Еду без определенной цели, но сорок минут спустя, направление, заданное бессознательно, выводит меня к Дворцу спорта, а отсюда через пару улиц Зоя со Степой живут.

Интересно, сын уже добрался домой на том корыте цвета баклажан с шашечками, в которое он едва втиснул плечи и ноги?

Словно в ответ оглушительно орет мобильник, подключенный к аудиосистеме.

Сын.

Что-то ёкает в груди. Непонятное тревожное чувство скребет за шиворотом. Может, потому, что он звонит впервые?

— Да, сын. Ты доехал до дома? Нормально все?

— Пап! Па-ап! — кричит Степа и, кажется, сердце обрывается и падает вниз. Судорогой сжимается желудок. Вот только не от радости, а от жуткого предчувствия. — Пап! Маме плохо! Она сознание потеряла и в себя не приходит! Я… я не знаю, что делать! Я вызвал скорую, но их все нет и нет! Ты приедешь?

— Буду через три минуты!

Мимо проносится скорая с мигалками, пристраиваюсь вслед за ней, потому что нам по одному с ней адресу. И не ошибаюсь.

В квартиру попадаем всей толпой.

Зоя — какая-то опухшая (зареванная что ли), бледная и недвижимая. Степа с паническим ужасом в глазах и зажатыми в руках документами пытается отвечать на вопросы медика.

Маленькое хрупкое тело оперативно грузят на носилки.

Страшно. Мне безумно страшно.

Я никогда не рассматривал вариант, что могу попросту не успеть. Не успеть ничего.

И теперь не буду!

— Она же не умрет, правда? — хрипит сын, едва мы запрыгиваем в машину и выезжаем вслед за скорой.

— Не умрет, — твердо отвечаю я, сглатывая застрявший в горле ком. Киваем друг другу и молча едем во вторую городскую.

Величественные сосны, поскрипывая, качались из стороны в сторону. Над ними по голубому-голубому небу проплывали пушистые белоснежные облака. В разгоряченном июньским солнцем воздухе пахло смолой, свежей древесиной поленьев, отцветающими кустовыми розами и шиповником, зацветающим сладко-тягучим жасмином.

Озеро искрилось в полуденных лучах, покрываясь рябью от теплого ветерка. На его водах там и тут покачивались желтые кувшинки и плескались коричневые дикие утки. Неумолкающий птичий гам, в котором легко различались перестукивания дятлов, щедрые пророчества кукушек, щебетание клестов, соловьев и других, неизвестных мне, птиц, возносит на вершину умиротворения, наполняя необыкновенным спокойствием и гармонией.

Широкие качели мерно раскачиваются из стороны в сторону. Оказывается, это так здорово — лежать, двигаясь маятником, дышать свободой от суеты и необходимости куда-то спешить и смотреть на вершины сосен. Рядом, вытянувшись во всю длину, примостились местные жители — двое мордатых котов, охотно подставляющих свои круглые рыжие животы под мои ласкающие руки. Они тарахтят, словно маленькие генераторы, потягиваются, зевают и щурят ярко-зеленые глаза.

Когда-то я мечтала завести кота.

Но уже и не вспомню, как давно это было.

Потянуло дымком. Это Матвей разводит огонь. Собирается готовить мясо на углях. Он здесь и за кухарку, и за посудомойку, и вообще — верный паж, готовый исполнять любой каприз. Таким я его никогда не знала. Но не стану отрицать, что мне нравится его забота.

Мы приехали в «Лесные Зори» сразу после выписки из больницы. В уединенный коттедж на берегу озера я влюбилась с первого взгляда. Двухэтажный деревянный дом из соснового сруба, каждый предмет интерьера в котором изготовлен из натуральных материалов. Камень, глина, дерево, хлопок и лен…

Здесь даже коврики самотканые, похожие на те, что полосатыми дорожками устилали полы в прабабушкином доме. Уютно. Светло. И спокойно.

Здесь даже воздух словно разряженный и умиротворяющий.

Матвей очень ответственно подошел к исполнению всех рекомендаций лечащего врача. Кажется, мое состояние его не слабо напугало. Впрочем, как и всех их. Тех, кто совершенно незаметно для меня, но вполне однозначно для себя принял нас со Степой в семью. Семью, где полно тесных дружественных связей. Где поддержка и забота естественны и неотъемлемы. Где не нужно просить, кланяясь в пояс, и получать великое одолжение. Семью, о которой мечтает каждый.

