– Стильно, – произнесла я негромко, – ай да Андрей Карлыч! Хорошие ему пропилеи возвели!

Какой-то человечек в зеленом выскочил из маленькой кирпичной будки по ту сторону массивного чугунного фигурного забора с позолоченными, что ли (позднее оказалось – латунными), остриями. Бодро открыв ворота, человек замахал руками, и машины заехали на огражденную оцинкованной сеткой автостоянку перед фасадом виллы.

Из авто полезли гости, и я, выйдя из машины, стала разглядывать своих партнеров по совместному уикенду.

Из «Мерседеса» плавно извлек свои немалые телеса солидный лысоватый мужчина лет около сорока, с круглым упитанным лицом, оснащенным всеми атрибутами «нового русского»: двойным подбородком, модной трехдневной небритостью и выражением вальяжного и снисходительного довольства жизнью. Погладив вздымающееся над ремнем брюк вместительное брюшко, мужчина оглядел баскеровское дачное обиталище и развел руками:

– Ну, молодец, Андрюха! Хорошую себе избу отгрохал.

– С твоих щедрот, Глеб Сергеич, – сдержанно улыбаясь, ответил Баскер.

– Ну-ну. – Глеб Сергеевич Аметистов, президент фирмы «Парфенон», снисходительно колыхнул брюшком и, неторопливо переставляя короткие ножки, направился к парадному входу в дом. Рядом с шефом Андрей Баскер, высокий, атлетично сложенный тридцатилетний мужчина с открытым приветливым лицом и упругой походкой спортсмена-легкоатлета, казался стройным, статным и даже грациозным.

– Твоя хозяйка здесь, что ли, живет? – поинтересовался Аметистов, подымаясь по широкой, отделанной под гранит лестнице.

– Здесь, – ответил Баскер, – с начала апреля уже. Ей здесь нравится. А дома ей не сидится, уже больно беспокойная она у меня.

– И что – она одна здесь?

– Почему одна? Витя, охранник, ворота нам открывал, Олег Соловьев, ее психоаналитик, он всегда при ней.

– Соловьев? – Глеб Сергеевич наморщил лоб, что означало у него высшее напряжение интеллекта. – Олег? Гм... – Он довольно гаденько улыбнулся и выдал двусмысленную фразу:

– А ты это самое... не боишься оставлять молодую бабу одну... без мужа... с двумя, понимаешь ли... даже если с одним этим, как его... Соловьевым? А ну как ей, понимаешь ли, взбредет так вот... Ты-то занят, понимаешь ли...

Баскер терпеливо выслушал сентенцию шефа, улыбнулся и покачал головой.

– Ты не знаешь Эвелину, Глеб Сергеевич.

– Ну что ж... с нетерпением жду знакомства. А то, понимаешь ли, два года как женат, а жену так и не показал, понимаешь ли, все прячет по углам, будто отберут. А этот психо... как его там... аналитик?

– Соловьев?

– Да-да, Соловьев. Знал я одного такого Соловьева. Он со мной учился... в медицинском.

– А ты в медицинском учился?

– Было дело... родитель пристроил. Да уж лет двадцать прошло, по-моему. Меня на четвертом, что ли, курсе поперли.

Толстяк обернулся и крикнул:

– Анька! Ты где пропала? Какого, понимаешь ли, гузна топчешься у «тачки»?

Невысокая миловидная девушка в джинсах и короткой кожаной куртке с досадой глянула на Глеба Сергеевича и довольно невежливо ответила:

– Да погоди ты, Глеб Пургеныч! Я каблук сломала, пока из твоей колымаги вылезала!

– Каблук? – тупо переспросил Аметистов.

– Ну, набойка отвалилась, ищу вот.

– Ты ее до утра искать будешь, понимаешь ли! – начал медленно закипать толстяк.

– А новые купишь?

– Набойки, что ли?..

– Ботинки, понимаешь ли! – передразнила та и, взбежав по лестнице, цепко ухватила Сергеича под руку. – А?

– Ну... – проскрипел тот, меланхолично поскребывая щетину, – да ну?.. Ну да.

Содержательный, но в целом положительный ответ Аметистова был воспринят Анечкой на ура.

– Вот и славно! – экспансивно прощебетала она и изобразила мизансцену «Анна на шее».

Глеб Сергеич снисходительно гмыкнул, смахнул с себя навязчивую особу прекрасного пола и двинулся к высоким стеклянным (тем не менее пуленепробиваемым) дверям баскеровской виллы.

