– Не потеряй кулон, – еле слышно прозвучал шепот эльфа. – Однажды он решит твою судьбу.

– Что ты… – обернулся я к Ушастому, и время застыло.

Я медленно опускал взгляд с сильно постаревшего лица, испещренного морщинами, на его грудь, где из сердца торчало каменное копье.

– Ушастый! – крикнул я и схватил немощного старика, некогда бывшего мне другом.

На мой крик обернулись и другие. По улице прогремел звон от упавших на мостовую мешков, полных железа.

– Демоны!

– Твою мать, Ройс, доставай зелье! Самбер, давай бинты! Руст, не стой столбом, выставь щит, маг стрелял с крыши.

– Нет зелий, все разбиты!

– Демоны! Вытаскивайте все из мешков, будем вязать носилки! – Руст и Принц, не колеблясь ни секунды, бросились выполнять приказание. На землю посыпались доспехи и оружие, шлемы и поножи. Пило подошел ко мне, и вместе мы аккуратно уложили постаревшего друга. – Ты, главное, глаза не закрывай, мы еще поборемся, слышишь, поборемся, демоны всех задери!

Голос Младшего предательски дрожал, а я отказывался принимать происходящее. Эльф старел на глазах, его кожа серела, взгляд туманился, руки истончались, а кожа съеживалась и покрывалась морщинами.

– Не… хочу… так, – прохрипел друг. – Позови их, хочу… увидеть лица…

– Щуплый, Принц, идите сюда, – безжизненным голосом приказал Пило.

Ребята подошли и опустились на колени перед умирающим другом. Руст побледнел, а по щекам Константина катились слезы. Он единственный плакал лицом, и все мы рыдали душой.

– Да… – вздохнул Ушастый, превратившийся в сморщенного старика. – Так лучше… Вы не забывайте… Еще свидимся… Надеюсь… не скоро.

Эльф погиб у меня на руках. Он обратился в изумрудное пламя, которое не обжигало, а согревало. Огонь спиралью поднимался в небо. Когда пламя почти исчезло, оно на миг осветило юного мага, распластавшегося на крыше. Его остекленевшие глаза смотрели прямо на нас, а изо рта текла тонкая струйка крови. Нимиец из последних сил запустил базовое боевое заклинание школы земли и забрал с собой одного из нас. Подул ветер, принеся с собой далекий шепот:

– Падет святая крепость, сжигаемая пламенем войны, а умирающий герой каменной стрелой пронзит прогнившее сердце пронзающего время.

С этим наступила тишина, и лишь что-то со звоном оборвалось в глубине души.

[3]

Мерцали звезды, миллиарды небесных огней, похожие на рождественскую гирлянду. Далекие, таинственные ночные светила, разбросанные в хаосе по всему небосклону. Но разумным не родственно чувство беспорядка, они не видят изящности в хаосе, не видят красоты за шорами несоответствия, разумные стремятся упорядочить все, с чем имеют дело. Звезды они объединяют в созвездия, системы в галактики, галактики – во вселенные, и так до бесконечности, пока не кончится матрешка. А как снимут последнюю куклу – пару тысячелетий поломают голову и снова продолжат все систематизировать.

Мерно трещало пламя костра, освещая храпящего в обнимку с бутылкой Принца. Руст, с повязкой на глазу, что-то бормотал, прислонившись к дереву. Старший, не в пример остальным, где-то раздобыл одеяло и теперь посапывал в позе эмбриона. На ногах остались лишь я да Пило. Младший сидел с деревянной кружкой, в которой плескалось крепленое вино. Настойка у нас кончилась сегодня утром или вчера. Пьем мы, вернее, отмечаем уже второй день.

Когда вернулись в лагерь, то сразу отправили Вестника за Старшим. Он примчался уже через час, оставив за главного одного из своих генералов. Сперва распределили добычу. Долю Ушастого отправили в общак. По деньгам выходило прилично, и у меня на счету теперь четыреста восемьдесят золотых. И все было бы просто замечательно, если бы не смерть друга. Нет, я не винил себя за то, что не среагировал на выпущенное заклинание, хотя, если бы оставался настороже, смог бы его отбить. Не винил я и того мага, который, уже стоя на грани, забрал с собой врага, – это поистине достойный поступок. Не винил и Ушастого, оказавшегося прорицателем. На Ангадоре существует поверье, быль, а может, и легенда, будто при рождении пронзающий время видит свою смерть. И это становится его первым предсказанием, но оно не предназначено для ушей смертных, ведь младенец не умеет говорить. Прорицание просто вплетается в полотно судьбы и формирует жизнь провидца, а после смерти предсказание выпадает из русла времени, его мы и услышали.

