К нему приблизился другой мучитель, держа в широко расставленных руках «крокодилы», словно угонщик, собравшийся завести мотор краденого автомобиля.

— Не прикасайтесь к моим половым органам... — забормотала жертва и, когда стальные зубцы зажимов впились в мочки его ушей, едва не рассмеялся от облегчения.

— Даем тебе последнюю возможность говорить добровольно, — произнес чей-то голос.

Боль оказалась такой ужасной, что перед плотно зажмуренными глазами Рода Читвуда заплясали искры. В этот миг ему хотелось одного — чтобы электричество потекло сквозь его тело по любому другому пути. Пусть даже через нежные гениталии.

Стенограмму допроса расшифровали, и уже через десять минут ее факсимильная копия лежала на столе министра культуры Франции Мориса Туре.

Взяв в руки синий карандаш, министр быстро просмотрел документ, помеченный грифом «совершенно секретно».

Натыкаясь на запрещенные выражения, он вычеркивал их карандашом и вставлял слова из списка замены.

Покончив с протоколом, Морис Туре позвонил Президенту Франции.

— Алло?

— Я только что ознакомился с протоколом допроса сотрудника Бисли.

— Не может быть! — вспылил глава государства. — Даже я еще не получил факса!

— Прошу вас, забудьте это гнусное слово.

— Я — Президент и говорю так, как мне заблагорассудится.

— А я — министр культуры. Не желаете ли провести полгодика за решеткой, месье Президент?

— Что вам удалось выяснить? — сдался тот.

— Американцы изобрели гипнотический источник индуцированного излучения, который помогает им подчинять людей своей воле.

— Источник индуцированного излучения... Что это такое?

— Это выражение, которым мы заменили слово лэ-а-зэ-е-эр, — ответил Морис Туре, произнося запрещенное слово по буквам, дабы избежать полугодового заключения по обвинению в употреблении франглицизмов.

— Я не понимаю, каким образом лазе... э-э-э... источники индуцированного излучения могут гипнотизировать людей. Мне казалось, их используют для резки предметов.

— Да, конечно, но прибор, о котором идет речь, испускает окрашенный свет. Розовый успокаивает, от красного вскипает кровь...

— Буквально?

— В переносном смысле. Желтый заставляет сердце трепетать от страха, а зеленый оказывает на мозг и желудок столь ужасное воздействие, что человека выворачивает наизнанку и он теряет сознание.

— А голубой?

— Что голубой?

— Это мой любимый цвет. Что делает с человеком голубой цвет?

— Голубой приводит в уныние, — сообщил министр культуры.

— В уныние? А я думал, голубой успокаивает. Небеса ведь голубые, так? И океаны тоже. Стоит лишь взглянуть на них, и ты успокаиваешься.

— Верно. Но нельзя забывать и о том, что голубой — цвет тоски и печали. Читая унылую, скучную книгу, мы так и говорим — «муть голубая». Грустная музыка называется блюз...

— Разве это слово не запрещено? — злорадным тоном осведомился Президент.

— Ну тогда les bleus, — поправился министр культуры, добавляя новое слово в черновик словаря официально признанных терминов.

— Продолжайте, — промурлыкал глава государства.

— Американцы установили розовые излучатели на всей территории Кляксы. Они повышают восприимчивость людей и создают приподнятое настроение, как, например, взгляд на комок сладкой ваты.

— Теперь понятно, почему наши обманутые граждане хлынули в «Евро-Бисли».

— Это провокация, против которой нет защиты, злодейский акт культурного империализма. Как вы намерены поступить?

— Хорошенько все обдумать.

— Народ Франции взывает к вам об отмщении. Мы требуем самых жестких ответных мер.

— Может быть, прикажете выстроить на американской земле парк Звездочки и увешать его розовыми фонарями?

— Я имел в виду военные меры.

— По-моему, Вашингтон здесь ни при чем. Мы столкнулись с беспардонной алчностью частной компании, и я не хотел бы из-за цветных лазеров втягивать в конфликт всю страну.

