Адамберг произносил это имя как «Лоранс»: ему всегда было трудно воспроизводить звуки английского языка.

– Он вовсе не егерь, – сердито возразила Камилла. – Лоуренс приехал сюда в командировку, чтобы провести некоторые исследования и снять фильм о волках.

– Понятно. Ну, так этот человек, канадец…

– Что?

– Расскажи мне о нем.

– Он канадец. Приехал сюда в командировку, снимает фильм.

– Да, ты мне уже говорила. Расскажи мне о нем самом.

– А что о нем рассказывать?

– Мне нужно хорошенько разобраться в обстановке.

– Ну, он канадец. А больше мне нечего о нем сказать.

– Это он – такой высокий парень, словно созданный для приключений? Красивый, хорошо сложенный, с длинными светлыми волосами?

– Да-а, – настороженно протянула Камилла. – А это ты откуда узнал?

– Все канадцы такие. Разве нет?

– Наверное.

– Так расскажи мне о нем.

Камилла пристально посмотрела на Адамберга: он спокойно, с легкой улыбкой поглядывал на нее.

– Значит, ты хочешь разобраться в обстановке? – усмехнувшись, спросила она.

– Да, именно так.

– Например, ты не прочь узнать, сплю я с ним или нет?

– Да. Я, например, очень хочу знать, спишь ты с ним или нет.

– А какое тебе до этого дело?

– Никакого. Впрочем, мне нет дела и до волков. И до убийц тоже. И до полицейских. Мне нет дела ни до чего и ни до кого. Разве что до этой ивовой ветки, – проговорил он, притрагиваясь к кривому кусочку дерева, лежащему перед ним на земле. – И, пожалуй, до себя самого, хотя и не всегда.

– Ну ладно, – вздохнула Камилла. – Да, я с ним живу.

– Так, по крайней мере, понятнее, – сказал Адамберг.

Он встал, подобрал ветку, прошелся по полянке.

– Где ты оставила машину?

– На кемпинге у Ла-Бревальт, на въезде в Авиньон.

– У тебя хватит сил сегодня вечером доехать до Сотрэ?

Камилла кивнула.

Адамберг снова принялся неторопливо расхаживать по полянке. Нынче ночью, вернее, уже утром, около пяти часов, убийца с улицы Гей-Люссака наконец сломался: его признания напоминали бурный поток, прорвавший дамбу. Оставалось только составить отчет и позвонить Данглару, а затем в управление уголовной полиции. Потом поехать в гостиницу, оттуда позвонить в прокуратуру Гренобля и в Виллар-де-Ланс. Адамберг был знаком с тамошним капитаном жандармерии. Вот только надо вспомнить его имя. Ах да, Монвайян, Морис Монвайян. Человек с железной логикой.

Комиссар что-то посчитал, загибая пальцы, направился к берегу, подхватил лежащий на земле пистолет, сунул его в кобуру и надел ботинки.

– Значит, сегодня вечером, в восемь тридцать, – сказал он. – Надеюсь, вы меня подождете.

Камилла согласно кивнула и поднялась.

– Ты едешь с нами? – осведомилась она. – В Сотрэ?

– В Сотрэ, а если придется, то и дальше. Мне все равно на север, пора возвращаться в Париж, в Авиньоне я все закончил. По-моему, ничто не мешает мне по пути заехать в Сотрэ, как ты думаешь? Какая там погода?

– Туман.

– Ничего. Справимся.

– Почему ты решил ехать? – допытывалась Камилла.

– Хочешь, чтобы я сказал правду?

– Если можно.

– Потому что мне лучше до поры до времени оставаться под прикрытием, из-за той девушки, что преследует меня. Я жду одного важного известия.

Камилла понимающе закивала.

– Ну и потому, что меня очень интересует этот волк, – продолжал он.

Он немного помолчал, потом добавил:

– А еще потому, что ты меня об этом попросила.

Ровно в восемь часов Солиман и Полуночник заняли свои обычные места позади грузовика и стали поджидать, когда появится гениальный сыщик. На фоне белоснежных палаток и чистеньких трейлеров фургон для перевозки скота имел такой неприглядный вид, что их едва не выдворили с территории кемпинга. Они поставили грузовик на почтительном расстоянии от остальных машин, чтобы никто не пожаловался администрации на резкий запах.

