Первый день охоты стал достаточно удачным. Были добыты марал, два скальных козла, скальный баран аргали, два волка и несколько уларов. Учитывая необычайную чуткость и ловкость скальных козлов, они считаются исключительно ценной добычей, следовательно, меня и Мальцева объявили «королями охоты».

Охота продолжалась целую неделю. Ежедневно возвращались охотники к дому поручика Ежова, нагруженные ценной добычей. Я, однако, переутомив себе ногу во время охоты на скальных козлов, не смог принять участия в дальнейших рискованных экспедициях, поэтому сидел дома, составляя компанию жене поручика Ежова.

Только в последний день охоты я выехал в горы в компании с сыном Тачаева, Азармом. Мы заняли позицию у прекрасного ручья, который, падая каскадом с достаточно значительной высоты, впадал в озеро Убса-нур.

Одновременно с восходом солнца, я заметил на скале прекрасного скального барана аргали[13], который стоя над обрывом, поднял высоко вверх свою голову и протяжным блеянием сзывал стадо. На этот сигнал отовсюду раздались многочисленные ответы, издаваемые в разных тонах. Немного погодя всё стадо, в количестве 22 штук, собралось около своего вожака и, спустившись вниз, начало жадно пить воду.

Я не стал стрелять сразу, желая детально полюбоваться видами, такими редкими для глаза европейца. Старые бараны, утолив жажду, отошли в сторону, уступая место самкам и молодым барашкам. Эти барашки, резвясь и проказничая, были подвергнуты суровому внушению со стороны вожака стада, который при помощи ударов своих могучих рогов старался призвать к порядку своевольную молодёжь. Наказанные барашки с покаянным видом схоронились под опекой матерей.

Мои выстрелы уложили одного старого и одного молодого барана. Мы погрузили шкуры и мясо в сани и после ужина отправились в Улангом.

Всё чаще стали доходить до нас тревожные вести о волнениях в восточной Монголии. Китайский губернатор выслал из Кобдо в Урянхай, для увеличения тамошних резервов, 100 чахаров[14], которые в дороге грабили всё, что только удавалось. В ожидании неприятных гостей, колонисты прятали товар, одновременно обеспечивая оружием всех беглецов; женщины и дети были отправлены в Ульясы.

Уже заявившие о себе гости не заставили себя долго ждать. Одним прекрасным утром 100 чахаров в национальных монгольских костюмах появились на улицах Улангома, но, ко всеобщему удивлению, после обеда, весь отряд отправился в дальнейшую дорогу, не ограбив ни одного жителя. Некоторые из чахаров были одеты в самые разнообразные предметы европейского гардероба, награбленные по дороге в российских хуторах. Я видел вояку, одетого в дамское бельё, в шляпе и лисьем боа. Другой в свою очередь был прикрыт бархатным покрывалом или же портьерой, которая спадала ему на плечи, скрывая в своих складках наездника и коня. Два дня спустя после проезда чахаров выехал на Джедан полковник Чемагин. В это же самое время капитан Попов получил тайный приказ из Улясутая, подписанный подполковником Михайловым, чтобы всех военных, проживающих в Улангоме и его окрестностях, собрать и сформировать из них отряды. Китайские гарнизоны должны быть распущены. У китайских купцов приказано отобрать оружие. Другой приказ велел установить связи с отрядами есаула Кайгородова, расположенными на реке Кобдо; генерала Бакича, квартирующего в Джунгарии, в Чугу-Чаке, и атамана Анненкова, который, согласно предположениям, стоял лагерем в Урумчи. Как гром среди ясного неба упало на нас известие об истреблении сойотами стоящего лагерем на Джедане Китайского гарнизона. В этой стычке погиб, сражённый пулей в голову хорунжий Архипов, который сопровождал полковника Чемагина на Джедан.

К сожалению, исполнилось предсказание старого сойота, произнесённое в день Рождества Христова в 1920 г.

Полковник Чемагин привёл в Улангом 30 хорошо вооружённых партизан. Комендантом Улангома стал капитан Попов, формирование же и обучение отрядов было поручено полковнику Чемагину. Жизнь в Улангоме изменилась неузнаваемо. Ввели строгую военную дисциплину, обучали людей и коней, готовили оружие. Китайские купцы, охваченные паникой, отдавали товары в наши руки, сами же убегали в Кобдо, скрываясь под опеку китайских войск. Не все, однако, успели убежать. Однажды ночью монголы подожгли огромные склады спирта. Весь китайский маймачен сгорел дотла.

