Просматривая документы, Медведев подробно расспрашивал о случайных встречах, задумывался над отдельными словами. Сердюк нервничал. Ему казалось, что этот чекист пропускает самое важное и останавливается на мелочах, не имеющих никакого значения.

— Что же, крупы вы так и не достали?

— Да бог с ней, с крупой, — смутился Сердюк.

Но Медведев попросил рассказать подробнее. Сердюк передал ссору на ярмарке в Каховке. И опять такое незначительное событие почему-то заинтересовало чекиста.

— Так и сказал, что наши деньги скоро не будут ходить?

— Слово в слово! Да мало ль что болтают на рынке!..

— Вы бы узнали в лицо этого человека?

— Из тыщи узнал бы! — вспыхнул Сердюк. — Шакала этого, пока жив, не забуду!

— А это что у вас? — заметил Медведев узелок, который Сердюк старательно запихивал в переполненный портфель.

— Это так... — бухгалтер стал пунцовым, а носик у него побелел. — На всякий случай... — пробормотал он.

Медведев покачал головой, словно тень пробежала по лицу.

— Вам страшно было прийти сюда?

— Ну, знаете, ГПУ все-таки... И я вел себя в окружкоме, очень резко я... А время сейчас такое...

Медведев осторожно взял из рук у него узелок, положил на стол.

— Ничего, дети ваши съедят. А сейчас пойдем к нам в столовку, пообедаем.

— Как, то есть? Куда? Ведь я не имею отношения.

— Это недолго. И здесь же в доме. Не беспокойтесь, — улыбнулся Медведев, — одна лишняя порция найдется, кое-кто из товарищей неожиданно выехал в командировку. И портфель оставьте. Нам с вами еще многое нужно обсудить.

В коридоре, освещенном горящей вполнакала лампочкой, волновалась очередь: столовка была тесной, и обедали в три смены. Это были почти сплошь молодые ребята, и поэтому они отчаянно шумели, наперебой острили, встречали каждого выходящего из столовой смехом, одобрительными возгласами. К тому моменту, когда Медведев и Сердюк пристроились к очереди, нетерпение ожидающих достигло крайнего предела. Посыпались прибаутки на тему о том, что сытый голодного не разумеет, что они там поели и теперь в зубах ковыряют.

— Правильно, товарищи! — -крикнул Медведев, перекрывая общий шум. — Они о нас забыли. Предлагаю напомнить! — И на залихватский мотив запел:

Дружный хор оглушительно поддержал:

Сердюк с удивлением оглянулся на Медведева.

— Кто-то из наших сочинил, — улыбнулся тот, подпевая и дирижируя себе обеими руками.

Наконец впустили. Дежурному, проверявшему пропуска, Медведев что-то шепнул, ввел Сердюка, усадил за стол, и через несколько минут тому принесли глубокую тарелку рассыпчатой мамалыги и ломтик черного хлеба.

— А вы что же? — поднял он голову к Медведеву, уписывая за обе щеки.

— Я уже поел, — кивнул ему Медведев, — перед вашим приходом.

Только сейчас понял Сердюк, до чего он голоден. После каждой ложки вспоминал детей, говорил себе: «Довольно!» — и не мог остановиться. Съев половину, решительно отодвинул тарелку. Приподнявшись, потянулся к Медведеву.

— Товарищ Медведев, можно остальное с собой? Я уже сыт. Детишкам... — Завертывая мамалыгу в лист бумаги, он мечтательно и с оттенком неодобрения говорил: — Эх, если б все у нас могли так питаться! Хорошо вам живется...

Медведев не успел ему ответить. Внезапно в столовой стало очень тихо. От дверей между столами тяжело шел человек в форме, слегка сутулясь, наклонив седую голову, исподлобья оглядывая обедающих. Остановился, негромко сказал, но услышали все:

— Сейчас кто-то из чекистов в булочной на углу взял без очереди хлеб. Мне пожаловались представители очереди. Они ждут хлеба на улице в двадцатиградусный мороз со вчерашнего дня. Кто это сделал?

