– Съездим к ней завтра, скажем, чтобы поменьше трепалась.

– Она не любит, когда ей приказывают.

– Но она любит меня.

– Она уже могла рассказать кому-нибудь, кроме тебя.

– Не думаю. Вряд ли.

– Почему?

– Потому что она считает всех жителей Сен-Виктора круглыми идиотами. А меня нет, потому что я иностранец. Кроме того, она разговорилась об этом со мной, потому что я разбираюсь в волках.

– Почему же ты ни словом не обмолвился в среду вечером, когда мы вернулись из Экара?

– Я надеялся, что во время облавы животное обнаружат и тогда все само собой забудется. Не хотел понапрасну тебя расстраивать, ты ведь любишь толстуху.

Камилла снова покачала головой.

– Она сумасшедшая, твоя Сюзанна, – прошептал ей на ухо Лоуренс.

– Я ее все равно очень люблю.

– Знаю.

На следующее утро в половине восьмого Лоуренс завел мотоцикл, и они тронулись в путь. Еще толком не проснувшаяся Камилла села сзади, и они не спеша проехали два километра до Экара. Одной рукой Камилла крепко обнимала Лоуренса, а в другой держала пустую банку из-под винограда в водке. Сюзанна давала виноград только в обмен на пустую банку.

Лоуренс повернул налево, выехав на каменистую дорогу, ведущую прямо к дому.

– Смотри, полицейские! – крикнула Камилла, тряся Лоуренса за плечо.

Лоуренс знаком показал, что тоже их заметил, заглушил мотор и слез с мотоцикла. Сняв шлемы, они с Камиллой увидели тот же голубой автомобиль «универсал», что стоял у овчарни, как два дня назад, и тех же двух полицейских, среднего роста и совсем низенького, которые бегали от дома к машине и обратно.

– God, – только и вымолвил Лоуренс.

– Вот черт, опять беда с овцами, – с досадой произнесла Камилла.

– Bullshit. Теперь толстуху не утихомирить.

– Сюзанну.

– Сюзанну.

– Лучше бы это случилось где-нибудь еще.

– Волк сам выбирает. Случай тут ни при чем, – сказал Лоуренс.

– Он выбирает?

– Несомненно. Ходит на разведку, пока не отыщет то, что ему нужно. Овчарня легко доступна, стоит на отшибе, собак держат на привязи. Вот он и возвращается. И еще не раз вернется. Если сюда повадится, его будет проще поймать.

Лоуренс положил шлем и перчатки на сиденье мотоцикла.

– Пойдем, – позвал он Камиллу, – надо взглянуть на раны. Интересно, они такие же или другие?

Лоуренс встряхнулся, как просыпающийся зверь, – так он всегда делал, когда возникали какие-нибудь трудности. Камилла сжала кулаки и сунула их в карманы брюк. Тропинка пахла тимьяном и базиликом – и кровью, подумала про себя Камилла. А Лоуренс считал, что здесь всегда пахнет овечьей грязной шерстью и мочой.

Они пожали руку жандарму среднего роста: вид у него был растерянный и крайне удрученный.

– Можно я осмотрю повреждения? – спросил Лоуренс.

Жандарм пожал плечами.

– Ни к чему нельзя прикасаться, – произнес он заученно, словно робот. – Ни к чему нельзя прикасаться.

Тут он устало махнул рукой, позволяя им войти.

– Вы там поосторожнее, зрелище ужасное, – предупредил он. – Просто ужасное.

– Да уж, не из приятных, – согласился Лоуренс.

– А вы что, за виноградом приехали? – осведомился жандарм, заметив пустую банку.

– Да, за виноградом, но не только, – ответила Камилла.

– Неудачный день выбрали, очень неудачный день.

Камилла не могла взять в толк, почему полицейский сегодня все повторяет по два раза. Это же полдня пройдет, а он ничего толком сказать не успеет. Вот Лоуренс, который обычно произносил только треть фразы, экономил уйму времени. Или терял, это как посмотреть. Вот мать Камиллы, например, говорила, что потерять время – значит его выиграть.

Она повернулась к овчарне, но не увидела у дверей ни Солимана, ни Полуночника. Лоуренс уже зашел внутрь, и Камилла последовала за ним. Он вдруг повернулся, белый как полотно, и выставил руки, не давая ей пройти.

– Не ходи дальше, Камилла, – чуть слышно выдохнул он. – Тебе не надо это видеть. Там не овца. Господи Иисусе.

