МАЙЯ не верила своим глазам.

Она следила за встречей Бингама с мистером Фиском по скрытым камерам. Бингам вел себя отвратительно, без капли уважения, а мистер Фиск его ни разу не одернул. Она видела, как людей увозили от Фиска в больницу за меньшие проступки, и радовалась, что опекун научился владеть собой. Однако не понимала, почему он так снисходителен именно к этому посетителю?

Пусть и неохотно, Майя восхищалась усилиями Бингама – он взялся разрушить миф о добросердечном Человеке-Пауке и уверенно шел своим путем. Хотя погибших при взрыве ей все-таки было жаль.

Мистер Фиск явно мечтал приручить Бингама, однако надеть ошейник на этого ненормального пока не удавалось.

– Мы не враги, – спокойно напомнил собеседнику Фиск. – У нас общая цель – подорвать репутацию Человека-Паука, и вместе мы достигнем ее гораздо быстрее.

– Вы что, оглохли? – спросил Бингам. – Я и есть настоящий Человек-Паук. Я показываю Нью-Йорку, кто я такой и чего от меня ожидать. У меня куча планов, и вам я о них докладывать не собираюсь. Сидите в своем углу и жуйте попкорн. Молча!

Бингам достал из кармана куртки фотографию. Развернув ее, он протянул карточку мистеру Фиску. На фото был Человек-Паук с какой-то женщиной. Они стояли на крыше и, кажется, разговаривали. Майя прищурилась, чтобы разобрать все до мельчайших деталей, и заметила на поясе женщины полицейский жетон.

Выходит, Человек-Паук работает напрямую с полицейскими. Либо он их обманул, либо они там все подкуплены. В любом случае, Бингама стоит поблагодарить. Он предоставил очень важную информацию. Возможно, не такой уж он и болван, каким кажется на первый взгляд.

Бингам свернул фотографию и убрал на место.

– И о чем же мне неизвестно? – резко спросил мистер Фиск.

Собеседник засмеялся.

– Ну, немножко об этом и чуть-чуть о другом, – с иронией протянул он. – Или даже о многом. – Он огляделся. – А мне бы не помешал кабинет вроде вашего. Почему у вас есть кабинет, а у меня нет? Я прихожу к вам, объясняю, что делать, вы соглашаетесь, а кабинета у меня нет?

Майя охнула. Ее сердце забилось часто и гулко. Бингам не сказал ни слова о полиции, а ведь эта информация очень важна. И она не сможет сообщить об этом мистеру Фиску. Не рассказывать же, что она за ним следит!

И почему опекун позволяет Бингаму так с собой обращаться? Да, у парня впечатляющие способности, однако неужели этого достаточно? Судя по его выражению лица, у него были веские причины разговаривать с Бингамом так, а не иначе. Идет большая игра. Но чем она кончится?

Зря она установила эти камеры, зря связалась с Бингамом. Но отступать поздно, придется идти до конца.

БИНГАМ согласился на встречу с Фиском, потому что хотел увидеть глаза толстяка, когда тот будет ползать перед ним на брюхе, пресмыкаться. К тому же у того могли быть важные новости. Однако реальность не совпала с ожиданиями.

Фиск просто перепугался. Бингама теперь все боялись, и ему это нравилось. Когда он был маленьким, дела обстояли иначе, но тогда он не знал, что вырастет Человеком-Пауком. Он мог прожить всю жизнь, так и не познав своей судьбы. Занимая чужое место. Не раскрыв своей истинной сути.

– Мне пора. – Бингам поднялся. – Вы лишь без толку тратите мое время.

Фиск напрягся. Он съежился – Бингам пару секунд думал, с кем бы сравнить хозяина кабинета, – как осьминог в маленькой каменистой пещере. Вот такой он был. Скользкий морской гад со щупальцами. Отвратительное существо.

– Сначала мы должны прийти к соглашению, – прогнусавил толстяк. – Я требую, чтобы вы сообщили мне, как только решите снова действовать.

– Нет, Уилсон, – покачал головой Бингам. – Так не пойдет.

Обращаясь к Фиску по имени, Бингам напоминал хозяину кабинета, в чьих руках настоящая власть.

