— Я проведу вас в кухню, — сказал он Сильвине, — там разведен огонь, и вы в большей безопасности подождете нас несколько минут.

Когда они пришли в кулинарную лабораторию Агари, он сказал своей спутнице:

— Спрячьтесь в темный уголок и ничего не бойтесь. Мне давно пора перекинуться словечком с чересчур бдительным разбойником…

— О, ради Бога, не подвергайте себя опасности! Я никогда себе не прощу, если стану причиной…

— Тс! Довольно об этом, Розанчик. Ничего не может быть приятнее, как попасть в затруднительные обстоятельства, защищая вас. Вы такая интересная… Ну, довольно! Простак Ник никогда не оставит вас, пока у вас будет хоть один враг. Ей-ей! Право слово! — воскликнул он решительно, протягивая руку в том направлении, где стоял часовой.

Оставшись одна, Сильвина затаилась в самом темном уголке пещеры. Яркий огонь горел в углублении скалы, и дым с трудом пробирался сквозь узкое отверстие, служившее дымоходом. На стенах висели кухонные принадлежности, кусок дичи, который Агарь готовила для мнимого патера, лежал на углях и распространял страшное зловоние. Волей-неволей Сильвина рассмотрела все детали окружавшей ее обстановки.

Понятно, что бедная девушка вздохнула свободнее. Надежда озаряла ее животворными лучами. Она прислушивалась к удаляющимся шагам Ника, как к сладкой музыке, и глубоко вздохнула, когда звук шагов смолк. Ее великодушное и бескорыстное сердце трепетало при мысли, что охотник может погибнуть из-за нее. Она молилась за него, когда перед ней появилась женщина. То была Найвадага. Едва касаясь земли, она подошла к Сильвине, окаменевшей от ужаса, и сказала:

— Ничего не бойтесь. Дурного не выйдет.

— Вы с Ником? — спросила Сильвина.

— Да, с Ником. Он там дерется как храбрец, — отвечала Найвадага невозмутимо.

— Волк! — воскликнула молодая девушка.

— Зорки глаза Восхода Солнца, тонок ее слух.

— А я думала, что ты изменил мне.

— Волк не изменял деве с лучезарными глазами, блистающими подобно восходящему солнцу. Он только рассердился на бледнолицего, вливавшего яд в твои уши, но никогда не изменял тебе ради Лисьего Хвоста со лживым языком. Волк кусает своих врагов, но никогда не терзает руки, дающей ему милость, — отвечал индеец со свойственным ему спокойствием.

— О, как я этому рада! Но расскажи мне, что ты знаешь о той битве? Чем она закончилась? Какая судьба постигла моего отца, его охотников и того молодого храбреца? Ты, вероятно, присоединился к победителям и потому можешь ответить мне на эти вопросы и избавить от мучительной неизвестности.

— Волк знает кое-что, но не все. Охотники потерпели поражение, некоторые убиты, другие спаслись бегством. Я не знаю, что сталось с твоим отцом.

— Может быть, и он успел укрыться? О, помоги ему, Господи! А тот приезжий — Кенет?

— Он был взят в плен, связан и осужден на сожжение.

— О горе! Несчастный молодой человек! Разве нельзя его спасти? Волк, могу ли я тебе довериться?

— Я уже сказал, что Волк не забывает оказанных ему милостей. Он не остается должником, он честно платит долги. Я освободил его от веревок, возвратил ему лошадь и оружие. Он на свободе. Трое лежали связанными около него, но я не стал им помогать. Вскоре после того в стан черноногих прокрался человек с мощной рукой и подарил свободу и жизнь всем пленникам. Могучие руки опустились на меня; все говорили: убей его, но он не убил меня, и я навсегда останусь его другом. Мы отправились охотиться за Лисьим Хвостом, и я пришел вырвать добычу из его когтей.

— Боже мой! Что там за шум? — воскликнула Сильвина, испуганная взрывом, от которого вздрогнуло все подземелье.

— Кто-то выстрелил. Оставайся здесь, а я побегу узнаю, что там вышло.

Возвратимся и мы к приятелю нашему Нику и посмотрим, каких успехов он добился.

