Едва Джорджи подошла поближе, Брэм обнял ее за плечи.

– Чаз, позаботься, чтобы у Джорджи было все, что она захочет.

– Все, что угодно, Джорджи. Только дайте мне знать, – ответила Чаз с приторным дружелюбием, которому Джорджи ни на секунду не поверила. В отличие от Брэма.

– Спасибо. Собственно говоря, я почти ничего не ела весь день и не возражала бы…

– Позже, милая. У нас дела. – Брэм поцеловал ее в лоб и подхватил один из подносов, нагруженный сахарным печеньем. – Чаз испекла это для наших друзей-репортеров.

Он вручил поднос Джорджи, а сам взял другой.

– Раздадим все это, а заодно позволим им сделать снимки. Представители прессы обожали халявную жратву.

Идея была гениальной; жаль, что сама Джорджи до этого не додумалась. Брэм открыл ей дверь.

– Я нанял охранников, до той минуты пока не откроются ворота. Уверен, что ты оплатишь свою часть их гонорара.

– И какова моя часть?

– Весь счет. Не согласна? Но ведь это справедливо, поскольку я предоставил тебе крышу над головой.

– Если бы к этой крыше прилагалась еда…

– Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме еды?

– В данный момент не могу.

Она схватила печенье и откусила половину. Еще теплое… и восхитительное.

– У нас нет времени. – Брэм отнял у нее остаток и сунул в рот. – Черт, до чего же вкусно! Чаз определенно совершенствуется!

Джорджи наблюдала, как исчезает последний кусочек печенья. Целый год окружающие уговаривали ее поесть, и теперь, когда аппетит наконец появился, у нее буквально вырывают кусок из глотки!

Есть захотелось еще сильнее.

– Откуда мне знать, так ли это, – буркнула она.

Впереди уже виднелись ворота и стоявшие перед ними здоровенные охранники. Несколько десятков папарацци и фотографы столпились на улице, шумно обсуждая предстоящее событие. Джорджи ослепительно улыбнулась. Брэм взял ее за руку, и они вместе понесли подносы к воротам. Папарацци немедленно принялись их «расстреливать» – совершенно гнусный термин, но очень точно определяющий агрессивную манеру репортеров, снимающих знаменитостей.

– Если, парни, будете хорошо себя вести, мы согласимся позировать для съемки, – объявил Брэм. – Но если кто-то слишком близко подойдет к Джорджи, мы уходим. Я не шучу. Никто не смеет приблизиться к Джорджи.

Она была тронута столь неожиданным вниманием, однако слишком быстро возвратилась в Страну Здравого Рассудка, вспомнив, что Брэм всего лишь играет роль заботливого мужа.

– Мы будем паиньками, Брэм, – крикнула одна женщина-репортер, перекрывая гомон.

Едва Брэм передал подносы охранникам и попросил раздать печенье, новобрачных стали обстреливать вопросами. Когда они стали встречаться? Где? И почему после стольких лет в них внезапно вспыхнули чувства? Но ведь раньше они ненавидели друг друга?

Вопросы сыпались как из дырявого ведра.

– Джорджи, это вы в пику Лансу?

– Все говорят, что у вас анорексия. Это правда?

Но и Джорджи, и Брэм были настоящими профессионалами во всем, особенно когда дело доходило до общения с прессой. Поэтому они отвечали весьма выборочно и только на те вопросы, которые требовали простых и довольно искренних ответов.

– Люди считают, что все это – очередной рекламный трюк! – прокричал Мел Даффи.

– Ради рекламы можно ходить на свидания, – парировал Брэм, – но не жениться. Впрочем, пусть думают все, что угодно.

– Джорджи, ходят слухи, что вы беременны.

– В самом деле?

Рана заныла с новой силой, однако Джорджи шутовски улыбнулась и похлопала себя по животу:

– Привет! Там кто-то сидит?

– Джорджи не беременна, – отрезал Брэм. – Когда это случится, непременно дадим вам знать.

– Вы поедете в свадебное путешествие?

У репортера был британский акцент. Брэм потер спину Джорджи.

– Всему свое время.

– И куда вы поедете? На Мауи?

– На Гаити, – в один голос сказали Джорджи и Брэм. И переглянулись.

Джорджи встала на носочки и поцеловала его в подбородок.