О той ночи и последующих сутках я помню мало. Но только не ощущение беспомощности от невозможности проснуться. От состояния полузабытья, в которое изредка пробиваются окружающие звуки и осторожные прикосновения к рукам или поглаживания головы.

И если закрыть глаза, то в темноте можно с точностью воспроизвести и запах антисептиков, и раздражающий писк датчиков, и зуд шрама на груди, под которым, словно занемевшее и очень уставшее, ровно бьется сердце, и, конечно же, голоса, что навсегда врезаются в память, пока реальность ускользает сквозь пальцы, а время ощущается не плавной ровной линией, а рваными хаотичными скачками.

— Доброе утро. Яков Платонович Берг. Лечащий врач Зои Павловны Свиридовой. Значит так, из хороших новостей — подозрения на инфаркт или стенокардию не подтвердились. Об остром коронарном синдроме речь тоже не идет. Также текущее состояние не связано с диагностированным в подростковом возрасте пороком сердца и перенесенной тогда операцией. В данный момент времени жизни пациента ничто не угрожает. Однако, проблема существует и требует незамедлительного лечения. В нашем случае я склоняюсь к кардионеврозу. Это функциональные нарушения в работе сердечно-сосудистой системы без ее видимых органических повреждений. Сопровождается также различными психосоматическими расстройствами. Для того, чтобы исключить органическую патологию сердца и другие серьезные заболевания, скрывающиеся за многообразными симптомами, пациента необходимо будет наблюдать в течение двух и более месяцев.

— Это же лечится, да? В смысле, если вдруг подтвердится, что у Зои кардионевроз, это же не смертельно?

— Видите ли, Матвей Игоревич, что совершенно бесспорно и очевидно, так это наличие у пациентки нервного срыва. И это само по себе является большой проблемой. Поймите, психоэмоциональное расстройство любого происхождения — значительная нагрузка для организма. Если не получать разрядку, то в определенный момент времени нервная система просто не в состоянии функционировать в прежнем режиме и случается сбой. Срыв — это защитная реакция на перегрузку. В результате беседы с близкими родственниками, я имею ввиду постоянно проживающего с Зоей Павловной сына, могу сказать, что в данном случае имеет место накопленный годами стресс. Как я понял, Зоя Павловна привыкла переживать все в себе, терпеть, даже когда состояние доходит до пикового, и эмоции переполняют. Вероятно, что окружающие близкие люди просто не заметили, когда наступил критический момент и потому не пришли на помощь. Из рассказа Степана я сделал вывод, что у пациентки было достаточно факторов для острых эмоциональных потрясений. Детские психологические травмы в связи с травлей и насмешками. Отсутствие друзей. Ранняя беременность. Порок сердца и открытая операция на нем. Роды и тяжелый послеродовой период. Осуждение со стороны общества. Появление в ее жизни отца, а затем скорая смерть обоих родителей. Отсутствие поддержки со стороны родственников. Единоличная ответственность за ребенка. Финансовые трудности. Неудачи в личной жизни. Все это по отдельности — экстремальная эмоциональная нагрузка, а уж все вместе, сами понимаете…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Но со стороны казалось, что с ней все в порядке. Никто, даже Степа, не подозревал о подобного рода проблемах. Зоя выглядела обычной. Она вела нормальный образ жизни, работала, улыбалась.

— Думаю, что в тот момент, когда сын достиг разумного возраста, депрессия уже носила хронический характер, а, следовательно, воспринималась им, как нормальное состояние матери и особенность ее личности. Поймите, симптомы были, просто вряд ли мальчик был способен их различить, а больше рядом никого не было. Например, Зоя Павловна для своего возраста слишком худа, у нее очень бледные кожные покровы и синяки под глазами, что говорит об отсутствии здорового аппетита и хорошего сна. Со слов сына, у нее нет хобби, нет близких друзей или любимого мужчины, а все свободное время она посвящает работе, в которой, к слову, также не добилась особых высот. В целом это говорит об общей апатии и отстраненности, а также о низкой самооценке и нежелании общаться или строить отношения, в том числе с противоположным полом, а отсутствие личной жизни у молодой женщины помимо психологического дискомфорта ведет к вполне себе физическим гормональным изменениям, усугубляющим общую картину.