Но Камилла уже увидела. Сюзанна лежала на грязной соломе, вытянувшись на спине, широко раскинув руки и ноги. Ее ночная сорочка задралась до колен, из страшной раны на шее натекло целое озеро крови. Камилла закрыла глаза и бегом выскочила из овчарни. Она наткнулась на среднего жандарма, который удержал ее, крепко обхватив обеими руками.

– Что, что тут произошло? – простонала Камилла.

– Это волк, – тихо ответил жандарм. – Волк.

Взяв Камиллу под руку, он отвел ее к полицейской машине и усадил на переднее сиденье.

– Мне тоже очень тяжело, – сказал он, – но говорить об этом нельзя. Не положено.

– Ей наплевать на то, что положено и что не положено! – выкрикнула Камилла. – Это Сюзанна!

– Я знаю, девочка, знаю.

Он достал из перчаточного ящика машины бутылку и неловко протянул ее Камилле.

– Не хочу я водки, – всхлипнула девушка. – Я хочу Сюзанниного винограда. Я за ним и приехала.

– Ну что вы как маленькая, прямо как маленькая.

– Сюзанна, – простонала Камилла. – Моя милая толстуха Сюзанна.

– Наверное, она услышала зверя, – стал рассуждать жандарм. – Похоже, она вышла на шум и отправилась в овчарню. Около нее нашли ружье. Судя по всему, она загнала зверя в угол и он на нее бросился. Да, бросился. Она была слишком смелая, наша Сюзанна.

– А Полуночник? – сердито воскликнула Камилла. – Он-то где шлялся?

– Ну что вы как маленькая, – снова принялся увещевать ее жандарм. – Полуночника не было на ферме. У него пропала одна овечка, молоденькая, годовалая. Он искал ее большую часть ночи, а когда ушел слишком далеко, остался ночевать на пастбище. Вернулся в семь утра и сразу вызвал нас. Вы поосторожней, девочка.

– Поосторожнее с чем? – удивленно спросила Камилла, подняв на него глаза.

– Не стоит обижать Полуночника, когда у него такое горе. Не стоит говорить: «А Полуночник? А Полуночник? Где шлялся Полуночник?» – или еще какие-нибудь глупости. Вы не из этих краев, поэтому ничего, ничего не говорите, пока как следует не подумаете. Сюзанна была для Полуночника вроде Мадонны, а то и больше. Значит, вы не станете говорить никаких глупостей. Никаких глупостей.

Потрясенная Камилла кивнула, вытерла слезы тыльной стороной ладони. Средний жандарм протянул ей бумажный носовой платок.

– А где он сейчас? – спросила она.

– Он в углу овчарни. Он на страже.

– А Солиман?

Жандарм покачал головой, словно показывая, что тут он ничем не может помочь.

– Заперся в туалете. Да, в туалете. Сказал, что там он и подохнет. Скоро подъедет наша коллега из психологической службы, нам обещали. В таких случаях она может помочь.

– У Солимана есть оружие?

– Нет, он не вооружен.

– А я там, в туалете, в среду протечку устраняла, – глухо проговорила Камилла.

– Да. Протечку. Вы знаете эту историю, как Сюзанна усыновила Солимана Мельхиора, когда он был совсем малюткой?

– Знаю. Мне ее уже рассказывали.

Жандарм понимающе закивал.

– Малыш ни к кому не хотел идти, только к ней, нашей Сюзанне. Он положил ей головку вот сюда и тут же перестал плакать. Так говорят. Меня при этом не было. Я ведь не из здешних мест. Нам, полицейским, не положено служить там, откуда мы родом, – чтобы быть беспристрастными.

– Я знаю, – кивнула Камилла.

– И все-таки мы привязываемся к людям. А Сюзанна, все ее… – Жандарм смолк, заметив, что к ним, опустив голову и нахмурившись, приближается Лоуренс.

– Вы хоть там ничего не трогали? – озабоченно спросил жандарм.

– Ваш коллега с меня глаз не спускал.

– Что скажете?

– Похоже, тот же зверь. Точно утверждать не могу.

– Огромный волк? – осведомился жандарм, прищурившись и настороженно вглядываясь в лицо Лоуренса.

Тот нахмурился, потом, широко расставив большой и указательный пальцы, сказал:

– Очень крупный. Между клыком и заостренным коренным зубом – вот сколько. Надо бы уточнить. Следы зубов на плече и на горле. Наверное, она не успела выстрелить.