На втором этаже дома, в просторной, обставленной дорогой мебелью комнате с огромными стрельчатыми окнами был уже приготовлен очень разнообразный по выбору блюд и напитков стол.

– Кто все это приготовил? – удивился Глеб Сергеевич. – Ведь не жена же с этим, как его... психо... понимаешь ли, аналитиком своим?..

– Да нет, – сдержанно улыбнулся Баскер, – это я в ресторане по телефону заказывал.

– А, ну да, – пробурчал Глеб Сергеевич и, мельком осмотрев комнату, свернул в боковую галерею и вышел на балкон.

Отсюда открывался превосходный вид на Волгу. Неподалеку виднелись роскошные строения дачного комплекса, очевидно, принадлежащего людям, по достатку мало чем уступающим Андрею Баскеру. Комплекс был дальше от Волги, чем дача вице-президента «Парфенона», и стороннему наблюдателю показалось бы странным, почему строители расположили здание здесь, на болотистом полуострове, зажатом между двумя заливами, один из которых обмелел, подернулся ряской и тиной и порос камышом, и большим холмом с деревенским кладбищем на вершине.

Аметистов был именно таким сторонним наблюдателем и потому спросил:

– А че это ты, Андрей, застроился на отшибе? Место диковатое, да и пляж песчаный во-о-он сколько, понимаешь ли, от тебя... А то с одной стороны лес, который прямо в Волгу обрывается... поди, берега крутые?..

– Обрыв, – ответил Баскер, – здесь метр-полтора, а дальше и все пять или десять.

– Ага, и не купнешься. А с другой стороны и того хлеще – болото зеленое. Поди, и утонуть можно.

Андрей пожал плечами.

– А что это там на болоте два каменных столба торчат? – спросил Глеб Сергеевич. – Сваи кто забивал?..

...Посреди болота на невысоком холмике, утопающем в мутной, заросшей камышом воде, действительно возвышались два высоких серых столба, и отсюда невозможно было определить, естественного ли они происхождения, высятся уже сотни лет, или же досужий строитель разнообразил природный пейзаж, воткнув в болотистую почву невостребованный стройматериал.

– Как по закону, понимаешь ли!.. – резюмировал Аметистов, неспешно почесывая бурчащее от вечного желания насытиться брюхо. – А с той стороны, побоку, стало быть, на подъезде, – так кладбище. Вот такой он тебе, понимаешь ли, натюрморт! – закончил он и скептически хмыкнул.

– Это Эвелина захотела здесь строить, – ответил Баскер. – Я противился, но она настояла. Красиво, говорит.

– Тут, наверно, помирать красиво, – с исключительным остроумием выдал шутку господин президент. – А вот жить... Через болото ходить купаться напрямую или в обход – через кладбище! – хохотнул он. – Вот выбор, понимаешь ли!

– Я в бассейне купаюсь, – ответил Баскер, – зачем в Волгу?

– Все равно – на отшибе, как-то не по себе, понимаешь ли.

– А вот и Эвелина! – воскликнул Баскер и, обняв, поцеловал в щеку свою супругу, появившуюся на балконе.

Эвелина Баскер была то, что обычно называется «красавица». Точеные черты тонкого бледного лица, неожиданно яркие – ненакрашенные – губы, большие темные глаза, оттененные короткими, уложенными в каре черными, слегка вьющимися волосами.

Она была одета в длинное с разрезом светлое платье, подчеркивающее все достоинства ее грациозной фигуры.

За Эвелиной на балкон вышел среднего роста мужчина в легком сером костюме, внешности ничем не примечательной и настолько заурядной, что это сразу бросалось в глаза и отчего-то резко привлекало внимание. А может, это происходило еще и потому, что его глаза, живые и беспокойные, пытливо ощупывали все, до чего касался тревожный и ищущий светлый взгляд их.

– Здорово, Олег! – приветствовал его Андрей Карлович. – Позволь представить, Глеб Сергеевич: Олег Соловьев, друг семьи и психоаналитик моей жены.

Толстокожий Аметистов вздрогнул, когда его пронзили острые, проницательные глаза Соловьева, глаза человека, больше похожего на чеховского героя, нежели на медика конца XX века.

– Вам нравится наш дом, Глеб Сергеевич? – мелодичным голосом спросила Эвелина, и ее темные глаза задумчиво остановились на толстом лице Аметистова. – Хорошо, можете не отвечать, я вижу, что не нравится.