Эльф не знал, когда он умрет, но чувствовал, не мог не чувствовать, хоть и продолжал улыбаться и строить из себя невесть что. Почему он так поступил? Может, устал жить, может, не хотел вмешиваться в естественный ход событий, а может, знал что-то, что уже не узнает никто из ныне живущих, да и из будущих поколений тоже.

– А ведь глупо оно все вышло, – протянул Пило.

Я запрокинул голову и уставился на огромный полумесяц. Наверное, он прав. Действительно глупо. Сначала мы помянули павших, потом праздновали победу, но ведь победа не наша. Победили имперцы, проиграли нимийцы, а мы просто наемники, без долга, без чести, без веры и принципов, нам платят – мы убиваем, нам не платят – но мы все равно убиваем, потому что всегда найдется тот, кто заплатит. Я убегал от участи Тени, от Шрама и Плаща. Убегал и от Добряка, но в сухом остатке метался по кругу, цепляясь за тускнеющие с каждым днем учения Земли.

Убеждая себя, что война – это не бездумное убийство за деньги, я забыл саму суть, закрыв ее шорами предубеждений. Я поступил точно так же, как и большинство разумных, – прикрыл хаос иллюзией порядка.

– Вероятно, ты прав. Кстати, а сколько ему лет-то было?

Пило задумался. Ушастый никогда не распространялся о своем возрасте, но смерть расставила точки над i. Природа дает эльфам вечную молодость и почти бесконечную жизнь, они не стареют до двух тысяч лет, а если верить молве, то в Предвечной роще сидят владыки, седые старцы, которым уже больше десяти, а то и пятнадцати тысяч. У меня в голове не укладываются такие сроки. Что же за существа они должны быть, если за плечами столько жизненного опыта? Какие мысли занимают их голову? О чем они мечтают и чего желают? Или они уже настолько породнились с миром, что не отделяют себя от него, живут как живется, наблюдая за тем, как день сменяет неделя, месяц, год. Впрочем, так живут многие из тех, чья жизнь ограничена веком, а то и меньшим сроком.

Но жнец, несущий за спиной мешок душ, не терпит обмана. Он раскрывает хитрость природы и обнажает истинное лицо всех «бессмертных». Ушастый обернулся глубоким старцем, а значит, так оно и было.

– Не знаю, – покачал головой Пило. – Может, триста, а может, и больше. Для нас, конечно, безумно много, но для древолюбов – только-только из подросткового возраста вышел.

Надо же, а я думал, поменьше будет, но озвучивать это мнение не стал. За спиной раздался шорох приминаемой травы, но ни один из нас не обернулся. Вряд ли это враг.

– Господин Ройс? – прозвучал чуть хриплый голос.

Пришлось оборачиваться. На поляне стоял некто в широкополой шляпе и длинном плаще, скрывающем все тело.

– Я слушаю вас, – кивнул я.

– Мы отправляемся через час. Начальник попросил вас не задерживаться, ждать не будем.

Вестник откланялся и исчез во тьме. Еще вчера я договорился с их главным, и тот за пять золотых согласился принять меня в свой отряд и сопроводить до границ Империи. Все же возвращаться одному не хотелось, да и опасно это. А так буду праздно валяться в дилижансе и ждать, пока не прибудем в Борс. Понятное дело, через Харпудов гребень мы не попремся, а двинемся в обход, но если слухи о Вестниках правдивы хотя бы наполовину, то до цели мы доберемся максимум дней через десять.

– Что, не нравится? – улыбнулся Младший.

– Ага, – снова кивнул я. – Никак не привыкну к этим «господам», «лэр» как-то роднее будет.

– Привыкай, – пожал плечами друг. – Ты у нас теперь не военный, а к гражданским только так и обращаются. И это… ты уверен, что татуировку сводить не будешь?