— Не извиняйтесь, граф! Это я была недопустимо многословна, чем и утомила вас. Я всего лишь выразила надежду, что ваша очаровательная дочь немного развеется сегодняшним вечером в компании своих друзей. Она показалась мне при встрече несколько печальной и даже осунувшейся.

— О, не обращайте внимания! Всего лишь очередная блажь юной капризницы. Признаться, я лишь недавно понял, что переусердствовал, балуя её. Роль отца не слишком мне удалась.

— Не наговаривайте на себя, мой друг! Вы любящий отец, а Леола милая девочка. Просто у неё сейчас сложный возраст. Все образуется, — сочувственно произнесла леди Анна.

На этом разговор и завершился, все дальнейшие фигуры в танце пара выполняла в задумчивом молчании, чем заметно отличалась от пары стоящей перед ними. Граф Динтон и герцогиня Нортенгская оживленно разговаривали, обменивались шутками. Хозяин бала улыбался так очаровательно и искренне, как ни разу не улыбнулся домочадцам за последние несколько дней, а может быть и лет.

Сразу по завершении танца граф Морнингтон подвел леди Анну к супругу, учтиво, но несколько рассеянно раскланялся и затерялся среди приглашенных. Герцогиня Нортенгская тепло улыбнулась графине и довольно громко произнесла:

— Милая, у вас удивительно уютная атмосфера в доме! Вы замечательная хозяйка! Вкус у вас изрядный! Здесь так много воздуха и простора… И чувство меры! Вы не переусердствовали ни в оформлении, ни в количестве гостей, а это по нынешним временам такая редкость!

Большую часть этой тирады без труда услышали те из гостей, что находились поблизости, и это служило достаточной гарантией, что как бы ни повернулся вечер в дальнейшем, в свете ему припишут успех.

— Благодарю вас, ваша светлость, — леди Анна склонила голову к собеседнице. — Но оформление в большей степени заслуга моих дочерей, именно они занимались украшением дома.

— Те юные прелестницы? Отлично! Значит, в их хорошеньких головках есть крупицы здравого смысла. И что-то мне подсказывает, что именно вы их постарались туда вложить… — произнося последнюю фразу, герцогиня задумчиво и слегка насмешливо посмотрела на графа, словно отказывая ему в способности вложить в чьи-либо головы даже столь малые дозы разумности и здравого смысла.

Улыбка, до этих слов озарявшая лицо графа, слегка поблекла. А герцогиня взяла леди Анну за обе руки и, несколько понизив голос, произнесла:

— Я слышала, мы с вами сестры по несчастью? Вы, как и я, лишились браслета на маскараде. Мне так жаль, я чувствую долю вины за то, что это произошло там, где я была хозяйкой.

Леди Анна поспешила уверить женщину, что в произошедшем нет ни трагедии, ни вины герцогини. Та лишь печально улыбнулась и выразила надежду, что лорд-наблюдатель как можно скорее разберется с этой неприятной загадкой. Вскоре герцогиня сослалась на возраст, усталость и пожелала отбыть. Супруги проводили гостью до экипажа и вернулись в дом. Граф сразу же юркнул к стене по левой стороне залы, где стояло множество раскрытых ломберных столов. На зеленом сукне лежали колоды. Большинство колод было не распечатано, но кое-где игра уже началась. Граф сноровисто выбрал компанию, к которой и присоединился с великим удовольствием.

Леди Анна неспешно проплывала по залу, время от времени останавливалась возле того или иного гостя, заводила ни к чему не обязывающую беседу, исподволь выясняла, всё ли гостей устраивает, всем ли они довольны.

Грегори кружил Селию в медленном вальсе. Мягко и плавно вел он свою партнершу по залу. Пары скользили по паркету, и в однообразности их постоянно повторяющихся движений чудилось нечто общее с волнами, набегающими на пологий песчаный берег во время прибоя.