– Мы с Брэмом намерены использовать дурацкий ажиотаж, поднявшийся вокруг нашей свадьбы, чтобы привлечь внимание к судьбе людей, живущих в ужасающей бедности.

Она не слишком много знала о Гаити, кроме того, что там полно нищих, и того, что Гаити был немного ближе, чем Таиланд и Филиппины, где занимались благотворительностью Ланс и Джейд.

– Как видите, мы еще не решили, – добавил Брэм и, неожиданно схватив ее в объятия, наградил страстным поцелуем, которого так ждали представители прессы.

Джорджи проделала все необходимые телодвижения, хотя была голодна, устала и находилась в объятиях злейшего врага.

Брэм наконец отстранился и, не спуская с нее горящего любовью взора, обратился к толпе:

– Можете торчать здесь хоть всю ночь, но, уверяю, до утра мы носа из дому не высунем.

Джорджи безуспешно попыталась покраснеть. Узнает ли она когда-нибудь, что произошло в гостиничном номере Вегаса? Она не заметила никаких признаков любовных игр, если не считать того, что оба проснулись голыми.

Пока они шли к дому, Брэм, напоказ репортерам, погладил ее по ягодицам.

– Мило, – заметил он.

И тут боль, которую она так долго скрывала, вырвалась наружу, словно струя лавы из давно дремавшего вулкана.

– Я не простила тебя за то, что случилось той ночью на яхте, и никогда не прощу.

Он отступил:

– Я был пьян. И конечно, вел себя не как любовник твоих грез, но…

– То, что ты сделал, мало чем отличалось от изнасилования.

Брэм на мгновение замер.

– Бред! Я в жизни не брал женщин силой. И уж точно не принуждал тебя.

– Не физически, но…

– Ты страдала по мне, и все это знали. С самого начала вешалась мне на шею.

– Ты даже не лег рядом. Задрал мне юбку и взял что хотел.

– Все, что тебе нужно было сделать, – сказать «нет».

– А потом ты ушел. Как только все кончилось.

– Я не собирался влюбляться в тебя. И делал все, чтобы ты это поняла. Но ты упорно добивалась своего. По крайней мере та ночь положила конец твоим заблуждениям.

– Не смей притворяться, будто сделал мне одолжение! Тебе нужна была женщина, а я оказалась под рукой. Ты воспользовался увлечением глупой девчонки, считавшей тебя романтиком и необыкновенным рыцарем, хотя на деле ты оказался эгоистичной самовлюбленной задницей. Мы враги. Врагами и останемся.

– Согласен.

Когда Брэм ринулся в темноту, Джорджи попыталась убедить себя, что высказала все, что хотела, однако ничто не могло изменить прошлого, и от этой мысли лучше ей не становилось.

Наутро Джорджи проплавала в бассейне не менее часа. Вчера она позволила ему увидеть, как больно он ее ранил. Показала, насколько уязвима. А это роскошь, которая ей не по карману. И больше она такого не повторит. Никогда.

Выходя из бассейна, она услышала голос Брэма, доносившийся со стороны тропинки, которая проходила за кустами.

– Успокойся, Кейтлин… да, знаю. Терпение, милая…

Брэм отошел, прежде чем Джорджи успела дослушать разговор. Заворачиваясь в полотенце, она гадала, кто такая Кейтлин и сколько времени пройдет, прежде чем Брэм начнет пропадать в чужих постелях.

Она расчесала мокрые волосы пальцами, завязала полотенце на груди и вошла в кухню, чтобы порыться в холодильнике. Когда она вытащила баночку ежевичного йогурта, в кухню вошла Чаз и уронила на стол груду писем.

– Буду очень благодарна, если станете держаться подальше от холодильника. Там все разложено по заведенному мной порядку.

– Я не передвину ничего такого, что не ем.

Чаз была огромным чирьем на заднице, но Джорджи по-своему ее жалела. Она не верила, что Чаз – любовница Брэма, однако и не сомневалась в том, что та влюблена в Брэма. Вспомнив, что сама переболела этой болезнью, Джорджи попыталась наладить отношения:

– Расскажи мне о себе, Чаз. Ты выросла в этих местах?

– Нет.

Чаз вытащила из буфета большую миску. Джорджи попробовала еще раз: