Свистнули новые стрелы. Тверд стал похож на утыканного иглами ежа. Он был уже мертв, но рука его потянула рубильник вниз до упора. Зал ослепили вспышки, стреляли из бластеров. В спине Тверда возникли огромные обугленные дыры, но он все еще стоял, широко расставив ноги, загораживая пульт.

Я поспешно вдавил кнопку. Мелькнуло перекошенное лицо Главного. Математический гений в последний миг многое понял, он мчался к выходу. Меня уже выдирали из кресла крепкие руки, а ближайший преторианец выхватил бластер и выстрелил мне прямо в лицо.

Яркая вспышка ослепила, боль пронзила тело. Я еще видел полупрозрачные силуэты, видел, как Тверд исчез под грудой центурионов.

Я выпал среди зала. Не удержавшись, упал на четвереньки, и меня вторично подхватили сильные мускулистые руки.

– Через пятнадцать секунд! – раздался над ухом ликующий вопль, я не сразу узнал могучий глас Кременева. – Я же говорил, техника решает все!

Разом оборвался слитный гул силовых установок. В зале стало умиротворяюще тихо, но я успел увидеть сквозь завесу меж мирами, как страшный взрыв разносит набитый легионерами храм Кроноса, стирает с лица земли огромный город, выжигая воронку побольше аризонского каньона…

Меня окружили радостные, немного испуганные лица. Спустился Лютиков с халатом, который он старался набросить мне на плечи, хотя мой комбинезон был еще почти цел. Я машинально коснулся пальцами медного ошейника, пальцы наткнулись на выпуклые буквы.

– Он принес вещественные доказательства! – гремел над ухом трубный голос Кременева. Его могучие руки радостно сжимали мне плечи. – Это успех!.. Почему кровь? Стукнулся о дверь? Ничего, шрамы украшают настоящих мужчин!.. Теперь мы поедем, мы помчимся по прямой дороге прогресса без всяких задержек со стороны сопливых слюнтяев-гуманитариев!.. Нас ничто не остановит – ни на море, ни на суше!.. Ур-рра!!!

Он пустился в пляс. Стелла оглянулась на шефа, сказала восхищенно:

– Господи, он совсем не повзрослел! Дожил до седых волос, а совсем мальчишка!

Голос мой оставался хриплым от боли горшей, чем физическая боль:

– Да. Не повзрослел.

Оппант проснулся с тревожной мыслью о Куполе. Жизнь всего Племени зависит от прочности Купола. Только он отгораживает от ядовитого воздуха, испепеляющего зноя летом и всесокрушающей стужи зимой. Только Купол отделяет от чудовищных животных планеты. Большинство живых существ превосходят любого терма по размерам и массе в десятки раз. Иные – в сотни и даже тысячи. Могут ли медлительные и беззащитные термы выстоять против них? К тому же нет не только рогов, жала или ядовитых желез – нет даже пассивной защиты: панциря! Нежные незащищенные тела термов повреждает любая царапина…

Каждый член Племени в первую очередь думает о надежности Купола. О том, как сделать его еще неуязвимее.

Все, сказал себе Оппант. Все думают, кроме неистового Итторка, самого талантливого и самого нетерпеливого из термов…

Мысли Оппанта переключились на Итторка. Едва не больше всех в Племени Оппант восхищался разносторонностью Итторка, его умением мгновенно принимать решения, видеть суть проблемы, форсировать результаты… Такие умы появляются раз в миллион лет, если не реже, и вокруг них всегда бурлит жизнь, а чересчур осторожным термам бывает тревожно.

Пристыженный Оппант выкарабкался из ниши, где спал, и настроение сразу упало. Сегодня должен нести караул в покоях Основательницы, а это казалось интересным только в первый раз. Из двенадцати почетных стражей он – единственный из высшего стаза! С кем перемолвиться?

Неохотно он поплелся по туннелю, ведущему в нижние ярусы. По дороге с удовольствием позавтракал, приняв корм у фуражира с раздутым брюшком. Ощутив приятную сытость, побежал несколько резвее.

