— Может, к родственникам поехала? — спокойно уточняет Север, глядя, как я пытаюсь дышать и цепляюсь за ближайшую колючую пальму ладонями.

— Нет у нее никого, — скрипит чей-то голос, и я, глубоко вдохнув, понимаю, что мой.

— Я бы не паниковал, но… — рассказывает дальше Меркулов. — Ремонтники сдавали объект, вернули ключи сегодня. Зашел в квартиру, а там пусто. Ни вещей, ни телефона, ни кота. Даже зубных щеток нет. Они уехали.

— Сбежала-таки, как обещала, — выдыхаю и, присаживаясь на лавку, поднимаю ладони к глазам и завороженно разглядываю глубокие царапины.

Генри подключается к поискам активней, чем остальные. Он прекрасно помнит, что такое терять. Помню, что с ним было, когда Лера пропала. Такое не забывается.

Проходит неделя. Дни мелькают, как пустые слайды. Арины с детьми нигде нет. А я по-настоящему схожу с ума. Так вот оно, что такое ступор и тупик? Когда ты ходишь, дышишь, шевелишься даже, а в башке каша — слякоть мерзкая, и уже никакая весна не спасет, не отмоет и не высушит, чтобы вылечить, согреть сердце.

Снесло мне крышу капитально из-за Ласточки. Одно я не мог понять, ведь в голове нет-нет и всплывали слова бабульки из подъезда, за что я прощение просить буду? И почему девушка сбежала? Так испугалась меня, что бросила все, несмотря на школу, жилье, хоть какую-то стабильность?

Не верю. Вернее, не так. Жопой чую, что причина в другом, и страшно до ужаса за хрупкую, одинокую девушку. Ей ведь навредить — проще простого, а она, глупая, не понимает, что я шею подставлю под секиру легче, чем дам ее в обиду.

Такие приметы: красивая, сероглазая, темноволосая, под мышкой с детьми и, возможно, котом, казалось, невозможно пропустить, но Арину видели редкие люди, которые мало чем помогли. Следы девушки обрывались на автовокзале, но на ее имя билеты никто не брал, а попутками она могла отправиться куда угодно. Или остаться в городе.

Соколов отзвонился один раз, сказал, что тоже ищет, прогоняет по опознаванию лиц, но после не отвечал на вызовы, будто сквозь землю провалился или минимум улетел в другой мир. Что б его! Данька пару дней телефон не включал, доводя меня до бешенства, и оставался недоступен. Он часто так делал последнее время, а мне было не до выяснения отношений с другом. Я укатывал дороги города, рыскал по отелям, хостелам, квартирам, прозванивал больницы, морги, каждый раз содрогаясь, когда меня просили в последних названных пунктах подождать.

— Хорошо спряталась твоя Ласточка, — устало падая в кресло, Генри сильно стискивает переносицу и откидывает затылок на спинку. Его темные волосы рассыпаются по светлой коже сидения. — Нужно поспать. Я уже еле на ногах стою, а ты вообще не ложился несколько дней. Давид, — он окликает меня, но я тупо смотрю на телефон, на полосатый список скорых, куда названиваю каждый вечер и надеюсь, что Арина никогда-никогда там не найдется.

Приемы временно передал своей коллеге, нашему частному семейному врачу — Карине Владимировне. Рейн была в отъезде прошлый месяц, ездили с семьей в Турцию, а сейчас она так загружена работой, что мне даже стыдно. Но зато клиника работает и без меня, могу хоть об этом не беспокоится.

Внезапный звонок от Кристины на минутку выбивает воздух из груди. Что-то горчит на языке и царапает в глубине, там, под ребрами, словно, если я отвечу — вся моя жизнь в один миг изменится.

— Аверин, телефон! — Генри приходится встать и щелкнуть у меня под носом пальцами. — Просыпайся!

— А советовал лечь поспать… Друг, называется.

— Та поспишь тут. Ответь. Вдруг что-то важное.

Телефон надрывается в руке, вибрирует, а я сжимаю ладонь и шумно втягиваю носом воздух, прежде чем нажать на кнопку.

— Да, Крис. Что-то срочное? — привстаю с места, но нависаю над столом, чтобы не упасть со своей неустойчивой тушкой между стулом и шкафом. Мир качается и вертится каруселью. Слабость — уже привычное дело последние три дня, но пока не найду Арину — не лягу, банально не смогу сердце угомонить. За неделю поисков отключался, конечно, прямо за столом, пару раз чуть не свалился на пол, но все равно подкидывался и снова искал. Паранойя какая-то, понимаю, но мысль, что больше ее не увижу — причиняет настоящую физическую боль, будто у меня в легких метастазы от этих чувств и тревоги. Какой тут сон?

