— Это мы, что ли, ненавидящие? — полюбопытствовал Медведев.

— А к чему второй раз ревизовать? — вместе со стулом повернулся к ним Губенко. — Ведь уж измытарил! — кивнул он в сторону Сердюка. — Всю мне душу переворотил. Мало? Теперь второго приволок. Ненависть в сердцах ваших!

Агроном был коренаст, с короткой сильной шеей и квадратной головой; нос в переносице прорезан глубокой бороздой, будто сломлен, из-под нависшего лба сверлят глаза; никак это не вяжется с евангельской слезливой речью. Притворяется он или юродствует?

— Напрасно вы нервничаете, товарищ Губенко, — сухо сказал Медведев, — нас интересует только одна неточность в вашей сводке. Разъясните, и мы уедем.

Сердюк вынул акт ревизии. Количество семян, указанное агрономом в сводке, было значительно меньше того, что обнаружил ревизор.

— Вы знаете указание партии, товарищ Губенко? Посевные площади сейчас расширять мы не сможем, так что надо возмещать повышением урожайности. А ведь это от посевного материала в прямой зависимости! — Медведев говорил сдержанно. — Вы понимаете меру ответственности за ваши цифры?

— Подозреваете меня в укрытии? — сказал Губенко. Рванув на груди ворот рубахи, с надрывом воскликнул: — Явились арестовать меня, товарищ Медведев? Ну что ж, в послании к Тимофею апостол Павел предупреждал: знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие! Все желающие жить во Христе Иисусе будут гонимы. Злые же люди и обманщики, — он указал пальцем на Сердюка, — будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь. Арестуйте меня!

Самое неприятное было, что Губенко кто-то предупредил. Очевидно, у них есть свои люди в окружном аппарате!

Как поступить? Арестовать его? Или усыпить подозрения, уехать и оставить под наблюдением? Попытаться убедить? Самые различные планы замелькали в голове. Разом вспомнились прежние встречи. Этот человек был так не похож на всех остальных. Впрочем, каждый новый человек — новая задача! Где же ключ? Губенко с тревогой ждет решения. В глазах не испуг, не настороженность, что-то пытливое, вопрос...

Медведев снял ушанку, бросил на лавку, придвинулся к печке.

— Семен Семенович, дорогой, нам же здесь придется задержаться. Не в службу, а в дружбу, сходите договоритесь насчет жилья на несколько дней. И возвращайтесь за мной сюда. Добре?

Сердюк схватил под мышку свой пухлый портфель и, с удивлением взглянув на Медведева, пошел из комнаты.

Медведев спокойно грел руки у печки. Когда дверь за Сердюком захлопнулась, сказал агроному:

— Ты его обидел. А у него дети чуть не помирают с голоду.

Губенко не отвечал.

— Вот ты веруешь, а убиваешь его детей. У апостола Павла, кажется, сказано: дающий семя сеющему умножит плоды правды вашей. А ты отнимаешь семя.

— Ты же безбожник. Зачем святые слова всуе треплешь? — глядя в сторону, проговорил Губенко.

— Да, я безбожник, — подтвердил Медведев. — И я ненавижу своего ближнего, если он ради собственного брюха заставляет умирать от голода детей. За это ты зовешь меня человекоубийцей?

— Не смущай мою душу! — вдруг закричал Губенко. — Я осудил зло в сердце своем!

— Значит, было что осуждать, — проникновенно сказал Медведев.

— А ты чист? У тебя нет на душе погубленной жизни?

— Нет, Губенко, я никогда не творил зло ради зла.

— А я творил! Слышишь? Творил! Знаешь ты, кем я был? Да все равно узнаешь. За мной ведь приехал! — Он подскочил к Медведеву, захрипел: — Я был комиссаром в петлюровском войске. Я допрашивал. Я приговаривал. Я убивал. Я — один! Все на моей совести! Все! Мог я жить после этого? Распятые, разорванные, спаленные — все по ночам скреблись под моей кроватью. И я тогда прочитал те слова, что сказал Петр, апостол Петр, который сам трижды отрекся от Христа, который знает, что такое муки совести: уклоняйся от зла и делай добро, ищи мира и стремись к нему. А ты приехал сюда зачем — колхозы создавать, зло насаждать? Но сказано в послании к галатам: стойте в свободе, которую даровал вам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства.

— И ты уклоняешься от этого зла, — усмехнулся Медведев.