Днем Солиман принял душ, побрился, объехал на мопеде весь Авиньон, зарядил батарейку мобильного телефона, сделал множество нужных и ненужных покупок. А Полуночнику вовсе не требовалось все время что-то делать и куда-то бежать. Везде все одинаковое, и люди повсюду одни и те же. Он стоял на посту рядом с фургоном, положив руки на посох, и с легким презрением наблюдал за суетливой толпой, а верный Интерлок лежал у его ног; старику этого было вполне достаточно если не для счастья, то по крайней мере для спокойствия. А Солиман с каждым часом проявлял все большее нетерпение и любопытство. Шум и толчея Авиньона захватили его. Полуночника встревожило его безудержное желание удрать в город, колесить по нему на своем мопеде, хоть днем, хоть ночью, – неужто парню мало Экара? Чем раньше они найдут оборотня, чем раньше распорют ему брюхо, тем раньше Солиман вернется домой, к овцам, и успокоится.

Чуть поодаль Камилла, сидя на складном табурете, ужинала, зачерпывая столовой ложкой рис, обильно приправленный оливковым маслом. Она тоже ждала Адамберга, не испытывая ни огорчения, ни радости. Встреча с ним оказалась не таким тяжким испытанием, как она боялась. И ей не стоило никакого труда его уговорить. Казалось, он и без ее просьбы готов был заняться этим делом. Она не успела еще ничего сказать, как он ее опередил, словно только этого и ждал, сидя босиком на берегу Роны. В отличие от Полуночника, молча стоящего на страже у фургона, Солиман сгорал от нетерпения, стараясь не пропустить появление сыщика и не отрывая глаз от въездных ворот кемпинга.

Адамберг появился в назначенный час: он сидел за рулем служебного автомобиля, которому явно было пора на свалку. Камилла всех представила, мужчины обменялись короткими приветствиями и рукопожатиями. Комиссар, похоже, даже не заметил, что, общаясь с ним, Полуночник подчеркнуто держит дистанцию. Для Адамберга никогда не существовало социальных различий. Он не желал загонять себя в рамки общественных правил, не считал нужным придерживаться условностей и оказывать кому-нибудь почтение; отношения с людьми он строил просто и бесхитростно, поскольку не умел ни подчиняться, ни подавлять. Какая разница, кто главный, лишь бы ему, Адамбергу, не мешали идти своей дорогой.

Единственное, чего он немедленно потребовал, – это дать ему карту Массара. Он расстелил ее прямо на пыльной дороге и долго рассматривал с неопределенно-озабоченным видом. Адамберг вообще был одна сплошная неопределенность: его лицо никогда не отражало того, что происходило вокруг него.

– Какой-то он странный, этот маршрут, – пробормотал комиссар. – Все эти узкие проселочные дороги, развилки. Пожалуй, слишком сложно.

– Этот тип вообще непростой, – сказал Солиман. – Сумасшедшие все такие.

– Он хотел выиграть время и заставить всех поверить, что он пойдет именно этим путем. А сам мог в течение суток пересечь территорию Франции и покинуть страну.

– Во всяком случае, его до сих пор не поймали, – заметил Солиман.

– Потому что толком не искали, – произнес Адамберг, складывая карту.

– Но мы же его ищем!

– Возможно, – усмехнувшись, ответил Адамберг. – Но когда вся полиция будет поднята на ноги и бросится за ним в погоню, он уже не сможет позволить себе роскошь разгуливать по проселочным дорогам и посещать все храмы подряд. Не понимаю, почему он не выбрал автостраду.

– Массар лет двадцать занимался плетением стульев и бродил по всему краю, из деревни в деревню, – сообщила Камилла. – Он хорошо знает все дороги и тропинки, все места, где можно укрыться, а также пастбища и овчарни. Он хочет, чтобы его считали мертвым. А самое главное, он прячет от всех своего волка.

– Он бродит по ночам, – вступил в разговор Полуночник, – убивает людей и животных, а днем отсыпается. Вот почему он так медленно передвигается. Он не хочет, чтобы его видели, – так ему велит инстинкт. И держится подальше от людей – такова его натура.