Страшная это была картина: на лужайке, залитой лунным светом, в тенях столбов, лежали трупы двух дьявольских порождений, а под ними – тела изуродованного Вавилова и Баскера с нелепо вывернутой рукой и плечом. А над ними – в полосе лунного света – четкие силуэты двоих мужчин, бледное лицо одного из которых было абсолютно спокойно, а у другого искажено яростью.

– Тем более ты убил Вавилова, – продолжал Селиверстов, – конечно, Тимофеев не будет плакать, но он не любит самовольных.

– Например, таких, как ты, – ответил Соловьев.

В этот момент я спустила курок. Грянул выстрел, Селиверстов завертелся на месте, со стоном выронил «узи» и схватился за простреленное плечо. Лицо его побледнело как полотно, когда он увидел меня идущей вверх по склону с мариковским пистолетом в руке, а за мной – мой смехотворный конвой с ломом, кувалдой и вилами.

– Я не хотела убивать тебя, Дима, – произнесла я, выходя на гребень холма, – все-таки у нас с тобой было хорошее знакомство, не худшее в моей жизни.

– Ах ты, сука!.. – Селиверстов кусал от боли губы. – Ты что же, мразь, делаешь?.. А тебе все равно... конец.

Внезапно грянули два выстрела, и Дима, раскинув руки, рухнул на труп громадного пса, и мы с Соловьевым в ужасе отпрянули: весь затылок Селиверстова был снесен.

Стоявший рядом Марик утробно вскрикнул и бросился бежать, но еще один выстрел уложил на месте и его.

С соседнего холма к нам спустились трое мужчин. Один из них был Новаченко, второй – его главный амбал Леша Калиниченко по кличке Калина, а третий, высокий, гармонично сложенный мужчина с легкими движениями балетного танцора... Эти холодные светлые глаза, аккуратно уложенные – даже на черных болотах смерти! – волосы, эта презрительная тонкая полуулыбка на красивом правильном лице. Как я могла не узнать его!

– Доброй ночи, Александр Иванович, – сказала я, – что-то вы сегодня поздно.

– Здравствуй, Таня, – отозвался Тимофеев, перепрыгивая через пригорок и приближаясь к нам. – Ты была сегодня на высоте. Я знаю, что ты провела этих остолопов. Молодец, это было здорово.

– Это стоит понимать как приговор? – спросила я не без трепета, глядя на главу «Атлант-Росса» скорее выжидающе, чем испуганно.

– Да ну, скажешь тоже, – отмахнулся Тимофеев и подошел к неподвижно стоящему Соловьеву: – А ты все-таки сделал по-своему, доктор. – В голосе Тимофеева прозвучала нотка уважительного удивления. – Но я свое слово держу. Я переведу на вас причитающуюся часть капитала Баскера, и вы получите его уже в Испании.

– Так что же тут все-таки произошло? – спросила я. – Служба безопасности концерна «Атлант-Росс» обезоруживает убийц Аметистова и Баскера капитана Вавилова и шефа секьюрити «Парфенона» Селиверстова?

– Все верно, – кивнул Тимофеев.

– Подождите, подождите! – раздался мелодичный женский голос, и Эвелина, в перемазанном грязью платье, босиком, с растрепавшимися волосами и мертвенно-бледным лицом, кинулась на шею Соловьева. – Не убивайте его, не надо... я знаю, что вы хотите его убить!

– Что вы, сударыня, – галантно произнес Тимофеев, и я не почувствовала в его голосе ни тени издевки. – Разве я похож на убийцу?..

– А Воронкова? – спросила я.

– Мне жаль, – сказал он искренне, – девочка пострадала зря. Я использовал ее ненависть к Аметистову в своих целях.

– Ненависть? За что?

– У них давние счеты. Ну, это уже не суть важно.

– Как вы вышли на Соловьева?

– Да никак. Я сразу знал, что эти псы – его рук дело, и сделал ему контрпредложение.

– Это мне известно.

– Тогда и говорить больше не о чем. – Взгляд Тимофеева отыскал длинную фигуру Бельмова, и Александр Иванович иронично прищелкнул языком: – А, журналюга? Холодов ты наш местный! Не боишься, что за писания можешь загреметь к праотцам?

– А что я такого написал?.. – сконфуженно пробормотал Бельмов.

– Какое такое интервью с Новаченко ты делал, а? Ух, допрыгаешься ты у меня, братец.