Дважды просили корма белесые недоросли. Оппант с трудом подавил врожденный рефлекс дележа кормом, презрительно разогнав белопузиков. Они испуганно расступились, и Оппант помчался дальше, стараясь задушить тягостное чувство. Дележка кормом – врожденный акт. Дающий получает такое же удовольствие, как и получающий. Еще миллионы лет тому термы перестали голодать, но ритуал остался. Лишь около сотни тысяч лет назад среди молодежи высшего стаза пошла мода подавлять врожденные рефлексы, ставить волю и разум выше позывов слепого организма…

Трижды обменяться кормом все же пришлось. То были темные термы, один совсем черный. А старым особям Оппант отказать не мог. Пусть даже из низших стазов. Это не рефлекс, как сказал он себе в утешение, а проявление уважения к старшим. Так что на самом деле за всю дорогу ни разу слабости не поддался, зато трижды проявил гражданское понимание Единства и Выравнивания.

Дальше бежал в приподнятом настроении. Хорошо, когда свои потребности совпадают с интересами Племени…

Навстречу, шелестя лапками, струился поток желтых термов-нянек. Каждый держал в жвалах крохотное яичко. Воздух был пропитан приятным возбуждающим запахом благополучия. Няньки один за другим ныряли в узкий туннель, куда не протиснуться термам более крупных стазов. Там, надежно защищенные толстыми стенами, находятся камеры драгоценного молодняка, будущее племени. Там проходит первая линька, оттуда белопузиков переносят в следующую камеру, затем еще дальше, пока не заканчиваются все пятнадцать линек, а первые белесики робко вступают в мир взрослых термов.

Чем ниже Оппант опускался, тем влажнее был воздух, и тем больше попадалось термов. В последнем туннеле, что вел к покоям Основательницы, его захлестнула волна фуражиров, которые со всех ног неслись, толкаясь и суетясь, ко входу в царскую палату. Каждый бережно держал на весу переполненное сладким соком брюшко. В туннеле стоял шелест множества лап, легкий хруст сталкивающихся хитиновых панцирей. Воздух был пропитан обрывками разговоров на простом языке феромонов.

Оппант любил толчею, сильный запах. Жизнь бурлила. Племя растет, его мощь усиливается, здоровье крепнет, жизнеспособность выросла стократ!

На мгновение Оппант остановился перед входом в царскую палату. Там кипел водоворот тел. Одни прорывались в палату, неся корм, другие выскакивали оттуда с опустевшими брюшками, зато бережно держали в жвалах драгоценные белесые яички. Оппант лишь однажды подержал такой зародыш жизни. Тугое, едва слышно пульсирующее яичко, упругая пленка, а внутри упрятана великая тайна…

Его толкали со всех сторон, он тоже толкался, ощущая древнее сладостное чувство единения с Племенем, и даже ощутил сожаление, когда в покоях Основательницы поток рассыпался во все стороны, и он смог дальше двигаться без помех.

Основательница возлежала в центре огромного богато украшенного зала. Сперва Оппант увидел только белесый холм продолговатой формы, похожий на короткого червя гигантских размеров. Это было неимоверно раздутое брюшко царицы. Вокруг нее толпились няньки и фуражиры, наперебой предлагая пищу Основательнице, слизывали с ее тела возбуждающую влагу, выхватывали из кончика брюшка выдвигающиеся яички, бережно относили в сторону, облизывали, торопливо передавали другим термам или же спешно уносили сами…

Вокруг царицы стояли панцирники. Почти вдвое крупнее остальных термов, а силой даже превосходящие мэлов. Однако мэлы – неразумная сила, панцирники же следующий за мэлами стаз, у них зачатки разума, они знают язык феромонов. Конечно, это самый примитивный из всех трех языков, но все же язык.

К Оппанту приблизился, сильно прихрамывая, старый черный терм. Это был Юваннап, начальник почетной стражи. Оппант присел, замахал сяжками, членики на жвалах мелко вздрогнули. Юваннап терм высшего стажа ноостер, ревниво относится к внешним знакам почитания, обижается как юный белесик, если кто-то при встрече с ним пропускает хоть один из ста сорока ритуальных жестов. Правда, при сяжечном обмене знаками это занимает две секунды, но все же…

– Сменишь Ывакка, – сообщил Юваннап торжественно.