Вернувшись в столовую, Ник нашел своих товарищей в прежнем положении. Гэмет ожидал его на том же месте у стола, остальным, кроме караульного, было уже совсем безразлично происходившее вокруг. Свет оставшейся лампы с каждой минутой становился все тусклее. Ник подкрался к квакеру так тихо, что только прикосновением дал ему знать о своем присутствии.

— Ага! Ты вернулся. Ну, тем лучше. Какие вести о юной деве? — спросил Авраам Гэмет.

— Вернулся, это верно, как и то, что малютка тоже нашлась.

— А негритянка? Что ты с ней сделал?

— Вверг во тьму, в такую мрачную, такую черную… в ту самую, куда этот проклятый разбойник заключил нашу малютку. Роза там побледнела, как лилия… И в каком она была страхе от этого Марка, сущего алжирца! Ну, а как тут идут дела?

— Все спят, только вон тот молодец бодро караулит. Поистине тяжелое препятствие он представляет.

— А теперь еще и уставился на нас. Не хотелось бы мне его тревожить; кожа-то у него белая, да не вижу другого средства, как образумить его. Не попробовать ли револьвер? Правда, Хвастун был бы тут подейственнее.

— Имей, насколько можно, уважение к моим принципам. Тебе известно, как возмущается мое миролюбие против всякого рода насилия.

— Мне известно, что вы чудак большой руки, которого и раскусить-то трудно. Обстоятельства вынуждают! Кому-то надо начинать, я предпочитаю иметь это преимущество за собой. Малютку надо спасти хотя бы ценой дюжины этих тварей.

С этими словами Ник Уинфлз вынул револьвер и, спрятавшись за Гэметом, прицелился в караульного. Расстояние было невелико, но темнота мешала целиться.

— Боюсь, что ты имеешь природную склонность к кровопролитию и делаешь меня сообщником злодеяния.

Ник уже собирался выстрелить, как вдруг длинная черная тень стрелой промелькнула мимо караульного и бросилась к ногам зверолова. Караульный в испуге выстрелил в животное из ружья, но, к счастью, промахнулся.

— Да это Напасть, ей-же-ей! Покорный ваш слуга! Ну-ка, Напасть, возьми этого мошенника!

Напасть разом прекратила изъявления радости и стремительно бросилась на врага. Караульный мигом был сбит с ног и, вероятно, тут же был бы растерзан на куски, не вмешайся Ник.

— Не так прытко, моя красотка! Мы не хотим смерти этого бездельника, хотя он и заслуживает этого, как член всей нечестивой компании! Погоди, отберем у него оружие и заставим молчать. Волк, веди сюда Розанчика. Пора, наконец, выбираться из этого проклятого затруднительного обстоятельства.

Волк исчез, а Ник крепко схватил за горло караульного.

— Эй! — крикнул он Гэмету. — Крис-то просыпается, видно, от шума. Вон, уже и приподнимается. Поприжмите-ка ему глотку покрепче, а не то займитесь этим молодцом, пока я справлюсь с тем.

Не дослушав слов Ника, квакер прыгнул на Криса и коленом прижал его грудь к полу.

В эту минуту показалась Сильвина, сопровождаемая Волком. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Ее надежды превратились в уверенность, спасение казалось реальным и близким, и эта мысль так обрадовала девушку, что на минуту она вынуждена была прислониться к стене, чтобы не упасть. Неожиданно громкий крик огласил пещеру. Сильвина увидела, что Ник Уинфлз отступил и выстрелил из пистолета; у входа появился потрясающий томагавком свирепый индеец, и вслед за ним все пространство наполнилось дикарями и охотниками не менее ужасного вида.

Страх и разочарование овладели молодой девушкой; она не могла двинуться с места. Все это казалось ей фантастическими превращениями волшебного фонаря. Не сон ли это? Не призраки ли эти ужасные тени, обрисовывавшиеся в темноте? Волк поспешил увести ее другим ходом.

Ник приготовился к обороне; тут поднялся и Авраам Гэмет и с топором в руке пробился к своему приятелю, который, видимо, находился в своей стихии, то есть в чертовски затруднительных обстоятельствах, и, одним мигом сделав шесть выстрелов из револьвера, уложил шестерых «тварей». Затем подхватил карабин часового и, орудуя им как дубинкой, храбро отражал нападение, не переставая покрикивать: