— Чем я могу помочь тебе в делах Сената? — поинтересовался Эйрих. — Я претор, а не сенатор, я могу лишь выносить предложения на слушания, а у тебя уже есть такой человек, как я понимаю.

— Да, твой отец, — кивнул отец Григорий. — Но он никак не может объяснить важность церковного налога для всего остготского племени, а ты можешь.

— А какова его важность? — спросил Эйрих. — Что он даст, кроме наполнения деньгами казны твоей церкви?

— Нам будет легче оказывать помощь страждущим, — сказал священник. — Также мы сможем покупать больше пергаментов для священных текстов и учредить постоянных дияконов, которые будут помогать священникам в богослужении. И мы, наконец-то, построим настоящие церкви. А ещё мы можем выделять необходимые суммы на твои нужды.

Это был ничем не прикрытый подкуп. Эйриху были нужны деньги, но перспектива введения церковного налога выглядела несколько небезопасно. Средства, получаемые отцом Григорием независимо от Сената — это гарантия высокой самостоятельности. Создавать ещё одну власть, но уже духовную, Эйриху бы не хотелось. И так властей развелось больше, чем он привык...

«Сам виноват — сам создал Сенат», — подумал Эйрих. — «Теперь другие думают, что им тоже так можно».

Нужны были другие идеи. Арианской церкви действительно нужны деньги, чтобы ставить побольше храмов, а в будущем, если всё сложится удачно, возводить величественные соборы, не хуже, чем у римлян.

— У меня есть предложение получше, — произнёс Эйрих, обдумав проблему.

— И какое же? — спросил, несколько разочарованный его ответом, отец Григорий.

— Я могу предложить закон о финансировании арианской церкви, — сказал Эйрих. — Мы назначим уполномоченного человека, ответственного за распределение выделяемых денег между приходами, а также отдельно будем выделять деньги на строительство храмов.

— Это не то, чего бы я хотел, — признался отец Григорий. — Дела божьи не должны пересекаться с мирскими...

— Поэтому ты будешь заниматься сугубо божьими делами, — слабо улыбнулся Эйрих. — А уполномоченный человек займётся мирскими. Зачем тебе утруждать себя взиманием денег с прихожан, когда деньги к тебе будут идти от державных налогов? Причём не только от твоих прихожан, а вообще от всех соплеменников, платящих налоги. Так выгоднее и проще.

— Да, но... — отец Григорий не нашёлся с контраргументами.

— Так будет лучше для всех, — улыбнулся Эйрих. — Я сегодня же, нет, сейчас же пойду формулировать предложение! Дело, безусловно, богоугодное, поэтому лучше не откладывать! Благодарю тебя, отец Григорий, за хорошее предложение!

С этими словами он помчал обратно домой, не желая слушать возражения.

— Ты подожди, Эйрих... — попытался остановить его священник. — А... Ладно... Эх...

/28 ноября 408 года нашей эры, провинция Паннония/

На площадке для конных тренировок было людно. Воины отрабатывали приёмы: на скаку били по соломенным мишеням дротиками, стреляли из луков, кололи мишени копьями и наносили удары мечами по деревянным столбам, к которым были закреплены ветки для срезания.

А дружинники Эйриха падали с коней и вызывали смех зрителей. Причина была в новых сёдлах, которые вообще никому не понравились, а также в стременах, назначения которых никто не понимал и не принимал.

— В гузно эту дрянь! — прорычал Аравиг, отряхиваясь от грязи. — Эйрих, я больше не вдену ноги в эти кольца! Как ты вообще с ними ездишь?!

Собственная кавалерия, мобильная и опасная — это то, что не помешает любому полководцу. Эйрих не исключение, поэтому к ним сейчас идут купленные у римлян лошади, которые станут основой для развития остготской кавалерии.

У остготов и так есть лошади, гуннские и неопределённых пород, причём немало, но переданные консулом Флавием Антемием лошади иного толка: это парфянская порода, также известная под названием нисейской, высокорослая, крепкая и резвая. С такими лошадями можно получить преимущество перед остальными племенами, ведь у кого лучше кавалерия — тот и победил. Эйрих знал это по прошлой жизни, так как ни один земледельческий народ не смог превзойти его всадников, ездивших на низкорослых и неприхотливых лошадях.

