно задыхается.

— Знаешь, как будет? — говорит и, отвернувшись, смотрит на ночной город. Сквозняк теребит ее распущенные волосы, холодит кожу, и Ласточка зябко обнимает себя руками. — Тебе все это быстро надоест.

— Неправда, ты меня не знаешь.

Не встаю, сижу на месте. Что-то в груди больно проворачивается от ее слов.

— Сейчас легко раскидываться словами о любви, а пройдет год, два, три, ты посмотришь на моих детей, чужих детей, захочешь своих… — она тяжело выдыхает, роняет голову на грудь. — И любовь окажется испытанием. Не искрой желания, которая толкает на безумства, а каторгой, тяжелым трудом отношений. Возможно, ты поймешь, что я не такая и привлекательная, как казалась изначально, что есть поинтересней, красивее, податливее. А я не смогу быть другой. Я сейчас подпущу тебя, надеясь на опору, плечо и постоянство, а тебе это нужно? Ты готов на такие жертвы? Взять и перечеркнуть прошлое, не оглядываться на других, быть с одной женщиной.