– О Чаз! – охнула Джорджи. Сердце ее разрывалось от жалости. Брэм притянул Чаз к себе и обнял за плечи.

– Оставалось ждать до сочельника, но я была слишком голодна. – Она смяла салфетку в руке. – И вот как-то ночью снова увидела того парня – он выходил из клуба и был один. Не знаю почему – может, потому, что он выглядел порядочным человеком, – я заговорила с ним. Он спросил, сколько мне лет. Мужчины вечно задавали мне этот вопрос, и я отвечала то, что они хотели услышать: что мне четырнадцать или двенадцать. Но этот парень не был похож на подонка, и поэтому я сказала правду. Он вытащил из кармана деньги, отдал мне и пошел дальше. Я сосчитала деньги. Сто долларов. Мне бы поблагодарить его, но я просто спятила от голода и потому заорала ему вслед, что не нуждаюсь в благотворительности. А когда он повернулся, швырнула деньги ему в лицо. – Она отстранилась от Брэма и выбросила салфетку в мусор. – Он вернулся, поднял деньги и спросил, когда я ела в последний раз. Я ответила, что не помню. Он схватил меня за руку, отвел в бар, заказал гамбургеры, картошку и коку… Он не позволил мне пойти в туалет помыть руки. Сказал, что я обязательно попытаюсь сбежать, но я об этом и не думала. Слишком хотелось есть. Я обернула гамбургер бумажной салфеткой, чтобы не дотрагиваться руками до еды. – Чаз подошла к раковине, открыла воду и, стоя спиной к ним, стала мыть руки. – Он подождал, пока я доем. И сказал, что отведет меня в такое место… вроде убежища для бездомных, где есть социальные работники. А я ответила, что мне ни к чему социальные работники и все, что мне нужно, – это работа в ресторане, но туда не устроишься, если нет жилья и не имеешь возможности мыться каждый день.

Джорджи опустила камеру и облизнула пересохшие губы.

– Поэтому он сам дал тебе работу. Пригласил домой уличную девчонку, которую увидел впервые, и дал ей возможность жить в нормальном доме.

Чаз резко повернулась: гордая, непокорная, дерзкая, открыто злорадствующая.

– Он вообразил себя самым умным! И не понимал того, что я могла вонзить в него нож и украсть все деньги. Он, видимо, не знал, насколько подлыми могут быть люди! Теперь понимаете, почему за ним нужно приглядывать, почему его нужно опекать?

– Понимаю, – кивнула Джорджи. – Раньше не понимала, зато понимаю теперь.

– Сомневаешься, что я смог бы выстоять против такой коротышки, как ты? – спросил Брэм.

Чаз, словно не слыша его, схватила бумажное полотенце и шагнула к Джорджи.

– Теперь, когда вы получили все, что желали, может, оставите меня в покое?!

– Конечно, – согласилась Джорджи. – Конечно…

С этими словами она вышла из кухни.

Джорджи, закрывшись в ванной Брэма, отмокала в воде. И ее, и Чаз предали мужчины. Конечно, участь Чаз была намного ужаснее: ей пришлось жить на улице. У нее же все было не так… Брэм отвратительно обошелся с ней на яхте, потом ее публично бросил муж, обещавший любить вечно. Теперь и она сама, и Чаз пытались найти собственную дорогу в жизни. Но рассказала бы Чаз свою душераздирающую историю, не окажись в руках Джорджи камера?

Так отражает ли камера реальность или изменяет ее? И способна ли она изменить будущее? Теперь, снятая на пленку, история, наверное, поможет Чаз покончить с прошлым и идти дальше. Но поразительнее всего было то, что съемка позволила Джорджи увидеть и свою жизнь в ином свете.

Единственная часть рассказа Чаз, которая по-настоящему шокировала Джорджи, – это история с Брэмом. Он уничтожил мир, но стал спасителем Чаз. Она узнавала о нем все больше нового, и ни одно открытие не вписывалось в тот образ, который она себе когда-то нарисовала. Брэм гордо заявлял, что ему плевать на всех, кроме себя самого, но и это оказалось не совсем правдой.

Джорджи вымыла голову, высушила волосы и наложила на веки дымчатые тени. Натянув темно-красные брючки-стретч и переливающуюся серебристо-серую свободную кофту, она покрутилась перед зеркалом. Осталось дополнить наряд серебристыми балетками и серебряными серьгами абстрактной формы.