— Уклоняюсь!

Губенко дрожал, словно его бил озноб, пот крупными каплями стекал по лицу и шее.

Медведев прошелся мимо него к столу, перелистал бумаги, дал ему успокоиться.

— Ты переволновался, пока ожидал нашего приезда, — сказал он.

Губенко прижался лбом к оконному стеклу.

— Утешать тебя я не собираюсь. Никакие евангелия не зальют твою совесть, если она в тебе проснулась. Но ты врешь, Губенко! Я же вижу, мечется твоя душонка еще и сейчас. И сейчас ты ночью распинаешь, а днем грехи замаливаешь.

Губенко обернулся, открыл рот, ничего не сказал.

Медведев подошел к нему вплотную.

— Сроки восстания наметили? Когда?

Губенко, не спуская с него глаз, покачал головой и неожиданно заплакал. Он всхлипывал, тянул носом, поджимал губы, и было странно, что этот кряжистый человек так по-женски плачет.

— Искушение! — проговорил он и, продолжая всхлипывать, рассказал, как еще в двадцать шестом году, незадолго до убийства Петлюры в Париже, приехал на Украину его представитель по фамилии Стецько. Когда-то Губенко был с ним в одной части. Стецько стал стыдить его за отказ от убеждений, от борьбы.

— И я поддался! — страдальчески воскликнул он. — Жаль мне стало, что уйдет моя Украина — хуторки с тополями, садки вишневые, тишина полей, смолкнет колокольный звон в церковках, золотые кресты почернеют... Вместо этого будут здесь какие-то фабрики зерновые, стук, да грохот, да копоть. И умрет душа Украины! — Он задумался, словно потерял нить. — О чем я?.. Ага! Связал он меня и других людей с Крымом. Помните, раскрыли тогда в Крыму Всероссийский штаб крестьянских объединений? Их взяли, до нас не добрались. И снова я успокоился. Так нет же, опять меня разыскали искусители... Сил моих больше нет! Арестуйте! Убейте! Вышлите! Слаб я для казней твоих, господи!

Медведев слушал, и казалось ему, что Губенко неспроста выворачивает перед ним душу. Он еще не забыл истории с Гуровым.

— Почему вы мне все это рассказываете? — прервал он агронома. — Я ведь спросил только о сроках.

— Господи, для добровольности ж! Чтоб вы подтвердили: я сам, добровольно все, откровенно. За это и прошу снисхождения.

«Он просто жалкий трус!» — подумал Медведев и строго сказал вслух:

— Видно, страшно вам живется. Какие же искусители объявились теперь?

— Есть тут один агроном, — понизил голос Губенко, боязливо косясь на входную дверь. — Только не казните его! Довольно крови на моих руках. Всеми святыми заклинаю...

— Говорите об агрономе, — нетерпеливо прервал его Медведев.

— Господи! Ты видишь, вынужденно предаю, яко фарисей презренный!.. Адаменко. Истинной его фамилии не ведаю. Только знаю, скрывает он какое-то злодейство, совершенное еще в двадцать четвертом в Крыму. Коммунисты, говорит, меня никогда не простят.

В памяти Медведева всплыла история зверского убийства группы коммунистов в Крыму на Воронцовском мосту, ночью, после окружной партконференции. Главарем шайки убийц был некто Брагин, белогвардеец. Потом в Кривом Роге Брагин ограбил фельдъегерскую почту. Под Знаменкой, в Черном лесу, шайку его окружили. Но Брагин и с ним четыре бандита с боем вышли и скрылись. Неужели Адаменко и Брагин — одно лицо?

— До последнего дня, — продолжал агроном, — Адаменко проживал в одном из сел под Каховкой. Но узнал о вашем приезде и скрылся.

Все яснее выступали перед Медведевым контуры широкого и, вероятно, сильного подполья. Антисоветские разговоры и настроения, которые в последнее время оживились в этой части Херсонщины, не были случайными. Злорадное восклицание Злобина на ярмарке о близком конце советских денег было первой живой ниточкой от этого подполья...

— А сроков никаких не знаю. Не посвящен. Знаю только, что поднимутся, как только приедет из-за кордона какой-то Жорж. Полгода назад Адаменко приводил его до меня. Человек молодой. Больше ничего о нем не знаю. Приказали мне квартиру держать для встреч и семена вот... скрывать... Господи, тернистыми путями ведешь ты меня!