Не имея ни одной лишней минуты, мы привязали пленника на запасном коне и изо всех сил помчались в сторону леса. Большевики, издалека заметив наше бегство, засыпали нас градом пуль, но из-за расстояния, разделяющего нас, и характера местности, эти пули не причинили никому вреда.

Переправившись через реку Ирсун, нашли мы тяжело раненного колониста Л., который принадлежал к почётной охране, сопровождавшей высокое духовное лицо да-ламу из лагеря в Самгалтай.

Дом, где Л. вместе с остальными охранниками занимал помещение после визита ламы, находился на тракте у места лагерной стоянки.

Ночью казаков разбудил топот коней и громкие разговоры, ведущиеся на русском языке, в которых собеседники называли друг друга «товарищами». Товарищи, видимо, были хорошо информированы о месте пребывания охраны, потому что они подъехали прямо к воротам дома. Тотчас же казаки засыпали непрошенных гостей градом пуль, так что часть нападавших упала на землю, часть же отступила с поля боя, крича:

— Товарищи, поедем к Поползухину, к этим вернёмся позже.

Колонист Л., желая предостеречь лагерь от грозящей ему опасности, двинулся из Самгалтая в Дзиндзилик, где попал в руки большевиков, те издевались над ним бесчеловечным образом, после чего один из них выстрелил ему в голову, но не убил. Пуля прошла между челюстями, выбив несколько зубов. Когда Л. вышел из бессознательного состояния, какое-то время он шёл берегом Тэсы в сторону Цаган-толгоя, пока, наконец, не упал в обморок в том месте, где мы его нашли.

Проезжая рядом с местом, где недавно стоял наш автомобиль, мы нашли только кучу щебня. Огонь, пущенный преступной рукой, по-видимому, вызвал взрыв бензобаков, потому что весь автомобиль был разрушен чудовищным образом.

В уртоне Дзур мы встретили поручика Иванова и нескольких солдат; все они были легко ранены. Поручик Иванов был непосредственным свидетелем начала большевистского нападения на лагерь. Его слова подтвердили наши предположения относительно поручика Поползухина, который оказался никчёмным предателем.

Уводя из лагеря пехоту, якобы для стрельбы по мишеням, Поползухин отлучился от солдат на довольно продолжительное время и, наконец, вернулся в сопровождении нескольких всадников. Подойдя к солдатам, он приказал отдать оружие пришедшим к ним товарищам. Удивлённые солдаты, видя на груди «товарищей» красные звёзды, не смогли в первое мгновение понять, что мог означать такой приказ их командира. Первым сориентировался поручик Иванов и коротко скомандовал: «Огонь!» Началась перестрелка, во время которой большая часть пехоты погибла. Поручик Иванов, вследствие большой потери крови, лишился сознания, а придя в себя, услышал слова Поползухина:

— Теперь, товарищи, ударим по лагерю, в котором нет никого, кроме Серпаса и его помощников!

Только в уртоне смогли мы посмотреть документы, найденные у одного из убитых нами большевиков.

Между прочими бумагами, был рапорт о бое под Дзиндзиликом, в котором большевики, признаваясь в серьёзных потерях, поднимают до небес заслуги своей «доблестной армии». Этот рапорт был адресован советскому уполномоченному в Урянхае, Сафьянову, подписан же был Филипповым, комиссаром Урянхайского партизанского революционного отряда. В других бумагах мы нашли планы нападения на Хангельцик, а также отчёт о мобилизации сойотов. Взятый в плен сойот вначале не хотел ни в чём признаваться, и только после применения репрессий выболтал всё, что знал. Был он, как оказалось, большевистским шпионом, находясь на службе у Поползухина. Узнали мы от него, что большевики потеряли много людей во время нападения на лагерь, но вывезли всех в Атамановку. Пленный выдал также план нападения на атамана Казанцева, который в настоящее время находился якобы на Джедане и вёл переговоры с Хун-нойоном. Шпиона повесили на берегу Тэсы, после чего мы направились в сторону Бельбулука.

