Ступени были не мраморные, как ожидал Дрона, а из редкого розового гранита с золотистыми прожилками.
Все правильно. Утонченность и мощь. Красота и грозное величие. И никакой нарочитой пышности, царившей за стенами дворца.
Все-таки у прежних правителей был хороший вкус!
Миновав длинный коридор, стены и потолок которого были облицованы полированной яшмой, они остановились перед массивными дверьми из дерева шала.
- Доложите: Дрона, сын Жаворонка, по приказу раджи прибыл! - распорядился начальник караула, утирая пятерней вспотевший лоб.
Сам Дрона сформулировал бы доклад несколько по-другому, но, в конце концов, какая разница?
Тишина.
Гулкий и протяжный звон гонга.
Двери без скрипа отворились, и изнутри возвестили:
- Пусть войдет Дрона, сын Жаворонка! Великий раджа ждет его.
Мозаичные плитки пола, инкрустированные кораллом, плыли навстречу, послушно ложась под ноги и оставаясь позади. Ровно, почти без дыма, горели на стенах смолистые факелы из ветвей ямалы, бликами отражаясь в полу, и легкий пряный аромат витал в гулкой пустоте церемониальной залы.
На самом деле зала отнюдь не пустовала. Во-первых, на высоком троне, к которому сейчас приближался Дрона, восседал Панчалиец. Был он облачен в пурпур и золото, а царственная диадема на челе раджи мерцала кровавыми огнями крупных рубинов, привезенных с далекой Ланки. По обе стороны от тронного возвышения почтительно застыла дюжина советников и придворных. Тем не менее и раджа, и его приближенные, и сам Дрона терялись в этой величественной зале, и она казалась пустой.
Словно предназначалась не для людей, а для гигантов-данавов, соперников богов.
Дрона остановился, не дойдя до трона положенных пяти шагов, и преклонил колени.
- Я приветствую великого раджу, да продлятся его годы вечно, и счастлив видеть царя в полном здравии, окруженного друзьями, подобно Индре!
Произнеся стандартную формулу приветствия, Брахман-из-Ларца неожиданно для самого себя поднял голову и взглянул прямо в лицо бывшему соученику.
Несомненно, Друпада узнал его. Да и как могло быть иначе! Однако даже проблеска интереса не отразилось на красивом и суровом лице правителя, лишь машинально сдвинулись кустистые брови над карими глазами, во взоре которых ясно читалась привычка повелевать.
Да, Друпада возмужал. Перед Дроной сидел истинный раджа, хорошо сознающий, кто он и кто все остальные.
Если бы кто-нибудь сказал сыну Жаворонка, что он сейчас пытается увидеть в настоящем прошлое,отыскать в зрелом царе порывистого мальчишку, которому сам Дрона однажды сломал нос…
Увы, единственный человек, способный понять перемены в душе Брахмана-из-Ларца, находился на склонах Махендры.
Чурбачки строгал.
- Здравствуй и ты, Дрона, лучший из брахманов, - слегка наклонил голову Панчалиец. - Рассказывай, что привело тебя в мои владения?
Вот в этом Друпада ничуть не изменился: как и прежде, он не любил длинных речей, сразу переходя к. делу.
"В свое время, о царь, ты приглашал меня в свою столицу, предлагая занять при тебе место Идущего Впереди, - хотел сказать Дрона. - По здравом размышлении, накопив обильные духовные заслуги…"
Но вместо готовых фраз, обкатанных, как речная галька, привычных, словно котомка на плече, выверенных, будто полет стрелы, - вместо этого родилось нечто иное.
Панчалиец был исключением из правил, редчайшим из смертных - с ним Дрону связывали узы хотя бы приблизительно человеческих отношений. И в сознании Брахмана-из-Ларца вдруг отчетливо вспыхнуло: Закон и Польза теснят Любовь, сбивают наземь, вяжут руки измочаленными веревками, пыль скрывает всю троицу, пыль, пелена…
Пелена.
Закон.
Польза.
Любовь…
- Узнай же во мне друга, царь! - с незнакомым ему ранее замиранием сердца вместо подготовленной речи выпалил Дрона.
И осекся.
- Друга? - непонимающе повторил раджа, и брови его сдвинулись теснее. - Друга?!