«Будь у меня кони, подобные нисейской породе сразу, с самого начала...» — мысленно посетовал Эйрих.

Потом были разные породы лошадей, китайские его не заинтересовали, хотя его позабавила порода гуоксия — это такие маленькие лошадки, высотой по пояс взрослому мужу, но полезными показались лошади Мавераннахра, очень похожие на парфянскую породу.

Впрочем, гуннские лошади тоже хороши, хотя бы тем, что они схожи по свойствам породы с теми, к которым привык Темучжин. Он будет последним человеком, кто скажет, что монгольские лошади были плохими и бесполезными.

— Как-то езжу, — пожал плечами Эйрих. — И вам тоже следует научиться.

— Да зачем? — стряхнув комья грязи со штанов, раздражённо спросил Аравиг. — Я привык ездить с нормальным седлом, а не с вот этим вот... И уж точно без этих железяк!

Эйриху, привыкшему ездить со стременами, потому что он так ездил всю свою прошлую жизнь, несколько удивительно возмущение местных воинов.

С остготскими и римскими сёдлами, действительно, стремена выглядят излишними, но Эйрих-то внедрил в сбрую своего коня не только стремена, но ещё и новую сбрую, знаменательную иной подпругой и седлом.

Если римляне и остготы ездили на четырёхрогих сёдлах, то Эйрих, ещё до похода в Константинополь, занялся изготовлением удобного для себя седла.

Классическое седло, снабжённое двумя луками, заднее выше переднего, оснащённое надлежащей сбруей, с двумя местами крепления подпруги, было освоено седельным мастером Хагалазом, который, к возвращению Эйриха, выполнил заказ на двести сёдел. Делал он их не один, а сообща с другими мастерами, сдавая готовые изделия Виссариону, получившему точные инструкции о том, каким должно быть качество сёдел.

— Эх... — вздохнул Эйрих. — А теперь посмотри, что я могу. Если сможешь так же на обычном седле, то я заплачу тебе двести солидов в награду.

— Не шутишь?! — сразу возбудился Аравиг. — Да с радостью!

— Не шучу, — ответил Эйрих.

Он быстро и без каких-либо подставок запрыгнул на нетерпеливо ожидающего действия Инцитата, пустил его в рысь и на скаку вынул из ножен саблю.

Приблизив коня к столбу с ветками, Эйрих склонился в седле под невозможным для остготских всадников углом и нанёс вертикальный рубящий удар, срезав вообще все ветки с одной стороны за раз. Второй заход — срезаны ветки на другой стороне.

Вернув саблю в ножны, Эйрих развернул коня, пустил его в рысь и склонился на правую сторону.

Когда конь достиг столба, мальчик схватил с земли одну из веток, вернулся в нормальное положение и подъехал к ошалевшему от увиденного Аравигу.

Это была лишь крошечная часть того, что мог Эйрих в седле, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что в обычном четырёхрогом седле такого выполнить нельзя.

— Дайте ему коня с обычным седлом, — произнёс мальчик, а затем посмотрел на Аравига. — Повторяй.

— Я не смогу, — ответил на это старший дружинник.

— Повторяй, — нахмурив брови, потребовал Эйрих. — И с радостью.

Иногда надо ставить подчинённых на место, это как раз такой случай.

Естественно, Аравиг не сумел повторить манёвры Эйриха даже частично, провалив даже обрубание веток со столба. Потому что Эйрих имел возможность приподняться в седле и был более свободен в выборе позиции для удара. На этапе подхватывания ветки с земли Аравиг вновь рухнул в грязь.

— Вот за этим, — произнёс Эйрих, когда окончательно заляпанный грязью и позором старший дружинник вернулся.

— И что, прикажешь, чтобы все пересаживались на новые сёдла? — недовольно спросил Атавульф, не одобряющий такую показательную порку уважаемого воина.

— Приказывать такого не буду, — покачал головой Эйрих. — Вы сами захотите сменить сёдла, очень скоро.