— Привет, — недовольно бурчит медсестра. — Какой-то малец звонил на номер клиники, — она пыхтит и сопит в трубку. — У меня тут и так завал из-за твоего отсутствия, а он шутки-шутит. Говорит, что твой сын и ему срочно нужно с тобой поговорить.

— Что?! — оседаю в кресло, роняю телефон, не сразу соображая, что ответить. Руки с трудом, на краешке стола, ловят мобилку, чтобы дополнить вопрос: — Звать его как?

— Мишей назвался, — бросает девушка. — Фамилия птичья какая-то… Тут такой гам, народу толпа, так что я не запомнила, извини.

— Ласточкин?!

— Ка-ажется-а-а, да, — она тянет гласные, щелкает языком, а я встаю и отодвигаю обеспокоенного Генри. — Кристина, что пацан еще сказал?! — моим голосом можно давить камни. — Где он?!

— Не кричи на меня! — тут же вспыхивает медсестра. — Я тебе не справочное бюро! Сказал, что перезвонит.

— Мой личный телефон ему дай. Поняла?

— Ты же не разрешаешь, — неправдоподобно пищит помощница. — Что, правда, твой сын? — как-то надрывно, с неверием уточняет.

— А сейчас разрешаю. Тебе ясно? — зубы хрустят от ее нерасторопности. — Если малый не перезвонит, я снова Ласточку потеряю. Вот же дура — эта Крис! — Остальное — тебя не касается.

— Не касается, значит? Окей, — и внезапно отключается.

Вот же… стерва. Проявила-таки свой норов. Я все никак не мог понять, что меня коробит в ее поведении, а оно вот, что — фальшь. А говорила, что секс без обязательств, что с радостью поможет снять напряжение, что ни на что не рассчитывает, а теперь ярмо мне на шею решила повесить? Взревновала неожиданно? Уволю к чертям.

— Твою ж мать… — бросаю телефон на стол, но достаточно нежно, чтобы не разбить. На осколках разума все еще понимаю, что жду важный звонок. Оборачиваюсь к Северу, и тот понимает все по глазам.

— Я за кофе, — он хлопает меня по плечу и плавной походкой выходит из кабинета, корректно промолчав об услышанном.

Мы у меня дома. Вдвоем. Север поднял ребят, и они прочесывают город вместо нас. Расспрашивают прохожих, всех, кого получится. Ищут по другим каналам, даже в газету объявление дали, в сети разместили посты, в группах поиска людей создали темы.

Эти три минуты — не просто бесконечность. Прорва, в которую я упал и не могу долететь до дна. Кажется, сажусь, голову ведет вниз, роняю ее на сложенные перед собой руки.

Слышу трель соловья, протяжную такую, тоскливую. Гудящую в груди.

Слышу запах нежной кожи. Какие-то полевые цветы и хвоя. Пальчики Арины ласково перебирают мои волосы, вплетаются на висках, тянут к себе. Ее губы, нежные, розовые, пухлые приближаются к моим губам. От нее пахнет кофейными зернами. Я пытаюсь поймать Ласточку, поцеловать, а она смеется, играется, как с ребенком, и вдруг отшатывается.

— Аверин! Подъем! — кричит над ухом Генри и ставит передо мной небольшую чашечку кофе с густой пенкой. — Телефон звонил, я не успел ответить.

Вскакиваю и смахиваю чашку со стола. Она с глухим стуком ударяется о паркет, но не разбивается, зато кремовый ковер щедро заливает кофейной гущей. Клякса напоминает острохвостую птицу, что парит над землей. Она свободна и не собирается попадаться в руки такого зверя, как я…

— Блин, Давид! — тепло и по-дружески ругается Генри. — Спокойней. Тебе, может, мои кубики достать, чтобы ты пришел в себя?

— Он сказал, что мой сын, — шепчу, глупо уставившись на пол, на силуэт кофейной ласточки. О, шизик. Лечиться пора.

— Эм… А ты… — лицо друга вытягивается, губы странно округляются.

— Я, бля, не помню, — взмахнув руками, откидываюсь на спинку. — Столько женщин было последние годы. Как во сне. Но ни одной Ласточки. Ни одной, понимаешь?

— Не очень, — Север складывает руки на сильной груди и присаживается на край стола, ко мне боком.