– Если мы не договоримся, – гнул свое Фиск, -– я буду вынужден пересмотреть наше соглашение.

– Да пересматривайте, Уилли, – усмехнулся Бингам и выскочил из кресла легким прыжком – просто чтобы напомнить этой горе жира, кто тут Человек- Паук, – и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся. – Слушайте, а наймите себе секретаршу, а? Мужики в роли секретарей... бр-р-р. Что-то у вас пошло не так. Все шиворот-навыворот.

В СТАРШИХ классах Бингаму здорово досталось, а ведь ничто не предвещало беды. Его фамилия была Бингам, а город, в котором он вырос, назывался Бингамтоном. Город должен был принадлежать ему. Он так и говорил в детстве, а собеседники только смеялись в ответ. Им нравилась эта шутка, и он повторял ее снова и снова. В старших классах, однако, шутка приелась. И что еще хуже – его совершенно не уважали. Смеялись над ним.

– Майки, так чей это город? – спрашивали его здоровенные выпускники, награждая тумаками и отшвыривая с дороги. Они все были выше его ростом, худощавые, мускулистые.

– Это мой город, – отвечал он.

А они смеялись. Хохотали. Иногда он выходил из себя, и его били. Но куда больше драк его злили постоянные насмешки.

Бингама перевели в класс к особым ученикам, не таким, как все. Некоторые не могли похвастаться даже подобием ума, другие отставали в развитии, но даже эти одноклассники его травили. Джули была глухая, и Бингам надеялся, что она будет к нему добра. Она говорила в нос, как будто у нее все время был насморк, и над ней все смеялись. Однако она не стала от насмешек добрее. Она обозлилась. Джули обзывала Бингама толстяком – и он свирепел.

Уж такой он есть – другой внешности ему не дано.

Отца у Бингама не было, и он всегда считал своим родителем город. Город научил Бингама очень многому. Бингамтон видел и лучшие времена, а теперь город ветшал и не ждал от будущего ничего хорошего. То же самое можно было сказать и о большинстве отцов, которых Бингам встречал в жизни.

Иногда мать приводила в дом мужчин, и он каждый раз надеялся, что у него будет новый отец. Однако почти никто из них даже не смотрел на мальчишку. Некоторые обзывали его такими словами, какие Бингам ни за что не решился бы повторить. Один, правда, был хороший. Он был большой, высокий, его звали Рик. Он много смеялся и говорил, что был боксером. Рик предложил научить Бингама драться, и они часами кружили по двору друг против друга, сжав кулаки.

– Мужчина должен уметь постоять за себя, – говорил Рик, но Бингам и представить себе не мог, что ударит другого человека.

И пусть в школе его били. Сбивали на пол. Он ненавидел боль и даже больше боли ненавидел свое бессилие. Он никому бы не пожелал испытать такого.

Однажды Рик ушел. Ушли и другие мужчины. А мать больше не смеялась и не шутила, и Бингам предпочел вспоминать, какой она была раньше, а не видеть, какой она стала.

Он помнил, как раньше она готовила ему горячие сэндвичи с сыром, которые он так любил, и водила в кино. Он помнил, как обнимал ее. Помнил, как спрашивал, откуда она знает, что любит его, а мать отвечала, что правду нельзя объяснить, да и не нужно. Ему нравилось вспоминать те дни.

Мать исхудала, ее кожа высохла и увяла. Она с утра до ночи убирала комнаты в мотеле, а когда не работала, то гуляла с друзьями – так она говорила, но Бингам ни разу не встретил ее друзей – или просто спала. Она включала телевизор, укрывалась одеялом с головой и спала. Днем ли, ночью – неважно. Однажды Бингам подумал, что не помнит, когда она в последний раз ела при нем. И сэндвичи она больше не готовила.

А потом мать заболела, и врачи сказали, что не помогут ей. Наверное, на самом деле они говорили, что не могут ей помочь, но ему было все равно. Им было безразлично, что с ней будет, и безразлично, что будет с ним. Каких бы слов они на самом деле ни произносили, смысл был именно такой: она умрет, а он останется один.