Я яростно глянула на паясничающего оболтуса и с силой ударила по деревяшке. Та жалобно завизжала и отлетела, сорвавшись с потайных петель.

– Ишь ты, – квакнул Казаков, глядя в черный провал за сломанной дверью. – Что-то кайфолом идти... ик... на мясо этим милым песикам.

– Нужно хоть какое-то оружие, – сказала я.

– Есть оружие. – Бельмов выудил из угла здоровенный лом, а за ним – небольшую кувалду и штыковую лопату. – Тут еще грабли есть, но они сломаны.

– Лопату дай мне, – распорядилась я, – лом оставь себе, а кувалду – Кузнецову.

– А я? – жалобно заныл Казаков. – Тоже мне – отряд метростроевцев!..

– А оно тебе надо? – буркнул Кузнецов, примеряясь к увесистой кувалде.

– Здесь есть вилы! – Казаков победоносно вскинул руки. – Теперь никакие песики не страшны! – И он припал к сочащемуся последними каплями крану, который веселая компания забыла закрыть.

– Тут на полу вина литров сто, – сказала я, посмотрев на свою промокшую обувь. – А ну, отойди-ка, Константин, – отстранила Казакова и сделала пару добрых глотков.

– Хорошее вино!

– Самопальное, – с видом знатока изрек Кузнецов.

– Все равно вас за это по головке не погладят, – улыбнулась я, – впрочем, вы думали, что вас хотят убить?

– Да.

– Правильно. Теперь, как увидят, что осталось от чана, – захотят...

Коридор был длинным и темным, но после одного из поворотов в конце тоннеля вспыхнул свет.

Это был не тот свет, которого мы ждали в полном смятении. Это был не призрачный зеленоватый кокон люминесценции, заключающий в себе чудовище тьмы. Ни алых оскаленных пастей, ни дьявольским пламенем горящих диких глаз... В конце тоннеля мы увидели обычный электрический свет. Ни звука, ни шороха.

Мы осторожно вошли в огромную комнату, залитую светом четырех люминесцентных ламп. Справа от нас находились три громадных холодильника – из тех, что используют на мясокомбинатах. Слева мы увидели вмонтированные в стену, пол и потолок плетеные железные прутья. В стену были вбиты три железных ошейника на тонких, но, очевидно, очень прочных стальных цепях. Клетки были пусты.

– Их нет здесь! – воскликнула я. – Нам нужно спешить!

– Хорошие холодильнички! – сказал Кузнецов. – Тут, поди, мясо для собачек хранят.

Я посмотрела на потолок и увидела, что он металлический.

– Ага... – пробормотала я. – Это дно бассейна...

В этот момент Казаков открыл дверцу холодильника и, дико завопив, отскочил.

– Ты че орешь? – рявкнул на него Бельмов.

– Там... – пробормотал Казаков, не в силах сдержать дрожи во всем теле. Бельмов глянул в холодильник и содрогнулся от ужаса.

– Ничего себе мясо, – наконец пролепетал он.

В холодильнике, на нелепо вывернутых ногах и свесив голову на грудь, находился труп Аметистова. Я поняла это по фигуре и одежде, потому что лицо покойника было страшно изуродовано – вернее, его почти что не было, – а из горла вырван огромный кусок мяса, и кровавый провал подернулся легким инеем.

Они медленно шли по тропе, ведущей к столбам, – шесть мужчин, среди которых невооруженными были только Баскер и доктор Соловьев.

– Мне не страшно, – вдруг сказал Баскер. – Олег, я знаю, что мне не страшно, потому что ты пошел со мной. Ведь ты никогда не хотел моей смерти?

– Андрей, мне надоела неврастения, – ответил Соловьев, – везде, всегда, ото всех. Все будет хорошо.

– Тогда я спокоен.

Они еще не подошли к столбам, как за спиной послышался, неуклонно нарастая, дробный топот.

Все обернулись, и крик ужаса сорвался с их уст. И лишь один не обернулся на звук, а стоял, прислонившись лицом к столбу.

– О господи! – пролепетал Вавилов, вероятно, в первый раз упомянувший имя всевышнего искренне.

Два чудовища с неимоверной скоростью мчались на них по холмам. Несомненно, это были собаки, но самая огромная собака была в полтора раза меньше этих монстров. Гигантских размеров, с мощными лапами, огромными головами, с разинутыми пастями, чудовища мчались на людей, испуская сполохи тусклого зеленоватого света и вращая желтыми бессмысленными глазами, в которых горела ярость. Еще несколько прыжков – и первая тварь, задев Марика, отчего тот рухнул под откос, дико рыча, бросилась на Баскера.