В огне погибло много китайских купцов. Слоняющиеся среди грузов монголы разыскивали остатки уцелевших товаров. На место катастрофы приехал нойон Западного хошуна, Зорикту-хан. Его жирное, красное, издевательски усмехающееся лицо и маленькие быстрые глазки не возбуждали ни доверия, ни симпатии. Зорикту-хан сетовал на судьбу, которая не позволила ему награбить большого количества китайских товаров — и просил нас, чтобы мы из оставленных у нас китайцами вещей что-нибудь ему пожертвовали, но капитан Попов отказал решительно, объясняя, что вещи предназначены для обеспечения войска.

Князь уехал злой.

Возвращаясь после пожара домой, заметили мы казака на покрытом пеной коне. Он сообщил нам, что группа вооружённых сойотов приближается к Улангому с целью разграбления имущества колонистов. Протрубили тревогу. Не отзвучали ещё эха трубы, когда казаки, в полном боевом снаряжении, под командованием Чемагина, выдвинулись навстречу грабителям. Подъехав на расстояние нескольких шагов до сойотов, полковник Чемагин спросил через переводчика, с какой целью они едут в Улангом. Сойоты, спустя мгновение, стояли беспомощно, как если бы сконфуженные неожиданным количеством хорошо вооружённого противника. Внезапно один из них наехал конём на Чемагина и со всей силы ударил его рукой в грудь. В это самое мгновение полковник, с быстротой молнии, вырвав саблю из ножен, разрубил нападающему голову. Это было как бы сигналом к бою.

Казаки с вытянутыми саблями влетели, как вихрь, в толпу врагов, рубя их без жалости. Сойоты, не оказав почти никакого сопротивления, прилипнув к конским шеям, помчались, сломя голову, в степь.

Стычка продолжалась недолго и закончилась позорным поражением сойотов.

После битвы полковник разослал патрули для наблюдения за окрестностью, офицеров же созвал на военный совет, во время которого поручил завязать контакты с отрядами генерала Бакича и атамана Анненкова.

Я выехал из Улангома, снабжённый всякими нужными бумагами и документами.

По рекомендации князя Зорикту-хана, я получил так называемый дзару, или дорожный документ, заверенный печатью соответствующего хошуна.

Дорожный документ получает только тот, кто оплачивает наличными положенную денежную сумму. Для решения властных вопросов дзары выдаются бесплатно. Если речь идёт о срочном деле, тогда дзара снабжается нарисованным на ней конским копытом или птичьим пером.

При предъявлении этого документа все уртоны, или монгольские дорожные станции, должны давать путешественнику в распоряжение самых лучших своих коней.

Выехал я вместе с поручиком Поповым в сопровождении нескольких знакомых мне казаков, давних партизан из Урянхая. Решились мы ехать на верблюдах, потому что кони, по причине отсутствия хорошего фуража, были достаточно слабы.

Первую ночь мы провели у озера Ачит-нур, где находилась первая дорожная станция, т. е. уртон. Мы сменили здесь верблюдов и проводника и двинулись в дальнейшую дорогу в верховья реки Кобдо. Течёт она здесь высоким коридором, замкнутым с двух сторон цепями лесистых гор.

Берега Кобдо густо покрыты монгольскими юртами. В долинах пасутся табуны коней и овец.

В течение дня мы одолели 75 км, отделяющих нас от Улэгей, где находился следующий уртон. В Улэгее я потребовал коней и проводника до Улан-даба. Монголы смотрели на нас с сомнением и, наконец, объявили, что перевал Улан-даба невозможен для прохождения по причине огромных снегов, которые завалили все дороги. Решили мы, таким образом, ехать через Тулту. Монголы, по правде сказать, неохотно дали нам других верблюдов и пятерых улаченов, или конских пастухов, в качестве проводников. Выехали мы ранним утром в юго-западном направлении, в сторону кобдосских озёр, из которых берёт начало одноимённая речка. Путешествие было теперь тяжёлым, учитывая гористость местности. Берега реки обступал лес, полный зверей. Многократно пересекали нам дорогу стада маралов и кабанов; меньших размерами, чем европейские.