Спустившись вниз, она увидела нервно метавшегося по холлу Брэма в белых брюках и рубашке.

– Я думала, ты, как всегда, будешь в джинсах, – съязвила она.

– Я поначалу и собирался надеть джинсы, но передумал, – бросил он.

– Ты похож на Роберта Редфорда в «Гэтсби», – заметила Джорджи. – Только выше и шире в плечах. Но заметь: это всего лишь констатация факта, не комплимент, так что можешь не благодарить.

– И не собираюсь. – Брэм окинул взглядом ее наряд. – Ты и сама неплохо выглядишь. А глаза у тебя…

– Как у лягушки.

Брэм поморщился:

– У тебя прекрасные глаза. Большие зеленые глаза. И вообще, тебе давно следовало бы распроститься с комплексом неполноценности.

– Я просто реалистка. Круглое лицо, лягушачьи, навыкате, глаза, рот до ушей. Но мне снова начинает нравиться мое тело. И я не собираюсь в будущем уродовать его силиконом.

– Никто и не просит тебя этого делать, – воскликнул Брэм, – тем более я! А лицо у тебя вовсе не круглое. Единственное замечание – вместо розовой помады накрась губы красной. У тебя чувственный рот, и это следует подчеркивать. Я имел удовольствие интимно познакомиться с твоими губами и готов сказать, что они великолепны.

Брэм провел ладонью по ее бедру.

– Это констатация факта – не комплимент.

Ситуация становилась взрывоопасной, поэтому Джорджи сбила «неправильный» настрой Брэма дружеским предложением:

– Если хочешь, чтобы Рори поверила в то, что ты исправился, предлагаю на вечер отказаться от выпивки.

– И что, мне пить только чай со льдом?

– Именно, – согласилась Джорджи и направилась на кухню проверить, как дела у Чаз.

Девушка расставляла стаканы на подносе и давала указания Эрону:

– Переворачивай цыплят гриль каждые четыре минуты. Не дольше. Понял?

– Я все понял, и с первого раза. Не надо мне повторять это через каждые две минуты.

– И положи на говядину веточки розмарина.

Проигнорировав Джорджи, она стала мыть помидоры.

– Потом полей эскалопы сладким соусом чили и помни: свинина быстро пересыхает на огне, так что не передержи.

– Слушай, давай ты сама будешь управляться с грилем, – пробормотал Эрон.

– Можно подумать, мне больше нечего делать.

Чаз была в обычном дурном настроении, что весьма успокаивало. Джорджи обратилась к Эрону:

– Ты отлично выглядишь! Не пойму, что с тобой?

– Я сегодня его подстригла, – фыркнула Чаз.

Эрон негодующе уставился на нее и проворчал:

– По-моему, я и раньше неплохо выглядел.

– Но сейчас ты просто красавчик. – Джорджи окинула Эрона взглядом. – Спасибо, что помогаешь Чаз, – поблагодарила она. – Если она станет слишком опасной, разрешаю тебе воспользоваться перечным спреем.

– Если воспользуется им – сам пострадает, – парировала Чаз. Она, как всегда, выставляла иголки, но все еще отказывалась смотреть на Джорджи.

Та стиснула руку Эрона:

– Когда ужин закончится, напомни мне выплатить тебе сверхурочные за работу в условиях, связанных с повышенным риском.

В проеме двери показалась голова Мег. На девушке была очень короткая изумрудно-зеленая туника, голубые легинсы с леопардовым рисунком и оранжевые сапожки до щиколоток.

Узкая, сплетенная косичкой джутовая головная повязка сменила красное пятнышко на лбу.

Мег улыбнулась и раскинула руки.

– Ну что, как я выгляжу? Правда же, сказочно?

Джорджи кивнула, хотя была достаточно хорошо знакома с Мег, чтобы знать: та в глубине души не верит комплиментам. Пусть она носила куда более вызывающие наряды с куда большим апломбом, чем мать – бывшая супермодель, но все же считала себя гадким утенком. И все равно Джорджи завидовала отношениям Meг с ее знаменитыми родителями. Несмотря на всякого рода сложности и недоразумения, они, безусловно, любили друг друга.

В дверь позвонили, и к тому времени как Джорджи появилась в холле, Брэм уже впустил Тревора.