Громадная морда ударила Баскера в грудь, отчего тот отлетел, словно котенок, метра на три. И тогда чудовище кинулось на оцепеневшего Вавилова. Тот как-то замедленно поднял пистолет, но было уже поздно. Рука капитана исчезла в пасти чудовища, сомкнулись громадные челюсти, и дикий вопль огласил окрестности.

В ту же секунду Селиверстов вскинул «узи» и выпустил в пса целую очередь. Тварь взвыла и с хрустом вцепилась в лицо капитана, и это было ее последним движением. Две разрывные пули, выпущенные Гариком, разнесли череп пса. Он рухнул на тело Вавилова и затих.

Второй монстр завыл и, разверзнув пасть, бросился на Селиверстова, но десяток пуль раскроили ему лоб. Дима отскочил, и чудовище, налетев на Баскера, придавило его к земле. Тот закричал от ужаса, но черный светящийся исполин был мертв.

– А где Марик? – спросил Селиверстов.

Мы вылезли из люка, и в свете луны я увидела удаляющуюся в ивовых зарослях долговязую фигуру Васика.

– Он выпустил своих ублюдков и уходит на болота! – прошептала я. – Быстрее!

Мы со своим садово-огородным инвентарем ринулись по следам олигофрена.

– Вон они, псы! – закричал Кузнецов, увидев удаляющиеся к холмам зеленоватые пятна.

– Там люди! – воскликнула я. – Это Соловьев и его негодяи ведут Баскера. Скорее, скорее!

Васик, услышав нас, обернулся, его рожа расплылась в улыбке, и он поднял тощую руку с огромной клешневатой кистью.

Я с силой ударила его черепком лопаты, он упал и покатился по склону к болотам.

– Смотри, чудовища напали на них! – Бельмов махал руками, указывая на холмы. – Почему они не стреляют?

В этот момент раздался страшный – очевидно, предсмертный – крик, затем автоматная очередь, два одиночных выстрела и леденящий душу жуткий вой, перешедший в стон и оборвавшийся почти человеческим хрипом.

Мы уже были в ста метрах от столбов, нас скрывала затененная холмами долина.

В этот момент прозвучала вторая очередь, в которую влилось завывание, – и воцарилась тишина.

– А где Марик? – послышался голос Селиверстова.

Мы, затаившись в траве, ждали.

– Он скатился под откос, – ответил Гарик, – шею сломал, наверно.

И тут в трех метрах от себя я увидела неподвижно лежащего человека в нелепой позе – голова под совершенно невозможным углом, скорчившаяся спина и приподнятые плечи.

Еще ближе, всего лишь в метре от меня, в траве блеснул какой-то металлический предмет, взяв его, я увидела крупнокалиберный пистолет, очевидно заряженный.

Это было весьма кстати.

– Почему пес кинулся на Вавилова? – послышался сверху голос Селиверстова.

– Потому что я пролил вино на его рукав, – ответил Соловьев.

– Что за ерунда! Ты же говорил, что они сориентированы на Баскера?

– Вспомни, что я говорил за столом?.. Вы просто не поняли. Это вино – катализатор злобы. Я добавил вещество, которое вызывает у этих собак устойчивую агрессию. Вы помните, я плеснул вино в лицо Аметистова. Так у него они отъели лицо и горло. А у Вавилова откусили руку.

– Пристрелил бы я тебя, когда бы не Тимофеев! – прохрипел Селиверстов.

– Который заплатил столько денег, что на них... – насмешливо начал Соловьев, но в этот момент послышался стон Баскера, и Соловьев поспешил к нему.

– Ах, этот ублюдок жив! – сказал Селиверстов. – Прекрасно! – И он поднял «узи».

– Погоди, – остановил его Соловьев, – экспертиза покажет, что он умер от пулевых ранений.

– Верно, – согласился Дима, и в тот же момент Соловьев с силой толкнул его в грудь, и тот, не устояв на ногах, упал.

– Ах ты, чмо! – Селиверстов одним легким движением вскочил на ноги и наставил на Соловьева «узи». – Я не думаю, что Тимофеев будет сильно печалиться по поводу смерти в случайной перестрелке полоумного врачишки...