Молодой человек смотрел на девушку, которую на глазах сотен людей держал в объятиях. Любовался плавной линией плеч, короткими завитками волос у основания шеи, темными ресницами, огромными колдовскими глазами и чувствовал, что грудь его распирает от щемящей нежности и горького сожаления. Когда раздались последние аккорды и танец завершился, он наконец-то встретился с Селией взглядом. Мир вокруг замер на одно бесконечно долгое мгновение, а потом вновь зашумел, заколыхался, и на молодого человека снизошло не спокойствие, до спокойствия ему было далеко, но ощущение некой правильности всего происходящего. Он робко улыбнулся девушке и бережно повел её к кружку знакомых.

Приметив, что их путь проходит в чрезмерной близости от тетушки, которая в этот момент что-то настойчиво втолковывала леди Анне, Грегори предпочёл проявить толику предусмотрительности и провел кузину, по широкой дуге огибая разговаривающих дам.

— Дорогая моя, прими мои искренние поздравления! — щебетала баронесса Промпт, приложив одну руку к груди, а второй придерживая леди Анну за локоть. — Это настоящий успех! Подумать только! Сама герцогиня Нортенгская!

— Миранда, ты несколько преувеличиваешь, — попыталась притушить костер восторга леди Анна.

— Я? Скорее ты недооцениваешь оказанную тебе милость! — возмутилась баронесса. — Но это объясняется скорее твоей оторванностью от светской жизни, нежели высокомерием. Всё же жизнь в провинции сказывается… Знай же, этой зимой герцогиня практически растоптала репутацию маркизы N. Говорят, бедняжка две недели лежала в горячке, а потом удалилась в свое дальнее поместье приводить в порядок расшатавшиеся нервы. Считается, что для нервной организации жизнь в сельской местности гораздо полезнее, чем в городе. И глядя на тебя, моя дорогая, в это охотно веришь! Ты всегда столь же спокойна, как и корова, жующая на лугу траву!

— Но, Миранда! Это какая-то ошибка!

— Не обижайся, милая, я вспомнила этих величественных животных вовсе не желая досадить тебе…

— Я вовсе не обиделась из-за коров! Мне кажется, что герцогиня очень добра и не могла загубить чью-то репутацию и здоровье!

— Ты считаешь, я лгу? Дороти, девочка моя, подай мне нюхательную соль, — простонала баронесса и протянула дрожащую длань своей подопечной.

Девушка стояла поодаль, смиренно дожидаясь, когда покровительница и добродетельница обратит на неё внимание. Дождавшись этого события, она пискнула что-то маловразумительное и начала суетливо рыться в сумочке, вынимая то платочек, то цветочек, и наконец — изящный флакончик матового стекла, который и вложила в ладонь баронессе.

Баронесса сжала флакон в руке, с тихим чпоком вынула пробку, шумно подышала, решая, обидеться на родственницу всерьёз или проявить великодушие. Искренние уверения леди Анны в том, что она и не думала сомневаться в честности золовки, склонили чашу весов в сторону щедрого всепрощения. Да и удивить кого-то сплетней, которая уже покрылась пылью за давностью пережитых событий, очень хотелось. Женщина твердой рукой закупорила флакон, не глядя вернула его Дороти и принялась просвещать одичавшую в своей глуши леди Анну.

История была проста и незамысловата. Зимой в высшем лидонском обществе необычайно популярно было удивлять гостей на званых обедах и ужинах тропическими бабочками, вылетающими из супниц, тортов или чайных чашек. В основном иллюзии, конечно, использовали, но иногда и настоящими живыми бабочками удивляли. Маркиза N решила переплюнуть всех! Из пирога, который подали у неё на званом обеде, а обед был поставлен на широкую ногу — более ста двадцати гостей, выпорхнула стая сиреневогрудых сизоворонок. Живых. Купленных за баснословные деньги на островах. Доставленных в Ританию с риском для жизни и массой сложностей. Ждавших своего звёздного часа несколько недель в клетках и пару часов в пироге. Впечатление они произвели. Незабываемое и неизгладимое.

После того как мерзко вопящие, дерущиеся пернатые рассредоточились по комнате и замерли на лепнине, портьерах и канделябрах, наступила тишина, в которой очень громко и четко раздался голос герцогини Нортенгской:

— Простите меня, дражайшая маркиза, но я не нахожу в себе сил продолжать трапезу за обгаженным воронами столом!

— Но, позвольте, это не вороны, а сиреневогрудые сизоворонки, — робко проблеяла маркиза.