— "Лазер" — это грязное иностранное слово, месье Президент, — напомнил министр культуры. — Я бы не хотел передавать содержание нашего разговора на рассмотрение Комитета по защите родной речи, но...

Президент бессильно закатил глаза.

— Что вы предлагаете? — преувеличенно вежливо осведомился он, стиснув зубы.

— Мы подарили американцам статую Свободы. Давайте потребуем ее назад.

— Что за чепуха!

— Тогда уничтожим.

— Насколько я знаю, в Америке и без того хватает смутьянов, призывающих разрушить статую и продать ее на металлолом.

— Это военная провокация! — вскричал Морис Туре. — Если они хоть пальцем тронут Свободу, мы сотрем их с лица земли атомным взрывом! Уничтожим их псевдокультуру и грязный язык одним мощным ударом!

— Видимо, мне придется переговорить с министром обороны.

— Он на моей стороне, — торопливо произнес Морис Туре.

— Вы с ним уже обсудили возникшую ситуацию?

— Нет, но я уверен — он меня поддержит. И если вам небезразлично ваше политическое будущее, вы тоже станете под мои знамена.

— Я подумаю, — пообещал Президент и повесил трубку.

В кабинет вошел секретарь с долгожданным факсом в руках. Президент Франции откинулся на спинку кресла и принялся изучать протокол.

Как хорошо, подумал он, что Америкой управляет такой нерешительный человек. Может быть, робость Штатов и неторопливость Франции позволят отыскать нужное решение, прежде чем министр культуры втянет две страны в конфликт, куда более опасный, нежели столкновение слов и языков.

Компьютер сообщил о небывалом всплеске количества авиабилетов, приобретенных по карточкам Бисли во Флориде, Калифорнии и Луизиане, и Харолд В. Смит тут же сообразил, что за этим фактом кроется что-то серьезное.

Флорида и Калифорния — традиционные вотчины Сэма. Но Луизиана ни малейшего отношения к корпорации не имела. Ни парков, ни контор.

Служащие Бисли направлялись в Лондон. Зачем? Что им делать в столице Британии? Может быть, они намерены добраться до «Евро-Бисли» на самолете, следующем рейсом «Лондона — Париж»?

По зрелом размышлении Смит отверг этот вариант. Во-первых, в компьютерах системы бронирования мест не было сведений о массированных закупках транзитных билетов во Францию. Во-вторых, Франция продолжала депортацию граждан США, считая их «нежелательными лицами». Пока глава КЮРЕ щелкал клавишами, электронная почта принесла официальное известие о том, что американский посол во Франции объявлен «персоной нон грата» и выдворен за пределы страны «за деяния, несовместимые с его положением».

Как правило, эта дипломатическая формула обозначала обвинение в шпионаже, но применять ее в данном случае было бы полной нелепостью. Американский посол не имел к разведке ни малейшего отношения.

Смит вернулся к своей задаче.

Итак, работники корпорации Бисли хлынули во Францию с безумным упорством спятивших леммингов, рвущихся к воде.

Зачем?

— Вряд ли они едут в Лондон, — пробормотал Смит. — В Англии им нечего делать.

Догадка пронзила мозг Смита, словно удар грома.

Франция объявила американских граждан вне закона, но британцы по-прежнему могли пользоваться ее гостеприимством — в той мере, в коей люди, не владеющие французским, могли чувствовать себя во Франции желанными гостями.

Смит вывел на экран подробную карту Британских островов и уменьшал масштаб до тех пор, пока на мониторе не появились Английский канал и северное побережье Франции.

Перелет из Лондона в аэропорт де Голля или Орли занимал не более часа. Однако американцы, пожелавшие въехать во Францию через тот или другой аэропорт, неминуемо будут задержаны на пограничном пункте. Даже если их целый полк, далеко им не прорваться.

Смит внимательно осмотрел пролив. Его можно было переплыть на пароме или попутном судне. Однако вторжение с моря вряд ли сулило успех.

Смит нахмурился и отстучал команду, в мгновение ока превращавшую англоязычные названия во французские.