Взгляд Панчалийца мимоходом скользнул по советникам. Те молчали, но лица их красноречиво говорили сами за себя. Какой-то брахман-оборвыш является во дворец и тычет себя в худосочную грудь, требуя, чтобы царь узнал в нем друга?! Боги, до чего пали нравы в наш жестокий век! И впрямь: брахманы сейчас забывают о поминальных жертвах, вкушая собачину, пятнают себя ложными обвинениями и кишмя кишат на дорогах в поисках милостыни, пренебрегая добропорядочностью!
Что же жаловаться, если семена всходят плохо, зато обильны плоды беззакония!
Панчалиец вздохнул. Слова Дроны ставили его в безвыходное положение.
Дать старому знакомцу последний шанс?
- Похоже, ум твой несовершенен, - тихо начал Друпада, вставая с трона и спускаясь по ступеням вниз, - и ты не очень опытен в разговоре с царями. Иначе ты не стал бы говорить мне: "Я друг тебе!" О дваждырожденный, у царей не бывает друзей среди подобных тебе, лишенных счастья и богатства! У меня прежде была с тобой дружба, ибо она была связана взаимными выгодами. Но глупец не друг мудрому, пеший воин не друг колесничному бойцу, у царя не может быть дружбы с не-царем. Зачем же искать прежнего тепла - не лучше ли развести новый костер?
Друпада остановился напротив Брахмана-из-Ларца и подытожил:
- Тогда мы сможем сказать с чистым сердцем: Закон соблюден, и Польза несомненна!
Одобрительно-злорадный шепоток пробежал среди придворных: раджа достойно ответил выскочке брахману! Пусть знает свое место!
А Панчалиец не отрывал взгляда от сына Жаворонка. Боги, как же он постарел! Когда шел, это почти не замечалось, а сейчас, когда он на коленях… седой, морщинистый, глаза запали..,
Повинись, старый приятель! Покайся, согласись с упреком - и я радостно прощу тебя, велю двору заткнуть пасти, обниму и осыплю дарами!
Ну же!
Панчалиец ждал, а Дрона смотрел в пол, словно любуясь коралловой инкрустацией, и молчал. Незнакомая горечь закипала в его груди. Горечь эта звалась обидой, но Дрона еще не знал этого.
Умом он понимал, что Друпада прав.
Но что-то мешало Дроне вслух признать правоту раджи.
Что-то более острое, чем Топор-Подарок. Виниться в том, в чем нет твоей вины?! Виниться перед человеком, который сам предлагал дружбу, а теперь отказывается от своих слов?!
Нет!
Ни за что.
Дрона медленно поднялся на ноги и в упор посмотрел на Панчалийца.
Тем взглядом, которым окидывал Начало Безначалья, прежде чем в тысяче обликов кинуться в бой.
- Ты отказался от предложенной тобой же дружбы, царь. Мы давно не дети, и сказанного не вернуть. Что ж, быть посему. Я ухожу.
Он повернулся и направился к выходу из залы, не испросив разрешения уйти.
"Пусть эта царственная Дубина сгорит со стыда!" - обожгла сознание совсем уж чудовищная мысль.
Брахман-из-Ларца чувствовал, что заболевает.
Болезнью, для которой пока не придумали имени.
На мгновение придворные просто потеряли дар речи. Уйти, не дождавшись высочайшего позволения?! Дерзость из дерзостей! Оскорбление великого раджи и их, его верных слуг! Плевок в лицо всем панчалам! Вернуть, вернуть и примерно наказать нечестивца, будь он хоть трижды брахман!
Плетей мерзавцу!
Двое воевод устремились вслед за уходящим наглецом, но властный окрик раджи остановил их.
- Пусть уходит, - тихо произнес Друпада, провожая взглядом бывшего приятеля-соперника. - Я как-нибудь проживу без нового жреца, но мне было бы жаль остаться без двух моих лучших воевод.
Панчалиец криво усмехнулся и, горбясь, двинулся вверх по ступеням.
К трону.
Кажется, воеводы плохо поняли, что их повелитель имел в виду.
…Дрона медленно брел по улицам Кампильи, направляясь к внешним воротам, а горький ком все еще стоял поперек горла, никак не желая рассасываться.
Он ошибся.
Он попытался узнать, почувствовать, что такое обычная человеческая дружба, он пришел к тому, кто раньше сам называл его другом, - и получил достойную отповедь.