Мы ехали по гористой, но чрезвычайно урожайной местности. Несмотря на раннюю весну, трава на пастбищах достигала коням до колен. Монголы живут здесь не порознь, а образуют целые поселения, насчитывающие порой несколько сотен юрт. В котловинах пасутся бесчисленные стада баранов и сарлыков.

Принимали нас очень доброжелательно, особенно благодаря присутствию молодого Л., пользующегося среди монголов огромной симпатией. Спустя три дня мы были в Хангельцике, где уже застали атамана Серпаса, расквартированного в доме Центро-Союза.

Ожидая со дня на день нападения большевиков, провели мы время в строительстве укреплений на взгорьях и занимаясь соответствующими приготовлениями для встречи с врагом.

В один из этих дней неожиданно из Улангома появился верхом на коне посланец от атамана Казанцева с приказом о нашем выезде в Улясутай. Однако предварительно следовало убедиться, не занят ли уже город большевиками.

Посланец сообщил, что, несмотря на кажущуюся дружественность отношений с сойотами, однажды ночью на уснувший лагерь атамана напал (с грабительскими целями) отлично организованный сойотский отряд под командованием большевиков. В завязавшемся бою атаман потерял много материальных средств и нескольких людей, в том числе храброго Борха.

Превосходная организация всех такого рода рискованных предприятий, бесспорно, свидетельствовала, что в противобольшевистской партизанской армии, кроме Поползухина, было ещё много других предателей, работающих на неприятеля.

Я попросил атамана Серпаса, чтобы он поручил мне миссию изучения безопасности дороги в Улясутай. Выезд мой всё же не состоялся, потому что в Хангельцик прибыл отряд чахаров, служащих в летучем дивизионе азиатской кавалерийской дивизии барона Унгерна. Отряд этот был послан в Улясутай в целях сбора информации о месте стоянки наших войск. От командира чахаров, молодого казака, мы узнали, что есаул Безродных находится в данный момент в Улясутае, а город этот охраняется монгольским дивизионом во главе с есаулом Вандаловым. Фальшивые слухи о занятии Улясутая большевиками сеяли какие-то неизвестные люди, видимо, с целью создания паники среди мобилизованных монголов.

Я выехал из Хангельцика в сопровождении чахаров и колониста Журавлёва, чтобы приготовить верблюдов и перекладных коней на уртонах.

Благодаря любезности князя-губернатора, мне удалось обеспечить проезд всему нашему отряду.

По истечении двух дней я был уже в Улясутае. На самом въезде в город узнал, что атаман Казанцев приехал из Кобдо и в данный момент пребывает у есаула Вандалова.

Лагерь монгольского дивизиона находился за речкой Улясутай. Посреди большой площадки стояла красивая лагерная юрта, перед которой несли охрану несколько монгольских солдат. Войдя в юрту, я увидел атамана Казанцева и сидящего рядом высокого бурята, одетого в шёлковый княжеский костюм с нашитыми на плечах эполетами со свастикой. На его груди было несколько российских орденов. Это был, как оказалось, есаул Вандалов. После представления меня есаулу, я отдал Казанцеву рапорт о моём путешествии, а также о стычке под Дзиндзиликом. Я обратил внимание на то, что Вандалов старательно записывал некоторые из рассказанных мною подробностей.

В Улясутае находилось много наших раненых, которых разместили в просторном доме под наблюдением сестёр милосердия.

Улясутай жил теперь под впечатлением тяжёлой руки полевого суда и непрерывных следствий.

Есаул Безродных раскрыл здесь большевистскую организацию.

Из бумаг, найденных во время обыска у одного из кладовщиков фирмы Швецова, следовало, что во главе заговора стоял колонист Бурдуков, который получал деньги и директивы от советского генерального штаба в Иркутске. Об энергичной деятельности большевистского центра свидетельствовал факт, что заговорщики обладали списком фамилий и словесным описанием всех офицеров и солдат, которые бежали из Советской России в Монголию. В обнаруженных бумагах находился также список коммунистических ячеек, разбросанных по всей Монголии.