Капитан холодно взглянул на него, перевел взгляд на экраны, где возбужденно жестикулировали ученые.
– Повторяю, – сказал он медленно, – война жестокая. Вовлечены все ресурсы… Если мы не видим обмена ядерными ударами, то это ничего не значит. Кто из вас знает, как воюют сверхцивилизации?
На миг воцарилась тишина, лишь Максимов выпрямился в кресле, возразил:
– Война – дикость, высокий разум на нее не способен. Я не верю.
– Ваше дело, – сказал капитан холодно. – Но от вездеходов больше, чем на сотню шагов, не отходить. Возможно экстренное возвращение на корабль.
Максимов вскочил как подброшенный катапультой, лицо его побагровело:
– Вы… вы не смеете такое приказывать! Вы не специалист, вам не понять как многое мы только-только начинаем понимать…
Капитан сказал жестко, как припечатал:
– Не вам возражать. Кто испортил компьютер в вездеходе? Подозреваю, что намеренно.
Максимов огрызнулся:
– Ваши кибернетические игрушки – помеха на пути культуры! Я сумел понять истинный путь, где машинам нет места…
Капитан остановил на нем долгий испытующий взгляд.
– Ладно, – сказал он наконец. – С вами разберемся на Земле. Сейчас же совещание окончено. За нарушения приказа буду отстранять от работы.
Он выключил экраны, и Максимов тут же вскочил, ринулся к выходу. Даша бросилась за ним. Ее волосы рассыпались по плечам, сделав ее похожей на миниатюрную копию звездницы.
– Готовь вездеход, – сказал капитан.
Механик вышел вслед за Дашей, а капитан, подумав, вызвал группу Макивчука:
– Что у вас?
Вспыхнул экран. Неземная красота города выбила дух, и капитан подумал потрясенно, что никогда не привыкнет, и на Земле будет тосковать о таком совершенстве…
Он нахмурился, дал увеличение. Улицы приблизились, и он сразу понял, что здесь что-то ошибочно.
Город явно брошен, хотя люди встречаются часто. Одни лежат где попало, другие сидят, кое-кто бесцельно двигается, иногда даже мелькнет летательный аппарат, но вот один врезался в стену, хотя скорость черепашья, грянул взрыв, на каменной стене осталось красное пятно, а к земле медленно полетели обломки…
– Макивчук, – резко спросил капитан, – что происходит?
Голос Макивчука злой, усталый, заполнил помещение:
– Началось два-три дня назад. Эпидемия, что ли? Бросали все, застывали, на все им наплевать… Мы только наблюдали, а сегодня не утерпели, когда начали умирать – взяли одного, выспросили без всякой деликатности… Оказывается, возникла философская теория, что в мире нет ничего, кроме твоего сознания. А все остальное, дескать, иллюзия! Тут каждый теперь считает себя центром мира, пупом вселенной, единственной реальностью. Все остальное, мол, только мерещится. Представляете? Даже свои руки-ноги кажутся, а на самом деле их нет!
Голос Макивчука дрогнул, сорвался.
– Представляю, – сказал капитан мрачно. – Чего ж тогда с миражами церемониться?
– Вот-вот, и я о том же! Сами они пусть. А ежели нас за миражи сочтут?
– Не попадайся под ноги, – посоветовал капитан.
Он выключил связь, пристегнул бластер. Максимов и Даша уже сидели на заднем сиденье, механик вопросительно оглянулся.
– Гони в нижнюю часть, – велел капитан. – Хочу увидеть, что еще сделали с силовыми установками.
Максимов долго молчал, затем сухо попросил высадить его возле красочного парка, там как раз вокруг цветочной клумбы собирались люди. Капитан заколебался, но место выглядело донельзя мирным, жители с любопытством рассматривали быстро сменяющиеся картины на небе, да и Максимов держался оскорбительно вежливо, всем видом намекая на трусость капитана, и тот велел механику:
– Останови.
За Максимовым, не спрашивая разрешения, выпрыгнула Даша. Уже на земле она обернулась и сказала подчеркнуто вежливо:
– Капитан не будет возражать, если я помогу доктору Максимову в его исследованиях?
– Не возражаю, – ответил капитан с усилием.
Механик тронул машину, двое остались позади. Капитан заставил себя смотреть вперед, механик деликатно помалкивал.