Люди вокруг перестали дышать. Стало неимоверно тяжело терпеть тишину.

В углу встал человек с белым лицом и, облизнув пересохшие губы, беззвучно что-то произнес.

Вошедший не услышал и долго обводил взглядом комнату. Все ждали, когда он дойдет до угла. Он увидел. И тем же ровным голосом сказал:

— В двадцатом году я расстрелял бы тебя, не сходя с места. Положи на стол пропуск и уйди. И забудь, что ты был чекистом. — И лишь на последнем слове голос его едва не сорвался на крик.

Он стоял и ждал, пока тот шел через комнату. Только в кабинете Медведева Сердюк перевел дух.

— Да-а, нелегкое дело быть чекистом... — проговорил он, покачивая головой. — А ведь я не знал, какие вы... чекисты... ей-богу!

— Значит, начнем с того, — сказал Медведев, — что поедем с вами разыскивать спекулянта гречневой крупой. Согласны? В Каховку.

С того дня тихий бухгалтер Семен Семенович Сердюк почти два месяца не ночевал дома, мотаясь по всему округу и участвуя в самых невероятных и бурных происшествиях.

Продавец гречки оказался жителем небольшого хутора под Каховкой по фамилии Злобин. Он не сразу вспомнил Сердюка, а узнав, позлорадствовал:

— Пришла коза до воза!

Неожиданно Сердюк открыл в себе удивительные способности. Сидя у Злобина дома за чаркой и вдыхая запах шипящих шкварок, он с азартом кричал:

— Что ты мне на фунты гречку продаешь! Мне пуды требуются!

— Так де ж я тебе возьму, — разводил руками Злобин. — Последний мешок отдаю.

— А мне какое дело. Ты торгуешь? Торгуешь. Обеспечь покупателя! — не унимался Сердюк.

Оба были уже здорово навеселе, и Сердюк, пригнувшись и поманив хозяина пальцем, зашептал:

— Достань мне еще гречки. Заплачу хорошо! Боюсь, деньги пропадут. Слушай, ты тогда правду сказал, что грошам этим скоро конец?

— Хрест святой! — истово перекрестился Злобин.

— На что ж они тебе самому? Страх меня берет — вдруг брешешь. Сам-то берешь денежки.

Злобин оглянулся на дверь, махнул рукой старухе, которая тотчас исчезла.

— Ты на меня не смотри, — зашептал он в ответ. — Мне гроши не для себя. А так, на одно дело... В оборот их! — засмеялся и помотал головой. — Больше не скажу. Чшш!.. А насчет того, что конец советским грошам, не кто-нибудь, агроном Губенко сказал. Он все знает. Ему верь.

— И скоро? — ужаснулся Сердюк.

— Скоро. Спускай скорее до копейки. Чшш!.. Больше не скажу. А гречки тебе кой у кого добуду. Приезжай через неделю, чтоб не опоздать.

Когда выволакивали куль на крыльцо и укладывали в сани, Злобин, трезвея, угрюмо предупредил:

— Что я тебе тут по пьянке — молчи. А скажешь кому — откажусь. Свидетелей не было!

К Губенко поехали вдвоем, якобы для вторичной ревизии. Агронома нашли в конторе. Он щелкал на счетах. Узнал Сердюка и сразу, на пороге, огорошил:

— Опять ревизия? Из окрисполкома звонили, предупреждали, что ваша ревизия самовольная, чтоб на вопросы не отвечать и от работы не отвлекаться. Прошу, не обижайтесь. — И отвернулся к счетам.

Это был сюрприз. Сердюк растерялся.

— Простите, кто вам звонил?

— Неважно кто. Звонили!

Сердюк покраснел.

— Я хочу знать...

Но Медведев мигнул ему и вошел в комнату.

— Хоть отогреться дозволите?

Уселись. Некоторое время в комнате раздавался только стук костяшек.

Не оборачиваясь, Губенко дрожащим голосом произнес:

— Святой апостол Иоанн вещал: всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца. — Перестал стучать костяшками, замер, ожидая ответа.