Я огляделась. На востоке незаметно разгорелось зарево, и мутный воздух болот словно просветлел и подернулся мягкой дымкой. Или это от усталости и желания немедленно заснуть?..

Не прав был Гоголь Николай Васильич, когда в одном из бессмертных своих произведений утверждал, что «скучно жить на белом свете, господа». В наше время он не написал бы такого, да и вообще, я думаю, ничего бы не написал.

Невероятно, но история с черными псами Вили Баскер завершилась благополучно для всех ее действующих лиц, если не считать упокоившихся на кладбище Селиверстова, Вавилова, Маринина и Серова. И, разумеется, Аметистова, которого извлекли-таки из холодильника, упокой господь грешную душу его.

Баскера, не выдержавшего душевного потрясения, отправили в клинику соответствующего профиля. Впрочем, перспективы излечения у него самые радужные, и не пройдет и двух-трех месяцев, как он выйдет оттуда. Благо лечат его в элитарном, платном корпусе на деньги Тимофеева. Последний добился, чего хотел, – выключил из игры Баскера и преспокойно влил в концерн «Атлант-Росс» дочернюю фирму «Парфенон». Место президента ее застолбили за Баскером, назначив временно исполняющего обязанности председателя правления до выздоровления Андрея Карловича.

Эвелина и Соловьев уехали в Испанию. Причем – невероятное событие в наши дни! – они отказались от денег Баскера, взяв только на начальное обустройство. Вероятно, они и в самом деле были больными людьми, и лично у меня не поднялась бы рука привлекать их к уголовной ответственности. Да никто бы и не позволил мне поднять эту руку, если уж на то пошло.

Что же касается собак, то они оказались детьми того самого мастино неаполитано, которого я видела в подвале баскеровской виллы. Соловьев вводил им какой-то жуткий гормональный препарат, по-моему, одну из разновидностей того, которым он пытался лечить отца Аметистова. От препарата у них происходил бурный рост, а свечение было следствием осаждения люциферинов в шерсти.

Нет надобности говорить, что таким образом он, Соловьев, моделировал реальность для параноидального воображения своей любимой женщины...

Господи, какой дьявольский клубок страстей и совершенно диких обстоятельств! Вот и не верь, что в наше время не бывает шекспировских драм.

Лена и Филипп остались в России. Брат Эвелины и Лены, тот самый несчастный Васик, был также помещен в клинику. И выйти оттуда в скором времени у него шансов неизмеримо меньше, чем у Баскера.

Смерть Вавилова наделала много шума. Но так как за ним открылось много грешков и темных делишек, то это посчитали естественным концом его карьеры.

Бельмов опубликовал громкую статью, в которой живописал ужасы этого дела и геройство бравых парней из «Атланта». С учетом первой статьи о том же деле, «Черные псы Вили Баскер», чье имя, как имя Соловьева, впрочем, не упоминалось, – так вот, эти милые черные псы, похоже, сделают ему имя. И я догадываюсь, кто заказчик второй статьи, где превозносится «Атлант» и втаптываются в грязь Селиверстов и Вавилов. Причем статья была написана настолько живо, искренне и убедительно, что я невольно поверила в виновность Димы и Дениса Ивановича. У Бельмова явный талант.

Недавно я видела эту милую троицу. Они выходили из кафе, уже изрядно подшофе. Ну вот, стихами заговорила.

– Что, гонорар продажного журналиста пропиваете? – спросила я.

– Почему пр-р-родажного? – осведомился Кузнецов, сияя всеми тридцатью двумя зубами.

– Потому что на гонорар непродажного журналиста особо не выпьешь, – смеясь, ответила я.

– А ты-то лучше, что ли? – обиделся Бельмов.

– Да ладно, не парься, родной, – иронично улыбнулась я, – лучше тебя уж некуда.

Тот ухмыльнулся и тут же выдал длинную фразу, лейтмотивом которой было нечто вроде сакраментального: «Я требую продолжения банкета!» Причем на этом празднике жизни, по мысли тотально разбогатевшего журналиста, немаловажное место отводилось и мне. Кузнецов и Казаков тут же без тени сомнения присоединились к сотоварищу. Я хотела отказаться – все-таки я не какая-нибудь восемнадцатилетняя девочка, а они далеко не Тимофеев или Баскер, – но, взглянув на то, какие умилительные рожи состроила троица, махнула рукой и извлекла из сумочки магические кости.