Максимов уловил какой-то смысл в символах, которые появлялись на небе, и весь ушел в расшифровку. Когда Даша попыталась напомнить о своем существовании, он резко оборвал ее. Да и понятно, что вовсе возненавидит, если она оторвет его еще хоть раз, когда он едва-едва начинает понимать ход мыслей жителей могучего звездного мира…
Она сперва держалась в стороне, потом вышла на улицу. От сверкающей красоты в который раз перехватило дыхание. Не скоро такое будет на Земле, немало сменится поколений, да и то – если у каждого поколения вкус будет улучшаться сразу на порядок…
Сквозь низкое огромное окно она видела комнату, хотя это могло быть цехом, мастерской или еще чем-то, а сердце сжималось от тоски: слишком прекрасно, не скоро так будет на Земле…
Вдруг в помещение как ветер влетела женщина, вся в золотом, светлая, и Даша сжалась от неловкости, ощутив себя безобразной мартышкой. Женщина сдернула со стены картину, и Даша с изумлением, затем с ужасом увидела, как эта женщина, вся – одухотворенная красота, зло рванула полотно, с хрустом разбила раму, затем лихорадочно стала доставать с полок древние богато украшенные книги. Она люто вырывала страницы, и пол был усеян хрупкими быстро тающими листочками, так же ожесточенно срывала со стен и колонн украшения, разбивала хрупкие каменные кружева, от ее рук грохнулась на пол и разлетелась на куски статуэтка.
Даша вздрогнула, огляделась. На улицу высыпала толпа звездников. Всеми владело агрессивное веселье. Со смехом, шуточками, кое-где и с грозными возгласами они начали сбивать со стен барельефы, ломать старинные статуи, швырять камни в окна, где блестели разукрашенные стекла.
Неподалеку глухо бухнуло, дрогнула земля. Вокруг сброшенного с постамента памятника человеку в древней одежде прыгали люди, били по нему прутьями, и после каждого удара часть статуи исчезала бесследно…
Справа загрохотало. Группа звездников выволокла на площадь громадный компьютер, Даша не успела поразиться, что при такой сверхтехнике тащат волоком, но тут компьютер уже был водружен на постамент. Подошла молодая женщина и бросила к подножию охапку цветов.
Никто не тронул Дашу, когда она шла по улице, никто не остановил, и она смогла видеть, с какой скоростью распространяется эпидемия внезапного техницизма, техномании, как без сопротивления берет верх над всеми другими сторонами человеческой деятельности. Древние храмы разрушались или переоборудовались под склады, музеи искусств превращались в лаборатории, но самым чудовищным было то, что звездники проделывали это со страстью, радостно, вдохновенно, словно истину жизни узрели лишь теперь.
Она нажала кнопку вызова:
– Вызываю корабль, – сказала она торопливо. – Наблюдаю внезапную вспышку сайонтизма. Техника подавляет все остальные стороны деятельности…
– Продолжайте наблюдение, – сказал штурман. – Странности, Даша, не только в вашем регионе. На соседнем материке – наоборот, взрыв антисайонтизма! Громят машины, поголовно ударились в искусство. Наблюдайте, для общей картины фактов еще недостаточно.
Она не успела отключиться, как в наушниках щелкнуло, и далекий голос крикнул с нотками отчаяния:
– Вызываю корабль! Наблюдается внезапный и неконтролируемый всплеск антинауки, контркультуртрегерства, взрыв антифункционализма…
Она выключила связь, постояла на площади и пошла обратно. Голова шла кругом, а от отчаяния и бессилия перехватило горло. Конечно, питекантропам не понять людей ХХ века, но и питекантропы, возможно, смогли бы определить, что такой человек, скажем, болен или ранен… Или не могли бы?
В скверике неподалеку от информария, где остался Максимов, собралась группа звездников. Все внимательно слушали высокого мужчину, что проворно вскочил на возвышение и заговорил быстро, не давая себя остановить или прервать:
– Величайшая истина состоит в том, что перед лицом Ничто, которое делает человеческую жизнь абсурдной, бессмысленной, прорыв одного индивидуума к другому, подлинное общение между ними невозможно! Экстаз может объединить человека с другими, но ведь это экстаз разрушения, мятежа, рожденного отчаянием абсурдного человека…
